– А не говорил ли кто-нибудь, зачем им понабилось в темноте на горку идти?
– Думаю, они в глаз шли, – ответил Билли.
– В глаз лошади?
– Ага.
– А зачем?
– Откуда я знаю? – Билли нервно провел руками по бритой голове. – Про глаз всякое рассказывают. Он ее задушил в глазу, это я точно помню. Она еще описалась, когда помирала. На белое прямо так и брызнуло.
– Быть может, все-таки припомнишь что-нибудь про того человека, который это сделал?
Но Билли весь сморщился. Втянув голову в плечи, он содрогнулся от сухих рыданий и затряс головой. Врач-мужчина приподнялся со своего места. Билли, наверное, почувствовал это движение и взял себя в руки.
– Я ничего, нормально, – сказал он доктору. – Просто хочу ему рассказать. Надо разобраться, взаправду это было или нет. А то я всю жизнь с этим мучаюсь, тяжело уже, нужно правду узнать. Пусть он спрашивает, это ж работа его. Пусть спрашивает, – повторил Билли. – Я выдержу.
Психиатр медленно опустился на стул.
– Пей чай, Билли, не забывай.
– Ага, – откликнулся Билли, сморгнув слезы и вытирая нос рукавом. – Попью.
Взяв кружку перебинтованной и здоровой рукой сразу, он сделал маленький глоток.
– Можем продолжать? – обратился к нему Страйк.
– Ага, – тихо сказал Билли. – Давайте.
– Может, вспомнишь, Билли: не упоминал ли кто-нибудь имя девочки – Сьюки Льюис?
Страйк готов бы услышать «нет» и даже открыл страницу со следующим списком вопросов под рубрикой «Места», но тут Билли сказал:
– Слыхал, как же.
– Что? – Страйк не поверил своим ушам.
– Братья Бутчеры ее знали, – пояснил Билли. – Приятели Джимми, земляки наши. Подрабатывали немного у Чизлов, с папкой с нашим. То в саду помогут, то с лошадьми.
– Они знали Сьюки Льюис?
– Ага. Она сбежала, точно? – сказал Билли. – Про нее в местных новостях сообщали. Бутчеры аж запрыгали, когда фотку ее по телику увидали. Они и с семьей ее знались. Мамаша у ней грохнутая была на всю голову. Ага, Сьюки в приют отдали, а она в Абердин сбежала.
– В Абердин?
– Ну да. Так Бутчеры говорят…
– Но ей было двенадцать лет.
– А у ней там родня жила. Вот ее и приютили.
– Это правда? – переспросил Страйк. А сам подумал, что Абердин, по меркам подростков Бутчеров из Оксфордшира, – это край света. Не купились ли они на чью-то сказку, хотя бы потому, что проверить ее не могли? – Мы сейчас говорим о братьях Тиган, верно?
– Вот видите, он хороший, – совсем по-детски сказал Билли через плечо мужчине-психиатру, – видите? Вон сколько знает. Ага, – повернулся он к Страйку. – Она ихняя сестренка. Они, как и мы, на Чизлов работали. В прежние-то времена работы всем хватало, а как стали земли распродавать, так столько народу уже и не понадобилось.
Он отпил еще немного чая, держа кружку двумя руками.
– Билли, – обратился к нему Страйк, – известно ли тебе, где ты очутился после ухода из моего агентства?
Тик вернулся мгновенно. Правая рука Билли, оторвавшись от теплой кружки, нервно метнулась к носу и к грудине.
– Я очутился… Джимми не велит про это рассказывать. Так и сказал: молчать.
– С моей точки зрения, – вступил мужчина-врач, сидевший у Страйка за спиной, – сейчас важнее ответить на вопросы мистера Страйка, чем беспокоиться о том, что подумает твой брат. Пойми: если ты не захочешь встречаться с Джимми, никто тебя не заставит. Мы скажем ему, что тебе для полного восстановления сейчас необходим покой.
