У Страйка возникло такое ощущение, что Генри Драммонду будет только на руку, если Рафаэль настроит против себя все семью. Тут в дверь постучали. Блондинка Люсинда просунула голову в кабинет:
– Миссис Росс неважно себя чувствует, Генри; она собирается уезжать, но хотела бы попрощаться.
– Да, хорошо. – Драммонд встал из-за своего письменного стола. – К сожалению, больше ничем помочь не могу, мистер Страйк.
– Я очень признателен вам за эту встречу, – сказал Страйк и тоже встал, хотя и с большим трудом, и взял свою палку. – Можно последний вопрос?
– Разумеется, – ответил Драммонд, останавливаясь.
– Вам что-нибудь говорит такое выражение: «Он на них ставил лошадь»?
Похоже, Драммонд был искренне озадачен.
– Ставил… лошадь?.. Кто? На кого?
– То есть вы не представляете, что это может означать?
– Ума не приложу. Прошу прощения, но, как вы сами слышали, меня ждет клиентка.
В центре безлюдной галереи Люсинда суетилась вокруг темноволосой женщины на сносях, которая, сидя на высоком стуле, маленькими глоточками пила воду.
Узнав Шарлотту, Страйк понял, что эта – вторая подряд – встреча отнюдь не случайна.
50
Потому что ведь это вы главным образом меня заклеймили.
– Корм, – пролепетала Шарлотта, глядя на него поверх стакана с водой.
Ее лицо заливала бледность, но Страйк, который знал, что она не упустит случая разыграть любую ситуацию, какая будет ей выгодна, хоть за счет отказа от пищи, хоть за счет густого нанесения белил, только кивнул.
– О, так вы знакомы? – удивился Драммонд.
– Мне пора, – зашелестела она, приподнимаясь; вокруг нее засуетилась встревоженная Люсинда. – Я опаздываю на встречу с сестрой.
– Вы уверены, что сможете идти? – спросила Люсинда.
Шарлотта одарила Страйка трепетной улыбкой.
– Сделай одолжение, проводи меня. Это в одном квартале отсюда.
Драммонд с Люсиндой повернулись к Страйку, явно радуясь, что переложили на его плечи всю ответственность за эту богатую даму со связями.
– Не очень-то я гожусь для таких поручений, – сказал Страйк, указывая на свою трость.
Удивление Драммонда и Люсинды стало почти осязаемым.
– Если я почувствую, что близятся роды, сразу тебя предупрежу, – сказала Шарлотта. – Ну так как? Пожалуйста!
Он мог бы ответить «нет». Он мог бы спросить: «А сестра твоя переломится за тобой зайти?» Но любой отказ выставил бы его негодяем в глазах людей, которые еще могли понадобиться ему для дела.
– Ну ладно, – сказал Страйк, делая над собой усилие, чтобы не скатиться до хамства.
– Я вам очень признательна, Люсинда, – выговорила Шарлотта, сползая со стула.
Она пришла в бежевом шелковом тренче поверх черной майки, в джинсах для беременных и в кроссовках. Все ее наряды и даже эти повседневные вещи были высочайшего качества. Ткани она предпочитала однотонные, а покрой – строгий или классический: это оттеняло ее необыкновенную красоту и придавало ей рельефности.
Страйк придержал для нее дверь; бледность Шарлотты напомнила ему, как однажды побледнела и взмокла Робин в конце поездки, мастерски избежав неминуемого, казалось, столкновения на черном льду.
– Спасибо, – бросил он Драммонду.
– Всегда к вашим услугам, – чопорно отозвался галерист.
– До ресторана рукой подать, – заговорила Шарлотта, когда за ними закрылась дверь, и указала на поднимающийся в горку тротуар.
Они шли бок о бок. Прохожие, видимо, подозревали в нем виновника ее положения. Страйк вдыхал знакомый аромат «Шалимара». Она пользовалась этими духами с девятнадцати лет; иногда он покупал их ей в подарок. Ему снова вспомнилось, как много лет назад он шел этим маршрутом в какой-то итальянский ресторан для беседы, переросшей в ссору с ее отцом.
– Ты считаешь, я это подстроила.
Страйк промолчал. У него не было ни малейшего желания ввязываться в споры или предаваться совместным воспоминаниям. Когда они миновали два квартала вместо одного, он спросил:
– Ну и где этот ресторан?
– На Джермин-стрит. «Франко».
Он мгновенно вспомнил это заведение: именно там и состоялась давняя встреча с отцом Шарлотты. За встречей последовал скандал, короткий, но чрезвычайно яростный: все аристократическое семейство Шарлотты пылало гневом, но после этого они вдвоем вернулись к ней в квартиру и предались любви так неудержимо и страстно, что теперь ему хотелось это забыть – как она плакала даже в миг наивысшего блаженства, как ему на лицо капали горячие слезы, когда она кричала от наслаждения.
– Ой! Подожди, – резко сказала Шарлотта.
Страйк обернулся. Поддерживая живот двумя руками, она прислонилась к входной двери какого-то дома и нахмурилась.
– Сядь, – приказал он, досадуя от необходимости давать ей советы и помогать. – Вот сюда, на ступеньку.
– Нет, – отрезала Шарлотта, глубоко дыша. – Проводи меня до «Франко» – и можешь быть свободен.
Они пошли дальше.
Метрдотель разволновался: невооруженным глазом было видно, что Шарлотте нехорошо.
– Моя сестра приехала? – спросила она.
– Нет еще, – нервно ответил метрдотель и, подобно Генри Драммонду с Люсиндой, стал искать способа переложить на Страйка всю ответственность за эту лишнюю и тревожную проблему.
Не прошло и минуты, как Страйк уже сидел у окна – на месте Амелии, за столиком для двоих, к ним спешил официант с бутылкой воды, Шарлотта делала глубокие вдохи, а метрдотель ставил между ними хлебную корзину, высказывал осторожное предположение, что Шарлотте полегчает, если она немножко поест, и в то же время нашептывал Страйку, что готов по первому требованию вызвать «скорую».
В конце концов их оставили в покое. Страйк по-прежнему молчал. Он намеревался уйти, как только Шарлотта хоть немного порозовеет – ну или как только появится ее сестра. Вокруг них в элегантных интерьерах – натуральное дерево, кожа, стекло, черно-белые гравюры на черно-белых обоях с геометрическим рисунком – сидели прекрасно упакованные посетители, которые смаковали вино и пасту.
– Ты считаешь, я это подстроила, – вновь пролепетала Шарлотта.
Страйк сидел молча. Он высматривал за окном ее сестру, которую не встречал много лет и сейчас вовсе не хотел шокировать такой романтической сценой. Ему представлялись скрытые от посторонних глаз поджатые губы, с которых готовы были сорваться новые колкости в адрес его личности, происхождения и корыстных целей в отношении бывшей подруги – богатой, беременной, замужней, пришедшей к нему на свидание.
Шарлотта принялась жевать хлебную палочку, не спуская глаз со Страйка.
– Честное слово, я не знала, что тебя именно сегодня занесет в галерею, Корм.
Он не поверил ей ни на секунду. Встреча в Ланкастер-Хаусе и вправду была случайной: поймав на себе взгляд Шарлотты, он действительно заметил у нее в глазах вопрос, но еще одно совпадение – это уж чересчур. Если бы Страйк уверовал в невозможное, он бы даже подумал, что Шарлотта вызнала подробности его сегодняшнего разрыва с подругой.
– Ты мне не веришь.
– Это не важно. – Он все еще высматривал у входа Амелию.
– У меня был просто шок, когда Люсинда сказала, что Генри занят с тобой.
«Черта с два. Люсинда ни за что бы не сказала, кто сидит в директорском кабинете. Ты сама пронюхала».
– В последнее время у меня случается неприятнейшая вещь. – Шарлотта не умолкала. – Так называемые «схватки Брэкстона-Хикса». Беременность мне ненавистна.
Страйк понял, что не сумел скрыть первую пришедшую ему в голову мысль, когда Шарлотта, наклонившись к нему, тихо сказала:
– Я знаю, о чем ты думаешь. Но нашего с тобой я не убивала. Нет-нет.
– Не начинай, Шарлотта, – отрезал он, чувствуя, как земная твердь разверзается у него под ногами.
– Я потеряла…
– Избавь, – угрожающе бросил он. – Мы не будем мусолить события двухлетней давности. Меня это не интересует.
– Я прошла обследование у мамы…
– Сказано тебе: меня это не интересует.
Ему не терпелось уйти, но она почему-то сделалась еще бледнее, губы дрожали, а в лицо ему смотрели эти полные слез, жутко знакомые зеленые глаза в золотистую крапинку. Огромный живот казался инородным телом. Страйка бы не удивило, если бы Шарлотта, задрав майку, вытащила из-под нее подушку.
– Дорого бы я дала, чтобы они были от тебя.
– Что за фигня, Шарлотта.
– Будь они от тебя, это составило бы мое счастье.
– Не надоело врать? Ты никогда не хотела детей – равно как и я.
Слезы закапали ей на щеки. Она смахнула их трясущимися пальцами. Мужчина за соседним столиком делал вид, что не обращает на них внимания. Шарлотта, всегда гиперчувствительная к тому впечатлению, которое производит на окружающих, посмотрела на этого любопытного так, что он поспешил уткнуться в тарелку с тортеллини, а сама отщипнула кусочек хлеба и положила в рот, не переставая лить слезы.
В конце концов она запила хлеб водой, а потом, указав на живот, прошептала:
– Как мне их жаль. Жалость – вот мое единственное чувство. Мне жаль этих крошек потому, что их мать – я, а отец – Джейго. Нечего сказать, многообещающее начало жизни. На первых порах у меня было желание убить себя, не убивая их.
– Ну зачем же себе потакать, – холодно сказал Страйк. – Ты еще сможешь принести им пользу, разве нет?
– Я не хочу и никогда не хотела приносить пользу. Я хочу свободы.
– Свободы покончить с собой?
– Да. Или вернуть твою любовь.
Он наклонился к ней:
– У тебя есть муж. Скоро ты родишь ему детей. А у нас с тобой все кончено.
Она тоже подалась вперед. Это мокрое от слез лицо было прекраснее всего, что он видел в своей жизни. До него долетал аромат «Шалимара».
– Я всегда буду любить только тебя, больше всех на свете, – выговорила она, пленяя Страйка ослепительной белизной своей кожи. – И ты сам знаешь, что это правда. Никого из родных я не любила так сильно, как тебя. Я буду любить тебя сильнее, чем моих детей, я не перестану любить тебя даже на смертном одре. Я думаю только о тебе, когда мы с Джейго…