«Только не реви. Прошу, не реви».
– Ты так мирно спала. Я должен идти, Робин подхватит меня возле…
– А, – отозвалась Лорелея. – Конечно, разве можно заставлять Робин ждать?
– Я позвоню.
На пороге до Страйка донеслось нечто вроде всхлипа, но его заглушили шорохи открываемой двери и щелчок замка.
В запасе оставалась еще уйма времени, так что Страйк заглянул в «Макдональдс», взял яичный «макмаффин» с большим кофе и позавтракал за грязным столом, в компании других жаворонков, залетевших сюда субботним утром. Сидевший к нему спиной парень с гнойником на шее читал «Индепендент», и на первой полосе Страйк успел выхватить глазом заголовок: «Министр спорта разводится». Вытащив телефон, он загуглил: «Уинн муж». На дисплее немедленно запестрели сходные заголовки: «Министр спорта расстается с мужем „по обоюдному согласию“», «Делия Уинн берет паузу в связи с кризисом брака», «Незрячая госпожа министр, куратор Паралимпийских игр, на грани развода».
Крупные издания сообщали эту весть кратко, по-деловому, изредка добавляя пару деталей об успехах Делии в политике и прочих сферах. Газетчики, должно быть, с особой тщательностью обходили молчанием все, что подпадало под судебное предписание. В два укуса Страйк разделался с «макмаффином», закинул в зубы сигарету и похромал на улицу. Там он закурил и решил проверить сайт одного скандально известного блогера.
Последний пост был опубликован всего пару часов назад.
Слыхали о грядущем разводе стремной парочки из Вестминстера, известной своим пристрастием к молоденьким сотрудникам?
Муж вот-вот растеряет всех своих политических приспешников, на которых давно делал ставку, а жена, чтобы заглушить боль расставания, уже нашла себе очередного юного «помощника».
Минут через сорок Страйк, обогнув одинокую фигуру под вывеской в стиле ар-нуво и оставив позади фасад станции метро «Бэронз-Корт», прислонился к почтовой тумбе и продолжил чтение. Уинны состояли в браке свыше тридцати лет. Единственной известной Страйку семейной парой с таким стажем были его тетушка и дядя: те забирали их с сестрой к себе в Корнуолл, когда мать не могла или не хотела с ними возиться.
Чтение прервал знакомый рев мотора. К Страйку подкатил древний «лендровер», перешедший к Робин от родителей. Вид копны золотистых волос разогнал усталость и подступающую депрессию. Внезапно Страйк почувствовал прилив сил.
Открыв дверцу, он забросил вещи в машину; Робин поздоровалась, отметив про себя его помятую физиономию.
– Да пошел ты!.. – бросила она водителю, раздраженно сигналившему сзади, чтобы Страйк не задерживал движение.
– Извини… Черт, нога. Собирался кое-как.
– Ничего страшного… Сам такой!.. – прокричала Робин нетерпеливому водителю, который теперь объезжал ее автомобиль, ругаясь и жестикулируя.
Страйк наконец-то устроился на пассажирском сиденье и захлопнул дверь; Робин тронулась с места.
– Ушла без помех? – осведомился Страйк.
– Ты о чем? – не поняла Робин.
– О журналюге.
– А! Да, все нормально, отцепился. Устал.
Страйк подумал, как тяжело, наверное, было Мэтью смириться с тем, что субботний день жена решила посвятить работе.
– Ты в курсе насчет Уиннов?
– Нет, а что такое? – откликнулась Робин.
– Разбежались.
– Что?!
– Разбежались. Только ленивый об этом не трубит. Вот, послушай. – Он зачитал ей светскую хронику с политического сайта.
– Ну и дела, – пробормотала Робин.
– А мне вчера вечером позвонили с интересными новостями, – сообщил Страйк перед поворотом в направлении трассы М4.
– И кто же?
– Иззи и Барклай, – ответил Страйк. – Иззи вчера получила письмо от Герайнта.
– Серьезно?
– Вполне. Отправлено несколько дней назад, но не в лондонскую квартиру, а в Чизуэлл-Хаус, так что Иззи вскрыла конверт только по возвращении в Вулстон. Я попросил переслать мне скан. Хочешь послушать?
– Давай.
– «Моя дражайшая Изабелла…» – начал Страйк.
– Господи… – содрогнулась Робин.
– «Надеюсь, Вы поймете, почему мы с Делией, в свете постигшей Вас утраты, не сочли уместным связываться с Вами немедленно. Мы делаем это теперь, в духе сострадания и дружеского расположения».
– Это обязательно прописывать открытым текстом?..
– «Мы с Делией не всегда сходились с Джаспером во мнениях относительно политики и жизненной позиции, однако всегда будем помнить, что это был образцовый семьянин, и выражаем искреннее сочувствие Вашему горю, пережить которое нелегко. Вы успешно и достойно выполняли поручения Джаспера, и без Вас наш маленький коридор уже никогда не будет прежним».
– Да он Иззи в упор не замечал!
– Что и сообщила мне Иззи во вчерашнем разговоре. Подожди, тут дальше про тебя. «Не могу поверить, что Вы имели какое-либо касательство к почти наверняка незаконной деятельности женщины, которая именовала себя „Венецией“. Считаем необходимым довести до Вашего сведения, что в настоящее время мы расследуем вероятность того, что во время многократных проникновений в наш офис она обеспечила себе доступ к конфиденциальной документации».