– Джимми навещал тебя там, где ты находился? – спросил Страйк.
Билли пожевал губу.
– Навещал, – подтвердил он. – И велел мне носу оттуда не высовывать, чтоб не нагадить ему, как уже бывало. Я думал, там дверь заминирована, – признался Билли с нервным смешком. – Думал: толкну – и разнесет меня на кусочки. Может, и глупость это. – Он вглядывался в лицо Страйка, ища подсказку. – Когда на меня накатывает, какие только завиральные мысли в голову не лезут.
– А ты помнишь, как оттуда выбрался?
– Я подумал, они минирование отключили. Этот парняга мне говорит: беги давай, ну я и сдернул.
– И что это был за парняга?
– Он там надо мной главный был.
– Вспомни, пожалуйста: чем ты занимался, когда сидел взаперти? – поинтересовался Страйк. – Как проводил время?
Билли только помотал головой.
– Ну, к примеру: резьбой по дереву ты не занимался?
Во взгляде Билли вспыхнул страх, смешанный с изумлением. Потом он рассмеялся.
– Да вы, как я погляжу, сами все знаете. – Он поднял забинтованную левую руку. – Вот: нож соскочил. И прямо руку пропорол.
– Билли поступил к нам со столбняком, – пояснил мужчина-психиатр. – У него была глубокая инфицированная рана вот на этой руке.
– Что ты вырезал там на двери, Билли?
– Значит, это взаправду было? Что я белую лошадь на двери вырезал? Я потом вспомнить не мог: было такое или не было?
– Да, ты это сделал, – подтвердил Страйк. – Я своими глазами видел ту дверь. Это была отличная работа.
– Ага, я ведь… – начал Билли, – занимался когда-то резьбой. Для папы кое-что делал.
– И на чем ты вырезал изображения лошадей?
– На подвесках, – к общему удивлению, ответил Билли. – Такие деревянные кругляши на кожаных шнурках. Для туристов. Их на продажу в Уонтедж отвозили, там лавка есть.
– Билли, а ты, случайно, не помнишь, как оказался в той ванной комнате? – продолжал Страйк. – Ты сам зашел туда, чтобы с кем-то встретиться, или же кто-то тебя туда привел?
Глаза Билли в очередной раз забегали по розовым стенам, глубокая складка на переносице обозначила работу мысли.
– Я искал одного человека… звали его Уиннер… нет…
– Уинн? Герайнт Уинн?
– Точно. – Билли опять в изумлении уставился на Страйка. – Все-то вы знаете. И как только докопались?
– Я разыскивал тебя, – ответил Страйк. – А ты с чего решил искать Уинна?
– А я слыхал, как Джимми про него говорит. – Билли снова грыз ноготь. – Джимми сказал, что, дескать, этот Уинн хочет дознаться правды начет убитого ребенка. Ну так вот. – Билли опять занервничал. – Понимаете, я, когда у вас побывал, стал думать, что вы из тех, кто меня упечь хочет. Ну, думаю, в ловушку заманил… тут на меня и накатило… Совсем плохой стал, – беспомощно добавил он. – Ну, думаю, пойду к этому Уиннеру… Уинну… Джимми и телефон его записал, и адрес, пошел я его искать, а меня схватили.
– Кто схватил?
– Да такой… коричневый весь из себя, – пробормотал Билли, осторожно косясь на женщину-психиатра. – Ну, я струхнул: думаю, террорист, не иначе, убьет ведь. А он и говорит: я, мол, работаю в правительственных структурах, вот я и подумал, что правительство решило меня в его доме спрятать, где во все окна и двери взрывчатка заложена. Но потом до меня дошло, что никому я не нужен… Он, может, и не хотел, чтоб я у него в ванне спал. А хотел с самого начала от меня избавиться. А я нос высунуть боялся: вдруг рванет? – Его правая рука сама по себе задумчиво потянулась к носу, потом к грудине. – Я ведь вам звонил, да вы не ответили.
