На всякий случай я постучала в дверь (будем взаимовежливы). Не дождавшись ответа, толкнула. Вестимо, в комнате никого не оказалось. Мостовой — со всеми на лоджии. Собак не держат. Но есть существа поопаснее собак...
В огромном жестком кресле напротив входа лежал разворошенный чемодан Мостового. А рядом, на полу, орошенный свежей кровью — кусучий металлический капкан! Вот он — верный сторожевой пес. Сдерживая подступающий к горлу хохот (а ведь могла быть на ее месте), я села на корточки и принялась рассматривать это чудо. Не такая уж я специалистка по охотничьему снаряжению, но глубоких знаний тут и не требуется. Натуральный зубастый капкан с мощной спусковой пружиной. Довольно компактный — не на медведя. Хотя и не мышеловка, однозначно. На зверя средних габаритов. Соболя, например. Или куницу. Или какую-нибудь глупую шиншиллу в переднике...
Коллегу, мать ее (хотя теперь уже калеку). Забралась в чемодан — и никак не смогла промахнуться. На таких и ставили. Выходит, они с дворецким промышляли тем же, что и я? Ну и домец... В нем точно все психические...
А самое главное, моя персона здесь — совершенно ни при чем. Резонно полагая, что вряд ли в чемодане установлен второй капкан, я перебрала вещи Мостового, как водится, не нашла ничего интересного, кроме фонаря и перочинного ножика, и поспешила удалиться. Скоро повалят люди.
Помню, проходя мимо комнаты Бригова, я машинально толкнула дверь. Безо всякого темного умысла. Забираться к Бригову я бы не осмелилась — слишком велико хамство. Да и время на исходе. Но получилось как-то так. По инерции. Дверь не поддалась. Я вернулась, удивленная, и еще раз толкнула. Ничего подобного, дверь была заперта на замок! Вот это да! — изумилась я. Дискриминация! Выходит, он особенный?
Но нетерпеж ударил в спину, поволок меня на лестницу и далее...
Рассуждать об особенностях Бригова уже хотелось меньше всего. Это ежику понятно — он отличный от компании. Одно слово — «местоблюститель»...
Разболелась голова — со страшной силой. Терпеть не могу похмелье. Оттого и не пью, наверное, — чтобы не мучиться. Пошатавшись по своему залу, я насухую разгрызла таблетку аспирина и завалилась на тахту. Но, как назло, не могла уснуть. Дневной сон напрочь перебивает вечерний. Я лежала, боролась с ломотой в голове и отвлеченно наблюдала, как снова за окном меняется погода. Наступали сумерки. Поднимался ветер, иногда принося вместе с порывами удары дождинок по стеклу. Гудело море, выбрасывая волны на террасу. Темнота надвигалась ошеломляюще. Опять засела в голове странная фраза Бригова о призраках. Он не шутил. Он улыбался, но говорил о всецело серьезных вещах. Зачем Бурляку кровоостанавливающий викасол? Зачем белобрысой браслет из рубина, Мостовому капкан, а Арсению приборчик от страха? Дружным фронтом против привидений? Я протянула руку, нащупала на железном светильнике выключатель. Он провернулся со скрипом, вспыхнул свет — жиденьким кругом, осветив изголовье кровати и совсем немного — все остальное...
Я уснула на какие-то мгновения. Пробудилась тут же — от вежливого, но настойчивого стука в дверь.
Вскочила разлохмаченной клушей, задергалась, не померещилось ли? Села и стала ждать — повторения. В дверь опять настойчиво постучали. Если я снова не открою, то в третий раз стучать не будут — просто войдут. Я поднялась и, заправляя рубаху в джинсы, пошла сдаваться.
За порогом стояла бесформенная серая туша.
— Вера?
— Кто это?
— Это Мостовой, — глухо представился визитер. И принялся молчать. Пытался, видимо, по моему абрису на фоне желтоватого мерцания определить степень моего испуга.
— Что вы хотите?
— Кто-то рылся в моих вещах, Вера, — суховато произнес Мостовой. — Я обнаружил это десять минут назад. Раньше не получилось — я спустился с лоджии на террасу, где и провел время... Зачем вы это делали, Вера? Ну и как вы себя чувствуете после этого?
Я молчала. Чувствовала я себя в принципе неважно, но вряд ли это было связано с посещением комнаты Мостового.
— Вы молчите? — В его голосе прорезались торжествующие нотки.
— Перевариваю, — буркнула я. — Вам не кажется, что это возмутительно?
— Что вы имеете в виду?
— Ваше поведение.
— Оно возмутительнее вашего?
— Уходите, Мостовой. Я никогда не была в вашей комнате. Вы не настолько мне симпатичны, чтобы я делала фетиши из ваших вещей. Проваливайте.
— Подождите, Вера, одну минуточку. — Его голос вдруг сделался сладким, как елей. — Вы не могли бы показать мне ваши руки?
— А задницу вам не показать? — возмутилась я. — Зачем же начинать с малого? Давайте сразу начнем с лучшего. Так и позабавимся.
— Не кипятитесь, что вы, как маленькая. Не волнуйтесь, Вера, я сейчас включу фонарь.
Нет, я буду волноваться! Яркий луч осветил мое туловище — ладно, не лицо. Но я успела испугаться, обездвижившись тем самым на несколько секунд. Ему хватило этого времени, чтобы поочередно взять мои руки в свои и внимательно их исследовать. Фонарь погас.