– Ни на что, кроме розетки, я даже не смотрела, – проворчала Робин. – И никаких «многократных» проникновений не было. Их было всего три. Это тянет максимум на «несколько».
– «Как Вам известно, трагедия самоубийства коснулась и нашей семьи. Мы сознаем, что этот период будет для вас крайне тяжелым и болезненным… Волею судеб наши семьи оказались рядом на самом трудном этапе жизни. С искренними чувствами…» – и тэ дэ, и тэ пэ.
Страйк закрыл вложение.
– Странные какие-то соболезнования, – прокомментировала Робин.
– Это угроза. Если Чизуэллы проболтаются о том, что ты раскопала в отношении Герайнта и благотворительного фонда, Уинн, прикрываясь тобой, расквитается с ними по полной.
Робин свернула на магистраль.
– Когда, говоришь, это было отправлено?
– Пять… нет, шесть дней назад, – проверил Страйк.
– Похоже, Герайнт тогда еще не знал, что его ждет развод, согласен? И потом, к чему эта болтовня про коридор, который без нее никогда не будет прежним? Ведь если они с Делией расстались, значит он потерял работу?
– Логично, – согласился Страйк. – А как тебе Аамир Маллик – симпатяшка?
– Кто?.. А, «юный помощник». Да вроде не урод, но и не рекламный красавчик.
– Думаю, без него тут не обошлось. Многих ли молодых людей Делия берет за руку и называет ласковыми словами?
– Сложно представить, что он ее любовник, – сказала Робин.
– «Человек ваших привычек»… – процитировал Страйк. – Жаль, что ты не запомнила номер стиха.
– О романе с женщиной в возрасте?
– Все самые известные стихи Катулла именно об этом, – сказал Страйк. – Он был влюблен в женщину старше себя.
– Аамир не влюблен, – заметила Робин. – Ты же слышал запись.
– Допустим, страсти в голосе нет. Но хорошо бы узнать, что за животные звуки доносятся из его жилища по ночам. Даже соседи жалуются.
Нога пульсировала. Нагнувшись, чтобы пощупать границу между протезом и культей, Страйк подумал, что отчасти сам виноват: собирался на выход второпях и без света.
– Тебя не смутит, если я поправлю?..
– Ни разу, – ответила Робин.
Страйк закатал штанину. После того как он вынужденно провел две недели без протеза, кожа на культе так и не привыкла к возобновлению трения. Страйк извлек из сумки мазь «E45» и щедро обработал большое красное пятно.
– Раньше нужно было это сделать, – произнес он извиняющимся тоном.
Заключив по наличию сумки, что Страйк ночевал у Лорелеи, Робин подумала: чем же он так увлекся, если забыл о ноге? Они с Мэтью в последний раз занимались сексом в свою годовщину.
– Оставлю ненадолго так, – сказал Страйк, закидывая и сумку, и протез на заднее сиденье, где, как он теперь убедился, не было ничего, кроме клетчатого термоса и двух пластмассовых чашек.
Это его разочаровало. Когда они с Робин раньше выбирались из Лондона, на заднем сиденье всегда лежал полный пакет еды.
– А что, печенья нету?
– Ты же худеешь?
– Перекус в дороге не считается, это тебе любой диетолог подтвердит.
Робин усмехнулась:
– «К черту калории: Диета от Корморана Страйка».
– «Голодный Страйк: загородные поездки, в которых умираешь от недоедания».
– Значит, надо было позавтракать, – указала Робин и снова, досадуя на себя, задалась вопросом о времяпрепровождении, которое не оставило Страйку времени на еду.
– Я позавтракал. А теперь печенья охота.
– Можем где-нибудь остановиться, чтобы ты подкрепился. Времени еще полно.
Робин плавно обгоняла всяких неторопливых бездельников, а Страйк отдавался легкости и спокойствию, которые определенно были вызваны не только тем, что он снял протез, и даже не тем, что вырвался из квартиры Лорелеи – безрадостной мещанской обители. Удивляло другое: сейчас без протеза он не испытывал ни напряга, ни даже неловкости. После взрыва, оторвавшего ему голень, он до сих пор с трудом пересиливал тревогу, которая накатывала всякий раз, когда машиной управлял не он сам, а кто-то другой; более того, в глубине души у него засело идущее из детства недоверие к женщинам за рулем. Однако утренний душевный подъем, охвативший его при виде «лендровера» Робин, объяснялся не одним лишь признанием ее водительского мастерства. И сейчас, пока Страйк следил за дорогой, его покалывали воспоминания, одновременно приятные и гнетущие, подернутые ароматом белых роз, как будто он на ступенях снова обнимал Робин в день ее свадьбы, а потом нечаянно касался ее губ на раскаленной солнцем больничной парковке.
– Не достанешь мне темные очки? – попросила Робин. – Вот здесь, открой мою сумку.
Страйк так и сделал.
– Чаю хочешь? – предложил он.
– Пока нет, – ответила Робин, – но ты пей.
Он потянулся назад за термосом и налил себе полную чашку. Чай был заварен именно по его вкусу.
– Вчера я спросил Иззи о завещании Чизуэлла, – сказал Страйк.