– Ты действительно звонил. И оставил сообщение на автоответчике.
– Правда? Ага… Я надеялся, вы меня оттуда вытащите… Короче, виноват, – сказал Билли и потер глаза. – Когда на меня накатывает, я плохо соображаю, что делаю.
– Но ты твердо уверен, Билли, что видел, как душили ребенка? – спокойно осведомился Страйк.
– Ага, – уныло ответил Билли, поднимая лицо. – Эта картина никуда от меня не денется. Уверен, что видел.
– А ты не пробовал копать в том месте, где, по твоим воспоминаниям…
– Что вы такое говорите? Еще не хватало: копать прямо у папиного дома. Нет уж. Я и так страху натерпелся, – слабо сказал он. – И снова это видеть совсем не хотелось. Они ее схоронили – и думать забыли, могилка бурьяном да крапивой поросла. А мне такие сны стали сниться, вы прямо не поверите. Как будто она ночью из ложбины поднимется, сгнивши вся, и через окно ко мне в спаленку лезет.
Психиатры дружно застрочили на своих бланках.
Страйк перешел к разделу «Предметы». Там числилось всего два вопроса.
– Скажи, Билли, ты когда-нибудь устанавливал крест на месте того захоронения?
– Ну нет. – Билли ужаснулся от этой мысли. – Я без особой нужды к этой ложбине близко не подходил, да и желания такого не было.
– Последний вопрос, – объявил Страйк. – Билли, твой отец выполнял какие-нибудь необычные заказы для Чизлов? Я знаю, он был мастером на все руки, но тебе не приходит в голову что-нибудь этакое?..
– О чем речь? – насторожился Билли.
Его вдруг обуял такой страх, какого он не обнаруживал за все время беседы.
– Я и сам толком не знаю, – осторожно ответил Страйк, наблюдая за его реакцией. – Просто подумал, что…
– Джимми меня предупреждал! Говорил, что вы под папку нашего копаете. А мы с Джимми тут вообще не при делах – мы же дети совсем были!
– Я тебя ни в чем не упрекаю, – сказал Страйк, но в переговорной задвигались стулья: Билли и оба психиатра поднялись со своих мест, и женская рука уже зависла над неприметной кнопкой у двери. Страйк знал, что это вызов бригады.
– Значит, вам только и нужно было – мне язык развязать? Хотите нас с Джимми под монастырь подвести?
– Нет. – Страйк тяжело поднялся со стула. – Я сейчас нахожусь здесь потому, что верю в твой рассказ о задушенном ребенке.
Взволнованный, растерявший остатки доверия, Билли незабинтованной рукой быстро коснулся носа и грудины.
– Тогда какое вам дело, что мастерил наш папа? – прошипел он. – Она вообще умерла не от этого, это к разговору отношения не имеет! А Джимми теперь меня прибьет, – надломленным голосом выговорил он. – Предупреждал ведь он меня: из-за тех фиговин, что наш папка мастерил, вы теперь под него, под Джимми, копаете.
– Никто никого не прибьет, – твердо заявил врач. – Время вышло, – деловито сказал он Страйку, распахивая обе двери. – Давай, Билли, на выход.
Но Билли не двигался. Притом что кожа и телосложение выдавали его возраст, на лице читались страх и беспомощность осиротевшего ребенка, который лишился рассудка из-за тех, кто призван о нем заботиться. Страйк, повидавший за время своего неспокойного кочевого отрочества множество бездомных и беспризорных детей, рассмотрел в его умоляющем взгляде главную просьбу к миру взрослых: выполнить свой взрослый долг, то бишь навести порядок среди хаоса, сменить жестокость на здравомыслие. Вглядываясь в это лицо, Страйк ощущал свое необъяснимое сходство с отощавшим, безволосым пациентом психиатрической лечебницы: в себе он обнаруживал такое же стремление к порядку. Из-за этого, собственно, он и с