– Нет, – лаконично ответил Страйк.
– Лошадям он не доверяет, – улыбнувшись Страйку, добавила Шарлотта.
Страйк промолчал. У него не было желания вспоминать старые шутки и прочую чепуху.
– У Кинвары какой-то трупный вид, согласись, – не без удовольствия отметила Иззи. – Папа только что недвусмысленно намекнул, что собирается уговорить моего брата Раффа меня сменить, это будет подарок судьбы… лишь бы не сорвалось. Обычно папа идет на поводу у Кинвары во всем, что касается Раффа, но в последнее время занимает твердую позицию.
– Мне кажется, я знакома с Рафаэлем, – задумчиво произнесла Шарлотта. – Он, случайно, не работал пару месяцев назад в художественной галерее Генри Драммонда?
Страйк взглянул на часы и окинул взглядом зал. Принц удалялся, а Робин так и не появилась. Она весьма удачно проследовала в туалетную комнату за дамой из попечительского совета, у которой имелся компромат на Уинна, и в эту минуту мотала на ус ценные сведения под шум бегущей из крана воды.
– Мой бог! – ахнула Иззи. – Кого я вижу: Герайнт Кровавый. Привет, Герайнт!
Объектом внимания Герайнта, как вскоре выяснилось, была Шарлотта.
– Здравствуйте, здравствуйте, – ответил тот, вглядываясь в собеседницу сквозь засаленные линзы очков и зловеще улыбаясь безгубой улыбкой. – Мне на вас указала ваша родственница. Незаурядная девушка, должен отметить, совершенно незаурядная. Наш благотворительный фонд поддерживает сборную конников. Герайнт Уинн, – представился он и протянул руку Шарлотте. – «Равные правила игры».
– А-а, – процедила она. – Здравствуйте.
Страйк годами наблюдал, как Шарлотта отваживает всяких ловеласов. На Герайнта она смотрела ледяным взглядом, словно вопрошая, почему он все еще здесь.
У Страйка в кармане завибрировал телефон. Звонили, как оказалось, с неизвестного номера. Теперь, по крайней мере, можно было сдернуть под благовидным предлогом.
– Извините, должен вас покинуть. Прошу прощения, Иззи.
– Какая жалость, – надула губки Иззи. – Я хотела послушать про Шеклуэллского Потрошителя!
Страйк увидел, как у Герайнта глаза вылезают из орбит. Мысленно проклиная эту болтунью, он сказал всего лишь «хорошего вам вечера» и добавил:
– Пока, Шарлотта.
Торопливо, насколько позволял протез, ковыляя подальше от этого места, Страйк услышал еще один звонок, но стоило ему поднести телефон к уху, как связь оборвалась.
– Корм.
Кто-то слегка коснулся его плеча. Страйк обернулся. За ним следом шла Шарлотта.
– Мне тоже пора.
– А твоя племянница?
– Прием в обществе Гарри. Она будет прыгать от восторга. К тому же девочка меня недолюбливает. Как и вся родня. Что у тебя с телефоном?
– Я на него упал.
Он не останавливался, но длинные ноги Шарлотты позволяли ей не отставать ни на шаг.
– Думаю, нам не пути, Шарлотта.
– Ну, если ты не собираешься застрять в этом проходе, то ярдов двести нам еще по пути.
Страйк шагал молча. Слева он вновь уловил вспышку зеленого. В холле у парадной лестницы Шарлотта, покачнувшись на тонких каблуках, совершенно не подходящих для беременной, мягко ухватилась за плечо Страйка. Он поддержал ее под локоть, помогая обрести устойчивость.
Мобильник зазвонил снова. На дисплее высветился все тот же неизвестный номер. Шарлотта подступила ближе, заглядывая Страйку в лицо.
Поднеся телефон к уху, Страйк услышал отчаянный, душераздирающий вопль:
– Они меня убьют, мистер Страйк, спасите меня, спасите, на помощь…
34
Но кто же мог предвидеть, куда все это заведет? Я, во всяком случае, не мог.
Туманное, безоблачное предвестие очередного летнего дня еще не преобразилось в настоящее тепло, когда на следующее утро Робин вошла в кафе у дома Чизуэлла. К ее услугам были столики на тротуаре, но она, решив не светиться, заняла место в углу, сомкнула пальцы вокруг чашки с латте и стала разглядывать мешки под глазами на своем тусклом отражении в кофемашине.
В столь ранний час, как она понимала, ждать Страйка не стоило. Настроение у нее было подавленное и бодрое одновременно. Ей не хотелось оставаться один на один со своими мыслями, но пришлось коротать здесь время в одиночку, слушать жужжание кофейного агрегата, который готовился ублажить прибывшую компанию, и, накинув прихваченную из дома куртку, слегка поеживаться от утренней прохлады, а может, от предстоящей встречи с Чизуэллом, способным кардинально изменить размер гонорара из-за катастрофического инцидента с участием Страйка и Джимми Найта.
Однако в то утро ее беспокоило кое-что еще. Ночью Робин проснулась оттого, что ей приснилась темная фигура Шарлотты Росс в ботильонах на высоком каблуке. Накануне она сразу узнала эту роковую женщину, как только та появилась в зале. Робин старалась не смотреть в сторону мирно беседующих экс-влюбленных, мысленно проклиная себя за неуемное желание выяснить, что между ними происходит, однако, даже когда она перемещалась от одной группы к другой и беспардонно встревала в разговоры, чтобы вычислить призрачную Элспет Кертис-Лейси, глаза ее сами выискивали Страйка и Шарлотту, а когда те вдвоем ушли из дворца, у Робин внутри что-то рухнуло, как сорвавшийся лифт.
Даже вернувшись домой, Робин не могла думать ни о чем другом и в результате почувствовала укол совести, когда из кухни появился Мэтью, жующий сэндвич. Она потеряла счет времени. Мэтт, в точности как Кинвара, оглядел сверху донизу зеленое платье. Робин хотела пройти мимо мужа наверх, но тот преградил ей дорогу:
– Робин, прошу тебя, давай поговорим.
И они прошли в гостиную, чтобы поговорить. Уставшая от постоянных конфликтов, Робин извинилась и за то, что пропустила матч по крикету, обидев этим мужа, и за то, что на их годовщину забыла надеть обручальное кольцо. Мэтью в свой черед выразил раскаяние по поводу брошенных в воскресенье фраз, особенно той, которая перечеркивала ее достижения.
Робин казалось, что они передвигают шахматные фигуры по доске, дрогнувшей от первых толчков землетрясения. Слишком поздно. Ну правда, какой теперь в этом смысл?
Когда разговор был окончен, Мэтью спросил:
– Мир?
– Да, – ответила Робин. – Теперь порядок.
Мэтью встал и протянул руку, помогая ей встать со стула. Робин выдавила улыбку; тогда Мэтт ее поцеловал, крепко, в губы, и начал сдирать с нее зеленое платье. Услышав, как треснула ткань возле молнии, Робин стала вырываться, но муж в очередной раз впился ей в губы.
Она знала, что может его остановить, знала, что он этого ждет, знала, что никогда не сможет принять его убогое коварство, что он будет отрицать свои выходки и после всего еще изображать оскорбленную добродетель. Робин ненавидела такие уловки и где-то в глубине души хотела бы освободиться от этого отвращения к мужу и от упрямства своей плоти, но ей довелось слишком долго и слишком яростно отстаивать собственное тело, чтобы теперь постоянно размениваться.
– Нет. – Робин оттолкнула мужа. – Я не хочу.
Он тут же ее отпустил; она предвидела, что он ее отпустит, причем злобно и мстительно. И тут до нее дошло, что она не сумела его обмануть, когда согласилась на близость в ночь их годовщины; как ни странно, сейчас она из-за этого даже немного смягчилась.
– Прости, – сказала она. – Я устала.
– Конечно, – ответил Мэтью. – Я на самом деле тоже.
Он вышел из комнаты, оставив Робин содрогаться от холода, бегущего по спине, где было разорвано платье.
Где же Страйка черти носят? Часы показывали пять минут десятого; Робин уже извелась. Ей не терпелось услышать из его уст, как разворачивались события после его ухода вместе с Шарлоттой. Или что угодно другое, лишь бы не сидеть одной и не думать о Мэтью.
Вселенная услышала ее мольбы и послала ей телефонный звонок.
– Извини, – сразу начал Страйк. – На «Грин-парке» обнаружили подозрительный бесхозный предмет, чтоб он сгнил. Торчу в тоннеле уже двадцать минут; только сейчас разрешили движение. Я нигде не буду задерживаться, но, возможно, тебе придется начинать без меня.
– Проклятье. – Робин устало закрыла глаза.
– Слушай, прости, – повторно извинился Страйк. – Я еду. Вообще-то, хотел тебе кое-что рассказать. Был тут непонятный случай… о, поезд тронулся… Все, давай, увидимся.
Страйк повесил трубку, предоставив Робин самостоятельно готовиться к первым потокам ярости Чизуэлла и мучиться неотступным, бесформенным предчувствием беды, что распространяла вокруг себя изящная брюнетка, всколыхнувшая воспоминания Страйка о шестнадцати годах из его прошлого, до которых, убеждала себя Робин, ей вообще не должно быть дела – мало ли что происходило задолго до ее прихода в детективное агентство; тут бы со своими проблемами разобраться – не хватало еще переживать из-за личной жизни Страйка, никаким боком, в сущности, ее не касавшейся…
Робин почувствовала резкий укол вины возле своих губ – там, куда угодил поцелуй Страйка, когда они прощались у выхода из больницы. Словно пытаясь его смыть, Робин влила в себя остатки кофе, а потом встала и вышла на широкую прямую улицу, образованную двумя симметричными рядами похожих друг на друга домов позапрошлого столетия.
Шла она быстро, но не потому, что торопилась принять на себя министерский жар гнева, а потому, что быстрая ходьба отвлекала от непрошеных мыслей.
Подойдя к дому Чизуэлла минута в минуту, Робин все же помедлила у входа, в надежде на то, что в последний момент рядом окажется Страйк. Но тщетно. Ободряя сама себя, она поднялась по трем безукоризненно чистым ступенькам и постучала в глянцево-черную парадную дверь, которая закрывалась на засов, но в данный момент оказалась приоткрытой на пару дюймов. На стук ответил глухой мужской голос; при большом желании это можно было истолковать как «входите».
Робин шагнула в небольшую темную прихожую, перетекавшую в массивную крутую лестницу. Оливкового цвета обои выцвели и местами зияли проплешинами. Робин окликнула: