поголовно склоняются к версии самоубийства. Поэтому я и обратилась к тебе, Корморан. – Иззи слегка подалась вперед в кресле. – Можно воспользоваться твоими услугами? Хочу доверить тебе расследование папиной смерти.
Практически с того момента, когда она подала чай, Страйк предвидел такую просьбу. Естественно, он только приветствовал возможность взяться за это дело – оно преследовало его, как наваждение. Однако клиенты, которые хотят лишь найти подтверждение собственным версиям, обычно причиняют немало хлопот. Он не мог приступить к расследованию с позиций Иззи, но из сочувствия к ее горю смягчил свой отказ.
– Иззи, полицейские не захотят, чтобы я путался у них под ногами.
– Почему мы должны перед ними отчитываться? – с жаром возразила Иззи. – Представим дело так, будто ты расследуешь эти дурацкие случаи незаконного проникновения к нам в сад, о чем без устали твердит Кинвара. Ей, кстати, будет поделом, если мы в кои-то веки серьезно отнесемся к ее словам.
– Твои родные знают о нашей встрече?
– Да, конечно, – так же пылко подтвердила она. – Физзи обеими руками «за».
– Вот как? Она тоже подозревает Кинвару?
– Ну, не совсем, – Иззи немного сникла, – но она согласна на все сто процентов, что папа не мог покончить с собой.
– Кого же она подозревает, если не Кинвару?
– Понимаешь, – Иззи, похоже, растерялась от его настойчивости, – Физз внушила себе безумную мысль о том, что тут как-то замешан Джимми Найт, но это же курам на смех. Во время папиной смерти Джимми сидел за решеткой, но Физз ничего не желает слышать. Мы ведь с тобой видели, как накануне вечером его забирали в полицию, но Физз просто зациклилась! Я у нее спрашиваю: «Откуда Джимми Найт мог узнать, где лежат амитриптилин и гелий?» – а она даже не слушает. И твердит, что Джимми Найт одержим местью…
– Местью за что?
– Как ты сказал? – Иззи забеспокоилась: Страйк мог поручиться, что она его прекрасно расслышала. – А… не важно. Это уже в прошлом.
Схватив заварочный чайник, она бросилась в кухонный отсек, чтобы долить в заварку горячей воды.
– Когда Физз говорит о Джимми, ей изменяет здравый смысл, – заявила Иззи, со стуком опуская чайник на стол. – С юных лет терпеть его не может – мы росли вместе.
Налив себе вторую кружку чая, Иззи порозовела. Страйк промолчал, и она нервно повторила:
– Шантаж никак не связан с папиной смертью. Это уже в прошлом.
– Ты ведь не поставила в известность полицию, да? – спокойно уточнил Страйк.
Наступила пауза. Иззи все сильнее заливалась краской. Она отпила чаю и отрезала:
– Нет.
А потом зачастила:
– Прости, я могу себе представить, как отнесетесь к этому вы с Венецией, но нас в данный момент более всего беспокоит вопрос об уважении к памяти нашего отца. Но всякое уважение будет перечеркнуто, если дело получит огласку. А шантаж может быть связан с папиной смертью лишь в том случае, если имело место доведение до самоубийства, но я же сказала: папа был просто не способен наложить на себя руки – ни по этой причине, ни по какой другой.
– Делия вряд ли смогла бы воспользоваться правом запрета на публикации, – начал Страйк, – без поддержки ближайших родственников Чизла, которые заявили, что никакого шантажа не было.
– Мы оберегаем память отца. А шантаж… он канул в прошлое.
– И тем не менее Физзи убеждена, что к смерти вашего отца причастен Джимми.
– Это не… это разговор особый, шантаж тут ни при чем, – бессвязно забормотала Иззи. – Джимми затаил… это трудно объяснить… Физз просто теряет рассудок, если речь заходит о Джимми.
– Твои родственники не возражают, чтобы я вновь подключился к расследованию?
– Как тебе сказать… Рафф не в восторге, но он нам не указ. Оплачивать твои услуги буду я.
– А почему он не в восторге?
– Потому, – начала Иззи, – ну… потому что из всех нас его допрашивали наиболее придирчиво, потому что… Слушай, Рафф нам не указ, – повторила она. – Твой клиент – не он, а я. У меня к тебе только одна просьба: опровергнуть алиби Кинвары… я знаю, у тебя получится.
– К сожалению, на таких условиях я не могу взяться за это дело, Иззи, – сказал Страйк.
– Почему?
– Клиент не должен мне указывать, что опровергать, а что нет. Если ты не хочешь знать всей правды, то я тебе не помощник.
– Но мне нужен ты, я же знаю, что ты – лучший, поэтому папа обратился именно к тебе, а вслед за ним и я.
– Тогда тебе придется отвечать на все мои вопросы, а не решать, что важно и что не важно.
Она испепелила Страйка взглядом поверх своей кружки, а потом, к его изумлению, коротко и раздраженно хохотнула:
– Сама не знаю, что меня так удивило. Я же знаю тебя как облупленного. Помнишь, как ты повздорил с Джейми Моэмом в «Нам-Лонг ле Шейкер»? Наверняка помнишь. Ты не отступал ни на шаг, хотя в какой-то момент вся компания была на его стороне… О чем, кстати, был спор, подскажи…
– О смертной казни. – Страйк был застигнут врасплох. – Как же. Помню.
