Юлия СоколовскаяСмертельная карусель
Люблю бывать среди всякой сволочи,
она много занятнее вашего приличного общества;
мне иногда даже приятно вспомнить,
среди каких проходимцев я бывал!
ПРЕДИСЛОВИЕ
Начало этой безобразной истории мне видится неизменно глупо. И одинаково. Я в жизни не знала эту женщину. Никогда не узнаю, и слава богу. Мне страшно подумать, что она будет сидеть напротив, обжигать ледяным взглядом, будет знать мою фамилию, имя, подноготную, членов моей семьи и где нас всех при случае можно застать. Это готовая шизофрения. Одна лишь мысль об этом способна свести меня с ума и навсегда упрятать мой любопытный нос в недра запертой квартиры.
Отрадно, что эта история произошла с другими...
Но почему я решила, что означенная женщина исчадие ада? Понятия не имею. Я знала — она загнана в угол и, ради того чтобы выиграть время, готова на все, в том числе отдать на растерзание совершенно постороннего человека, какой бы ангельской внешностью и покладистым характером тот ни обладал. Вероятно, я вбила себе в голову, что этого достаточно для дьявольской ауры. Вог и видится мне начало этой готики неизменно одинаково. И глупо...
Черная ночь. Квартира, погруженная в тишину. Наглухо зашторенная комната. Красноватый свет, колеблющиеся прямолинейные складки ткани. В матовом мерцании двое — женщина и ее гигантский суперкомпьютер, где собрана информация обо всем на свете. Она жадно смотрит на экран, постукивая дрожащим костлявым пальцем по мышке. У нее яркая демоническая внешность. Худое лицо с выразительно очерченными скулами. Прямые волосы до плеч. Нос с горбинкой, глаза горящие, дыхание прерывистое. На высоком лбу, в окружении блестящих бисеринок пота, поигрывает фиолетовая жилка. Это зверь, загнанный такими же зверьми. Только нечеловеческая выдержка не позволяет ей сорваться с места, выскочить в окно и раствориться в густых чернилах ночи. Ей нужен человек, способный взять на себя ее грехи...
Глаза лихорадочно бегают по монитору. В этом гигантском суперкомпьютере собрана информация обо всех периодических изданиях страны и особах женского пола, имеющих право называться журналистками. Ее интересует некто по имени Полякова Вера Владимировна. В этой стране сотни журналов, тысячи газет — начиная с официозных московских монстров и кончая захудалыми «боевыми листками» какого-нибудь заштатного уездного городишки. Распространенное имя, ходовое отчество, популярная фамилия. Неужели во всем государстве российском не найдется ни одной завалящей Веры Владимировны Поляковой? Быть того не может...
Вот он — итоговый ряд имен. Рука дрожит, глаза болят от напряжения... Их очень много — журналисток Поляковых. Сотня с добрым хвостиком. Выделяем: «Вера»...
Экран гаснет, гудит системный блок, переваривая запрос. Новый список — двенадцать Вер, очень даже недурственный результат, учитывая наличие в стране массы других женских имен. А как насчет означенного отчества? Новый запрос пользователю не нужен — их отчества мерцают на экране белым по черному: Вера Владимировна Полякова...
Вера Владимировна Полякова...
Трое. Редкая удача. Беготня скрюченных пальцев по клавишам — а подать сюда этих несчастных, дабы мы на них полюбовались и запомнили! Возникают три картинки, словно нарочно обведенные черными рамочками...
Дьяволица всматривается в застывшие на экране фотографии, и чем дольше она это делает, тем сильнее ощущает нездоровое возбуждение. Первая явно не годится на роль несчастной. Это она сама. Вторая тем более. Корреспондентка безвестной тамбовской газетенки. Ни комплекции, ни возраста. Полный колхоз. От горшка — да к дизелю, от молочной фермы — к перу, вроде того, как жители «Града обреченного» менялись профессиями по велению того, кто их обрек...
Пусть живет и пишет про свои надои с намолотами. На третьей фотографии симпатичная девушка с челкой. Довольно худенькая, мордашка остренькая, глазенки с искринкой. Обычные черты лица, но вместе с тем имеется в них что-то необычное. Штатная корреспондентка газеты «Юность Сибири», Энск, 26 лет, не замужем...
Дьяволица пытается понять, что же необычного в этом лице, пристально смотрит и наконец понимает. Это лицо в самом поверхностном плане, в самых общих очертаниях, не имея в себе ничего дьявольского, а скорее наоборот, все же напоминает лицо сидящей перед монитором женщины.
Кривая улыбка обнажает прокуренные вампирьи зубы. Она нашла свою удачу. Бес-хранитель не покинул ее, он рядом, он знает, чего хочет его хозяйка. Дьявольский план начинает претворяться в жизнь...