— Извините. — Голос звучал обескураживающе.
— Да что случилось, в конце концов? — Я возмущалась уже по-настоящему. Он меня, ей-богу, задолбал.
— Никто, кроме вас, не мог забраться в мой чемодан. Мы все находились на балконе...
Детский сад, честное слово.
— Вы не умеете считать до десяти, Мостовой? — строго спросила я. — Или у вас звездная болезнь — не замечать прислугу? Это очень дурной тон, учтите. Прислуга — те же люди, со своими слабостями и достоинствами, ее не замечать опасно, поскольку — как знать? — вдруг однажды мы поменяемся с ней местами?
Я захлопнула дверь, пыша здоровым негодованием. Неужели этот бывший красавчик настолько бестолков, что по кровавым следам не смог определить свою обидчицу? А ведь они явно ведут не в мою комнату...
Я снова попыталась уснуть — и уснула. Но проснулась в неудобной позе, с кошмарной сухостью во рту. Полжизни бы отдала за стаканчик вишневого сока...
Господи. Как далеко до кухни. Терпеть этот сушняк никаких сил. Можно вытерпеть полминуты, минуту, но до долгого утра... Разве они откажут? Я нашла на ощупь кроссовки, доковыляла до двери... Буду двигаться на ощупь, по колоннам, авось не заблужусь...
Но абсолютной темноты уже не было. Коридор наполняло желтоватое мерцание. На северной стороне горели свечи в настенных канделябрах. Высокие, толстые свечи, рассчитанные на целую ночь...
От стены к стене неторопливо перемещалась долговязая фигура дворецкого. Окутанный бледно-золотистым сиянием, он вынимал из корзины свечи, устанавливал их в жирандоли и поджигал старомодной масляной лампой с открытым язычком пламени. Затем передвигался дальше. Дракула уже прошел через «аппендикс» и неумолимо приближался к южной оконечности коридора. Я отчетливо различала его бледное, неподвижное лицо, глаза, горящие желтым блеском.
Мистический ужас обуял меня. Я забыла про сон, про кухню. Стояла и благоговейно, вытаращенными глазами наблюдала за его методичными движениями. Вот он — король местных привидений...
Когда он подошел совсем близко и волны страха потекли по пространству, как круги по воде, отражаясь от стен, возвращаясь, лупцуя, я попятилась к двери. Спиной отворила и неуклюже втиснулась в комнату. Там и схлынул с меня ужас, будто дождевая вода с промокшего до нитки. Пошатываясь, я добрела до санузла, где отвернула кран, сунула голову под рукомойник и целую вечность пила невкусную, кисловато-ржавую воду, от которой становилось тошно и еще больше хотелось пить...
Как ни странно, наступило утро. С моим непосредственным участием. Что, с одной стороны, несказанно радовало, а с другой — не могло не огорчать. Совместно с пробуждением открылся досадный аспект — в этом доме нет душевых. Унитазы есть, рукомойники с противной водой присутствуют, а вот о душевых реставраторы старины почему-то не позаботились. А я обильно вспотела по мере просмотра сновидений. Извращаться с краном? — только духов смешить. Оставался крайний выход — морская вода. Погода на первый взгляд благоприятствует. Ветер не сбивает, волна ниже плеч, да и сентябрь, если вдуматься, не самый зимний месяц.
Я постояла у окна, оценивая возможность развития погодных катаклизмов, пришла к выводу, что до обеда вряд ли, и потихоньку начала собираться. Как ни абсурдно, но я прихватила из дома купальник — словно чувствовала суровую необходимость.
В коридоре стояла неприветливая тишина. Свечи прогорели. Замок старательно делал вид, будто спит. Я тоже сделала вид, будто не собираюсь его будить.
Стараясь не хрустеть пакетом с полотенцем, я спустилась по южной лестнице. У подножия нырнула на террасу, пересекла ее спортивной рысью и спустилась к морю. Полагаю, мне удалось выбраться из дома незамеченной. Купаться на виду у всех я не собиралась. Я отправилась направо, где выше уровня террасы вздымались каменные столбы. Зашла с тыльной стороны, вскарабкалась на какую-то кручу, одолела отполированную ветрами гряду пикообразных выступов, сползла в расщелину и обнаружила прекрасную бухточку, надежно защищенную с суши.
Лучше не описывать процесс моего мытья. В нем нет ничего эротичного. Освобождение от одной соли, обзаведение другой. Плюс сумасшедшая глубина, неважно действующая на психику, и ледяная вода, в момент превратившая меня в гусыню...
Легко догадаться, что надолго я это удовольствие не растягивала. Мокрое грязным не бывает. Выскочила, как из проруби, вскарабкалась на камни и, дрожа на ветру, потянулась к полотенцу.
— Браво, — сказали сверху и манерно хлопнули в ладоши.
Я подняла голову. На самой высокой скале, свесив ноги, сидел Рустам и смотрел на меня, как гриф на загибающуюся козочку. При этом он ухмылялся и как мог изображал известнейшую нечисть из восточной мифологии — злого духа Самаэля.
Хвататься за пакет и закрывать все возможные интимные места было глупо. Во-первых, поздно, во-вторых, они и так закрыты, а в-третьих, у человека должна быть собственная гордость.
— Бабу не видел? — прохладно поинтересовалась я, приторможенно извлекая из пакета полотенце и принимаясь растираться. — Ну и как, претензии будут?