На мгновение он увидел вокруг не чистый, ярко освещенный уголок гостиной Иззи с остатками былой английской роскоши, а весьма сомнительный полутемный вьетнамский ресторанчик в Челси, где двенадцать лет назад сцепился за ужином с одним из приятелей Шарлотты. У него в памяти всплыло свиное рыло Джейми Моэма. Страйку тогда приспичило вывести на чистую воду этого хряка, которого притащила за собой Шарлотта вместо его старинного дружка, Джейго Росса.
– …и Джейми буквально, буквально вызверился, – продолжала Иззи. – Он, если хочешь знать, сейчас весьма успешный королевский адвокат.
– Значит, научился держать себя в руках, – заключил Страйк, отчего Иззи опять хохотнула. – Иззи, – сказал он, возвращаясь к главному, – если твое предложение серьезно…
– Более чем.
– …то начни отвечать на мои вопросы. – С этими словами Страйк полез в карман за блокнотом.
Она в нерешительности наблюдала, как он достает ручку.
– Я умею держать язык за зубами, – сказал Страйк. – За последние два года мне доверили сотню фамильных тайн, и я никого не подвел. Впредь все вопросы, касающиеся непосредственно смерти твоего отца, будут обсуждаться мною исключительно в стенах моего агентства. Но если ты мне не доверяешь…
– Доверяю, – в отчаянии перебила Иззи, а потом, к удивлению Страйка, наклонилась вперед и дотронулась до его колена. – Доверяю, Корморан, честное слово, просто… мне трудно… говорить об отце.
– Понимаю, – сказал он и приготовился записывать. – Итак, еще раз: почему следователи допрашивали Рафаэля более пристрастно, чем остальных?
Он видел, что Иззи предпочла бы не отвечать, но после секундного колебания она сказала:
– Мне думается, отчасти потому, что папа в день своей кончины, утром, звонил Раффу. Это был его последний телефонный звонок.
– И что сказал?
– Ничего существенного. Это никак не было связано с папиной смертью. Но, – поспешно добавила Иззи, словно решив стереть последнюю фразу, – главная причина, почему Рафф не хочет к тебе обращаться, кроется, по-моему, в том, что он основательно запал на твою Венецию, пока она терлась у нас в офисе, и теперь… как бы это сказать… после своих сердечных излияний оказался в дурацком положении.
– Запал на нее, говоришь? – переспросил Страйк.
– Ну да, поэтому неудивительно, что он злится, – из него сделали идиота.
– Но факт остается фактом…
– Я знаю, что ты хочешь сказать, но…
– Если ты собираешься поручить расследование мне, то, позволь, я сам буду решать, что существенно, а что нет. А не ты, Иззи. Итак… – Загибая пальцы, он показал, сколько раз она повторила «не важно» или «не связано», и перечислил, по каким поводам. – Зачем твой отец в день смерти звонил Рафаэлю; о чем повздорили твой отец и Кинвара, когда она ударила его молотком по голове… и чем шантажировали твоего отца.
У нее вздымалась грудь, на которой тускло поблескивал сапфировый крест. Наконец Иззи судорожно выдавила:
– Не мне рассказывать, о чем папа в п-последний раз говорил с Раффом. Пускай Рафф сам выкладывает.
– Это слишком личное?
– Да, – покраснев, ответила Иззи.
Страйк сомневался в ее искренности.
– Ты сказала, что отец в день своей смерти пригласил Рафаэля на Эбери-стрит. Он уточнил время? Или потом отменил встречу?
– Отменил. Послушай, об этом надо спрашивать у Раффа, – заупрямилась она.
– Ладно. – Страйк сделал какую-то пометку. – За что твоя мачеха ударила молотком по голове твоего отца?
У Иззи навернулись слезы. Не сдержав рыданий, она вытащила из рукава носовой платок и прижала к лицу.
– Я… не хотела тебе г-говорить, чтобы т-ты не стал плохо думать о папе… его ведь уже… его уже… понимаешь, он совершил нечто т-такое…
Ее широкие плечи затряслись от совершенно не романтических всхлипываний. Страйка больше трогало это неприкрытое и шумное проявление чувств, нежели деликатное промокание слез платочком, но он был бессилен выразить свое сочувствие и молча слушал ее прерывистые извинения.
– Я… мне… так…
– Вот этого не надо, – буркнул он. – Понятно, что ты расстроена.
Но от потери самообладания ее охватил глубокий стыд; икая, она кое-как успокоилась и только повторяла сконфуженные извинения. В конце концов Иззи резкими движениями осушила лицо от слез, как будто протерла вымытое окно, выдавила последнее «извини», распрямила спину и сказала с восхитившей Страйка твердостью:
– Я скажу тебе, за что Кинвара ударила отца… но только после того, как мы поставим свои подписи на пунктирной линии.
– Могу предположить, – сказал Страйк, – что таким же будет ответ о причинах шантажа со стороны Уинна и Найта.
– Как ты не понимаешь, – у нее опять подступили слезы, – сейчас речь идет об отцовской памяти, о его наследии. Я не хочу, чтобы люди запомнили его по неблаговидным поступкам… Прошу тебя, помоги нам, Корморан. Пожалуйста. Я знаю, что это не самоубийство, я уверена…
Ее молчание было ему на руку. В конце концов она жалобно выговорила срывающимся голосом: