Черт побери, естественно, он выживет. Медсестра не зря сказала…
Но пока что он в реанимации. Уж наверное, не просто так.
Он крепкий. Хочет пойти в армию. Все у него будет путем.
Дай-то Бог. Я ведь ни разу не сподобился хотя бы эсэмэс ему отправить – поблагодарить за рисунки.
У него не сразу вышло погрузиться в сон, хотя бы в тревожный.
Проснулся он ранним утром: в глаза бил солнечный свет. Щурясь от ярких лучей, он услышал слабый скрип половиц. Затем кто-то резко отдернул шторку, открыв взгляду множество других неподвижных тел. Заступившая на смену медсестра, молоденькая, с длинным темным конским хвостом, восторженно глазела на Страйка.
– Здрасте! – весело сказала она, взяв папку-планшет. – Нечасто нас посещают такие знаменитости! Я вас знаю – читала все газеты, где описывалось, как вы поймали серийного…
– Это мой племянник, Джек, – холодно прервал ее Страйк.
Сейчас одно лишь упоминание Шеклуэллского Потрошителя было ему омерзительно. Девичья улыбка померкла.
– Подождите, пожалуйста, в коридоре. Нам нужно взять кровь, поставить другие капельницы и сменить катетер.
Страйк встал на костыли и вновь послушно вышел из палаты, стараясь не смотреть на другие тела, подсоединенные к жужжащей аппаратуре.
Когда он добрался до столовой, половина мест уже была занята. Небритый, с набухшими веками, он двигал свой поднос по направлению к кассе и, только расплатившись, сообразил, что не сможет управляться одновременно и с подносом, и с костылями. На помощь ему поспешила совсем юная девушка, протиравшая столы.
– Спасибо, – буркнул Страйк, когда она опустила поднос на столик у окна.
– Не за что, – ответила девушка. – Посуду оставьте, я сама уберу.
От этой небольшой любезности Страйк неуместно расчувствовался. Забыв о взятой на завтрак поджарке, он достал телефон и вновь написал Люси:
Все хорошо, сейчас меняют капельницу, скоро к нему вернусь. ХХХ
Как он и предполагал, телефон зазвонил в тот миг, когда нож коснулся яичницы.
– Билеты у нас на руках, – без предисловий начала Люси, – но рейс только в одиннадцать.
– Нет проблем, – ответил он. – Я никуда не спешу.
– Он проснулся?
– Нет, ему дали снотворное.
– Он будет в восторге, когда тебя увидит, если проснется до того, как… если проснется…
Люси разрыдалась. Страйк с трудом разбирал слова:
– …скорее бы домой… его увидеть…
Впервые в жизни Страйк обрадовался, услышав Грега, который отнял у жены трубку:
– Не передать, как мы тебе благодарны, Корм. Впервые за пять лет уехали на выходные вдвоем, и что из этого вышло?
– Все по закону подлости.
– Да уж. Он жаловался, что живот болит, а я подумал – симулирует, просто не хочет, чтоб мы уезжали. А теперь кляну себя: вот урод.
– Не волнуйся, – в который раз произнес Страйк и добавил: – Я никуда не спешу.
После короткого обмена репликами и слезливого прощания Люси отсоединилась, и Страйк остался наедине со своим «полным английским»[31]. Под лязг приборов и звон посуды ел он методично и без аппетита, среди других несчастных, растревоженных людей, ковыряющих жирные, переслащенные блюда.
Разделавшись с беконом, он получил сообщение от Робин:
Пыталась дозвониться с новостями по Уинну. Дай знать, когда будет удобно переговорить.
Сейчас дело Чизуэлла казалось чем-то далеким, но, прочтя этот текст, Страйк испытал сразу два непреодолимых желания: закурить и услышать голос Робин. Оставив на столе поднос, как предложила ему милая девушка, он снова встал на костыли.
У входа в больницу дымила горстка курильщиков, которые, сутулясь на утренней прохладе, смахивали на гиен. Страйк зажег сигарету, глубоко затянулся и перезвонил Робин.
– Привет, – сказал он, когда она ответила. – Извини, что не выходил на связь – я в больнице…
– Что случилось? Ты цел?
– Да, со мной все в порядке. Здесь мой племяш, Джек. У него вчера лопнул аппендикс, и он… ему…
К стыду Страйка, у него сорвался голос. Пытаясь взять себя в руки, он невольно задался вопросом: когда ему в последний раз доводилось лить слезы? Наверное, от боли и ярости – в армейском госпитале в Германии, куда его доставили воздушным путем из кровавого котла, где ему оторвало ногу.
– Йоп… – вырвался у него один-единственный слог.
– Корморан, что с ним стряслось?
– Его… он сейчас в послеоперационной палате, – выдавил Страйк, морщась от невозможности говорить ровно. – Его мама… Люси… и Грег застряли в Риме и просили меня…
– С кем ты там? Лорелея с тобой?
– Боже упаси.
Слова Лорелеи «я тебя люблю» остались далеко в прошлом, хотя он услышал их всего две ночи назад.
– Что говорят врачи?
– Говорят, что выкарабкается, но ты же понимаешь, он… он в реанимации. Черт!.. – проскрипел Страйк, вытирая глаза. – Прости. Не выспался.
