ой из комнат круговой анфилады. А за спиной бушевал ураган — разъяренный терминатор, издавая «аз воздам», карабкался за жертвой.
Этот ужас казался бесконечным. Мы носились по кругу, словно гонщики. Условное, конечно, понятие — носились. Еле двигались. Я чувствовала: мне остается совсем немного. Этот гад, откуда он черпал силы? Я брела из одной комнаты в другую, мечтая лишь об одном — быстрее бы он выпустил последнюю пулю. А он не мог этого себе позволить — он ни разу не видел меня на прямой дистанции. А «качаться» я перед ним не собиралась. Не тот уровень техники, знаете ли. Он барахтался в проходах, упорно меня преследуя. Двигался на слух. А потом вдруг передумал, подался обратно. Хитрый, стервец. Я могла пробуравить длину окружности и уйти той же лестницей, оставив его с носом. А он посчитал себя умнее. Минуту назад наступал на пятки и вдруг оказался впереди, гиена мерзкая...
У меня открылось, если не ошибаюсь, третье дыхание (за ним самое уместное — искусственное), голова работала. Я увидела, как тень метнулась из соседнего проема, и успела сотворить что-то цирковое, до чего в мирной жизни не додумаюсь (да и не сумею, разве что разгонюсь до четвертого дыхания...).
Я нырнула вправо, вытянув руки, зацепилась за какую-то уцелевшую балку и в толчке влепилась в стену. В общем, ушла с линии огня. Грохнул выстрел. В перекрытии обвалилась штукатурка вместе с куском кладки. Под гул разрушений я и втемяшилась Винтеру в живот. Головой. Мы оба завопили. Он — победно, я, видимо, тоже. Он схватил меня за горло, но я замолотила кулачками и случайно долбанула ему в солнечное сплетение. Мы отпрянули друг от друга — со счетом один — один; тяжело дыша, лелея каверзы... А почему бы и нет? — вдруг проснулся садист в черепной коробке. Очень даже веселенькая мысль. Главное — своевременная. Ты и впрямь находишься на северной стороне башни, а слева от тебя вход в «овальный» зал. Помнишь такой? Как не помнить. Напротив — выход с сюрпризом. Но я же не миллиметровщица. А вдруг там весь пол?.. Но шальная идея уже воплощалась в жизнь. Безумство храбрых слагалось в песнь...
Я бросилась в «овальный» зал — не слишком быстро, чтобы Винтер успел оценить мои устремления, но и не слишком медленно, чтобы он не перекрыл мне дорогу. Я слышала, как он бежит за мной. Умница... Где же это место? Рядом с южным входом, я ползком добиралась до порога, вытягивала руку, цеплялась за его прочную балку... Метра два от порога, точно!.. Я неслась как угорелая, подо мной поскрипывал пол, проседал... Вот проход, а вот примерное место катастрофы. Там не видно ни зги, лишь контуры мрачного хаоса, а впереди неясный проем, за ним тускло полощется свет...
До проема оставалось метра три с гаком, когда я совершила отчаянный прыжок. Мир взлетел. Я приземлилась на порог и кубарем вывалилась в смежное помещение анфилады. Все.
За спиной мерзко затрещало. Нечеловеческий вопль. Новый фрагмент напольных перекрытий отделился от этажа и с впечатляющим грохотом рухнул вниз...
Будь моя воля, я бы не стала подниматься. Я бы выспалась, отдохнула, а к утру бы привела себя в порядок и побрела искать ближайших вменяемых людей.
На носу были «уборщики», обещанные Бритовым, а чем они лучше всех этих уродов (преимущественно мертвых), я, хоть тресни, не представляла. Я мужественно вползла на порог, прощупала пяткой ближайшие половицы и спустилась в «овальный» зал. Немножко любопытства мне не повредит.
Винтер настырно цеплялся за жизнь. Окровавленные пальцы сжимали край обрыва. Он стремился подтянуться, сипло дышал. Ноги пытались уцепиться за свисающие с пола трухлявые ошметки, но только отталкивали их. Его лицо оказалось совсем рядом. Разбитая кровяная маска, в которой не осталось ничего демонического. Глаза навыкате с полопавшимися сосудами — словно червь-микрофилярия обмотался вокруг глазного яблока, причиняя невыносимую боль.
— Помоги... — прохрипела маска.
Я уселась перед ним на колени и стала с любопытством смотреть. Интересное имеется свойство у этих людей: почему-то перед смертью они все переходят со мной на «ты».
— Помоги, слышишь, прошу тебя... — умоляюще простонал дворецкий.
— С чего бы это вдруг? — удивилась я.
Он задергался, как я в позапрошлом году под щипцами стоматолога. Мне тогда казалось, что страшнее пытки в мире не бывает.
— Слушай... — застонал дворецкий, — помоги мне выбраться, и мы с тобой расстанемся с миром, обещаю... Дай мне руку...
— А мы и так расстанемся с миром, — совершенно искренне сказала я. — И незачем мне тебя вытаскивать. Мы дела решили, сам виноват. Хочешь, я тебя перекрещу?
— Не юродствуй... — От меня не укрылось, как напряглось его лицо в последнем усилии, как дрогнули пальцы, а нога нашла краешек опоры. — Не юродствуй... — повторил он, напряженно отдуваясь. — Дай мне руку, Богом заклинаю...
— Размечтался, глупенький, спешу и падаю. — Я на всякий случай отодвинулась. — Может, тебя еще и грудью покормить?
— Ах ты, гадина... — Он, кажется, всерьез нашел опору, правда хлипкую, и боялся приложить к ней весь свой вес. Но физиономия его слегка вылезла из дыры.
Получался, в сущности, неплохой ракурс. Я отодвинулась еще на полметра и выудила из кармана фотокамеру…
— Ты что? — испугался человек висящий.
— Скажи «сыр», — шепнула я и произвела съемку. Мгновенная фотовспышка его ослепила — он забился, как рыба на крючке. В отчаянном порыве дать последний бой он решительно полез из дыры. Укрепил ногу на опоре и начал медленно подтягиваться. Допустить такого безобразия я не могла. Увы.
В принципе я не чувствовала угрызений совести.
— Извини, — сказала я и оторвала его палец от пола. Он пуще вцепился остальными.
— Что ты делаешь, па-адла!..
Последнее слово с небольшим прибалтийским акцентом прозвучало забавно. Не их это слово. Не умеют они его употреблять в строку.
— Мне немножко жаль, — призналась я. — Честное слово. Ты вкусно готовил. И вино у тебя неплохое. Правда, пьянела я от него сильно. Ты в него ничего не подливал, нет?
Я отодрала от пола безымянный и средний пальцы. Рука сорвалась в пропасть.
— Не-ет! — заорал Винтер. — Не делай этого!..
— Поздно, — грустно вымолвила я. Посмотрела на оставшуюся руку. Пальцы судорожно сжимали перекрытия. Я пересела на пятую точку, уперлась ладонями в пол и сбила их пяткой.
Никогда до этого дня я не убивала человека.
Глава одиннадцатая
Мое возращение меньше всего напоминало триумф победителя. Я, шатаясь, добрела до лестницы, сползла на животе, собрав на себя не собранную ранее грязь. У тела дворецкого опасливо притормозила. Обошла его за метр. Постояла, поглазев на поверженного врага. Сфотографировала. Побрела дальше. Расхотелось мне его крестить. Интересно, что он видел в последние моменты жизни? Представлял себя таким — разбитым в лепешку, с переломанными конечностями, раскроенным черепом? Или не верил, пока не коснулся этой груды булыжника?
Для прохода на второй этаж мне пришлось снова встать на четвереньки. Представляю, каким я вылезла свинтусом...
С гулким залом второго этажа я справлялась минут пять. Ни один булыжник, способный ухватить меня за щиколотку, не упустил такой возможности. Они тянулись к моим ногам, как энцефалитные клещи...
Винтовая лестница сверху донизу завалена камнями. Кто-то интенсивно здесь поработал. Я не сразу вспомнила, чьих это рук дело. Неужели эту груду я смогла перелопатить? Нет предела человеческим слабостям... Осторожно лавируя между камнями, я стала спускаться. А за последним изгибом лестницы мне открылась прелюбопытная картина. До того прелюбопытная, что я остановилась, по горло загруженная этим самым прелюбопытством. Села на ступень, как голой попой на снег, и уныло подумала: кто-то в этом замке неплохо отштудировал зловещий «Некромоникон» — книгу оживления мертвых.
— Где Тынис? — строго вопросила горничная.
Из всех покойников, увиденных мною за последние дни, эта малосимпатичная особа с остреньким носиком оказалась самой активной. Не всякий труп возьмет в руку пистолет, прогуляется по нефу и дойдет до середины цитадели.
— Тынис? — удивилась я.
— Тынис, — хмуря узенькие брови над крошечными глазками, подтвердила шиншилла.
— Ах Тынис, — догадалась я, — ну так бы и сказали.
— Где он? — процедила эта крыса. У нее определенно портилось настроение.
— А вас по какому поводу это волнует? — поинтересовалась я. — Если не ошибаюсь, вы умерли. Разве мертвых волнуют мелкие бытовые вопросы?
— Я не умерла, — процедила прислуга.
— А вот Тынис умер, — вздохнула я. — Какая жалость. Знаете, глубокоуважаемая, премудрая Юдифь, на вашем месте я бы тоже предпочла умереть. Тыниса не оживить, по крайней мере, надеюсь. В живом виде вы больше не встретитесь, разные, знаете ли, энергетические уровни. А вот в мертвом — очень просто. Такие, как вы, всегда встречаются. Вы станете лучшими соседями на сковороде.
Крошечное личико шиншиллы, похожее на сморщенную, загнивающую луковицу, стало покрываться подозрительно несвежими пятнами.
— Почему он умер? — пробормотала горничная.
— По верблюду, — живо отозвалась я. — Злая я сегодня. И полы у вас трухлявые, заменить их следует. Нет, послушайте, шиншилла... ах, прошу прощения, Юдифь, не могу избавиться от мысли, что вы, как бы помягче выразить, не совсем уже с нами... Вы настаиваете, что вы живая? А то, простите, у вас печать разложения на лице.
Было дрогнувший пистолет укрепил свои позиции и настроился мне в лоб. Но что-то подсказывало, что горничная не сразу нажмет на курок.
— Ты, как ненормальная, орала под дверью, что будешь стрелять, — сказала она.— Пистолет лежал в комоде, а без пистолета ты сильнее. Я не успела его взять, я должна была лишь страховать Тыниса. И не была уверена, что ты блефуешь...
— Вы решили прилечь, — догадалась я. — Отлежаться. В жмурики поиграть. А сообщник пусть работает. В самом деле, дорогая Юдифь, убивать живого — грех, а вы у нас такая набожная. В общем, молодец, объяснили.