Я недавно вычитала, что нашей Вселенной 13 миллиардов 700 миллионов лет. А изначально она состояла из четырех атомов. Из четырех жалких, ничтожных частиц химического элемента, собранных из ядра и электронов. Тьфу! А кто их, интересно, высчитывал? Я имею в виду атомы. Не Бог же, в самом деле. Чепуха это все. Но цифра крепко запала в голову, потому как я тут' же перевела ее в доллары и ужаснулась. Параллельно с обретением знаний я, очевидно, посмотрела в зеркало. Ужас возвеличился в куб — из зеркала взирало нечто мутное, мореное, напоминающее Вселенную. Во всяком случае, по возрасту. В ту же ночь, под прикрытием темноты, в голове моей вспыхнул мятеж. Повстанцы захватили почту, телеграф с мостами, а наутро власть пала. Жизнь Вселенной переменилась к лучшему. Я бросила пить, курить, скучать по любимому и задирать маму. Это было трудно. Но кто сказал, что будет легко, особенно третий пункт (между прочим, и второй)? Лучший способ не скучать по любимому — это обзавестись новым любимым. Что я и сделала, превратившись в работницу эпистолярного жанра. Короче говоря, я засела за стол, писала каждый день по письму и, что характерно, иногда получала ответы, в которых нет-нет, да и проглядывало между строк что-то из области тоски по утраченному. Нельзя сказать, что при этом я бросала в потолок чепчик. Это было приятно, мило, очень волнующе — но в таком состоянии мне предстояло прожить еще как минимум месяцев одиннадцать, а что случится в нашей жизни за одиннадцать месяцев, одному Богу известно. Не самая долгоиграющая конфета — любовь на расстоянии...
В один из таких дней, а вернее ранним октябрьским утром, без предварительного уведомления явилась Бронька Хатынская.
— Кто стучится? — спросила я хрипло и сонно.
— Орки стучатся в ворота, — зловеще пробасила Бронька. — Открывай по-доброму, не то хуже будет.
Бормоча под нос «чур, меня, изыди и растворись...», я загремела замками. Хуже только вор в четыре часа ночи.
— Кто рано встает... — осветила Бронька белоснежной улыбкой сумрачную разруху подъезда. Она не менялась. Менялись только юбки в ширину богатырских бедер.
— Тому спать весь день хочется, — без присущей мне приветливости отозвалась я и побрела просыпаться. Бронька шла в кильватере, наступая на тапки.
— Я справедливо возмущена, Косичкина. Одиннадцать ноль пять. Твоя дочь успела огрести пару двоек, мать — нагрузить тележку мясом. Я видела, как она брела к Центральному рынку, сгибаясь под тяжестью бытовых печалей. А этот семейный урод без зазрения совести топчет подушку и смотрит один и тот же сон.
— Я легла в пять, — пожаловалась я.
— Сиротливо смотришься, — обозрела Бронька мои апартаменты и меня, наглухо запакованную в практически шерстяную ночнушку. — По кому из двоих грустишь?
— А тебя это напрягает? — Я дерзко вскинула нос и ушла чистить зубы.
Когда я вернулась, в комнате ее не было. Она сидела на кухне, водрузив свой пышный кринолин на вертящийся табурет, и сооружала кофейное ассорти.
— Я хочу с тобой помириться, — объявила подруга. — Ты не звонишь, не приходишь и ведешь себя так, будто я продала за тридцать гривен все твои секреты ведущим разведкам мира. С чего начнем?
— С магазина, — буркнула я, отнимая у нее кофе и забирая серьезное дело в свои проверенные руки.
— Но ты, по слухам, бросила пить, — удивилась Бронька.
— А это я образно.
Она не стала комментировать мои решения в свете наступившей осени и борьбы с традиционным октябрьским сплином старыми проверенными средствами. Это не послужило бы катализатором нашему примирению.
— Ну хорошо, — избавляясь от иронии в голосе (ни хрена, мол, себе образы), сказала Бронька. — Из меня неважный туроператор. Я такая плохая. Сволочь последняя. Хотела сделать тебе кондратия, заманила в капкан, и ты две недели бегала с выпученными глазами по красивым местам (кстати, толще ты от этого не стала). А последующие две недели? Побойся бога, Лидочек! Ты провела их так остервенело, что мне было мучительно больно, завидно и стыдно, что самая сподобилась лишь на жалкую имитацию твоих подвигов. Посмотри внимательно в зеркало — у тебя в глазах бессовестная тоска по Крыму!
С этим трудно было не согласиться. Тоска в глазах, не такая уж бессовестная, продолжала присутствовать. Я изучала ее в зеркале каждый день, анализируя и подмечая все новые нюансы. Если она будет прогрессировать, я накоплю о ней полный объем информации и смогу защитить диссертацию на тему «Тоска как средство подавления личности и оружие индивидуального террора в умелых и опасных руках».
На мою подругу Хатынскую можно злиться лишь в единственном случае — имея ее где-нибудь подальше. Если Бронька появляется в зоне действия бумеранга, злиться на нее невозможно. Отболтается. Поэтому через четверть часа мы помирились и приступили к уничтожению моего кофе с баранками, которые моя мама без малого сорок лет покупает в булочной на первом этаже и все никак не остановится.
— Это все ерунда, — уверенно заявила Бронька, в четвертый раз поднимая руку на мой кофе. — Веселая, беззаботная пора. И вполне штатная ситуация. Я имею в виду твои крымские каникулы. Чуток адреналинчика — подумаешь, трагедия. Кстати насчет подставы. — Она прервала водоворот в чашке и замерла вместе с ложечкой. — У тебя как обстоят дела с сюжетами?