– Какая больница?
Страйк ответил. Довольно резко попрощавшись, Робин повесила трубку. Страйку осталось только докуривать сигарету и попеременно вытирать рукавом то глаза, то нос.
Бесшумная палата была залита солнцем. Страйк вновь прислонил костыли к стене, сел у койки Джека со вчерашней газетой, удачно прихваченной из комнаты для посетителей, и стал читать статью о том, что «Арсенал», вероятно, вскоре продаст Робина ван Перси в «Манчестер юнайтед».
Через час в палате появились хирург и анестезиолог; остановившись у койки Джека, они приступили к осмотру, и Страйк поневоле стал свидетелем их негромкого профессионального разговора.
– …не удалось опустить уровень кислорода ниже пятидесяти процентов… стойкая пирексия… мочеотделение в последние четыре часа снизилось…
– …повторный снимок грудной клетки… проверить, что там в легких.
Совершенно подавленный, Страйк ждал хоть какой-нибудь внятной информации. В конце концов к нему повернулся хирург:
– В данный момент он у нас находится под действием седативных препаратов. К отключению кислорода пока не готов, а кроме того, необходимо нормализовать водный баланс.
– Как это понимать? Ему стало хуже?
– Нет, случай весьма распространенный. У него серьезная инфекция. Пришлось делать тщательное промывание брюшной полости. Для верности назначил ему рентген грудной клетки – убедиться, что после реанимационных манипуляций у него не повреждены внутренние органы. Я скоро еще зайду на него взглянуть.
Врачи перешли к забинтованному с головы до ног подростку, от которого отходило еще больше проводов и трубочек, чем от Джека. Страйк остался наедине со своими тревогами и волнениями. В ночные часы медицинские аппараты виделись ему дружелюбными живыми существами, помогающими его племяннику выздороветь. Теперь они превратились в неумолимых судей, которые выставляют свои оценки, показывающие, что Джек угасает.
– Зараза, – пробормотал Страйк, придвигаясь в кресле поближе к кровати. – Джек… твои мама с папой… – Он почувствовал предательское пощипывание под веками. Мимо палаты шли две медсестры. – …Йопт…
С огромным усилием взяв себя в руки, он прочистил горло.
– Прости, Джек, мама была бы недовольна, что я при тебе чуть не ругнулся… Кстати, это говорит дядя Корморан, если ты не… короче, мама с папой уже возвращаются, понимаешь? Я побуду с тобой до их при…
Он прервался на полуслове. Через дальнюю дверь отделения он увидел Робин. Она что-то спрашивала у дежурной сестры, а затем направилась к нему, в джинсах и футболке, с серо-голубыми, естественного цвета глазами и распущенными волосами. В руках она держала два стаканчика из полистирола.
Вид растерянного, счастливого и благодарного Страйка с лихвой вознаградил ее за все, чем она заплатила за свое появление: болезненный скандал с Мэтью, две автобусные пересадки и поездку на такси. Потом она разглядела неподвижную хрупкую фигурку на больничной койке.
– Больно смотреть, – тихо проговорила она, останавливаясь в изножье койки.
– Робин, тебе совсем не обязательно…
– Это понятно. – Робин подвинула стул к креслу Страйка. – Но я, например, не хотела бы оказаться в такой ситуации в одиночку. Осторожно, горячо, – добавила она, протягивая ему чай.
Он поставил на прикроватную тумбочку принятый у нее стакан, протянул руку, до боли стиснул ей ладонь. И тут же отпустил – она даже не успела ответить пожатием. Они несколько секунд смотрели на Джека, и Робин, у которой тряслись пальцы, спросила:
– Каковы последние сведения?
– Все еще не может обходиться без аппарата искусственного дыхания и мало писает, – сказал Страйк. – Я не знаю, что это означает. Пусть бы почаще объясняли, как и что, или… в общем, сам не знаю. Да, его направляют на рентген грудной клетки – вдруг этой трубкой ему повредили легкие.
– Когда его прооперировали?
– Вчера во второй половине дня. На уроке физкультуры он бежал кросс и потерял сознание. Знакомый Грега и Люси – он живет недалеко от школы – приехал с ним вместе на «скорой», а я уже встречал их здесь.
Некоторое время оба молчали, глядя на Джека.
Потом Страйк сказал:
– Родственник из меня – хуже не бывает. Ни одного дня рождения не помню. До вчерашнего дня даже возраст племянника точно не мог назвать. Доставивший его сюда папаша одноклассника и то знал больше моего. Джек хочет стать военным, Люс говорит, он все время расспрашивает обо мне, рисует для меня картинки, а я так и не удосужился сказать ему спасибо.
– Зато сейчас ты здесь, рядом с ним, – Робин притворилась, будто не видит, как Страйк по-мужицки утирает глаза рукавом, – ты ему нужен, и у тебя будет предостаточно времени, чтобы загладить свою вину.
– Ну да. – Страйк часто поморгал. – Знаешь, что я сделаю, если он?.. Съезжу с ним в Военный музей Британской империи.
– Отличная мысль, – по доброте душевной сказала Робин.
– Бывала там?
– Нет, – ответила Робин.
– Стоит посетить.
Теперь к ним подошли два медработника, молодой человек и девушка, которую недавно осадил Страйк.