Последний визит молодого поколения остро напомнил о событиях трехлетней давности. Я извлекла из пыльных запасников газовый «ИЖ» и положила в прихожей. Буду отбиваться до последнего вздоха. Но наступило подозрительное затишье. Сорок восемь часов меня никто не беспокоил, не звонил, не выламывал дверь. По естественным причинам я из дома никуда не отлучалась. Читала труды американских публицистов о кумире моей юности Аль Капоне. Пила кроваво-красный каркаде (для окончательного отощания) и догрызала последние сухарики. На исходе второго дня позвонил Лешка Первомайцев — поинтересоваться, в какой стадии гнилостных изменений я пребываю.
— В стадии самоедства, — тускло отчиталась я. — Доедаю желудок. Кожа отлипает лохмотьями, образуются гнойные нарывы, кишащие опарышами, чернеют ноги, и волосы вылазят пучками.
— Это не страшно, — решил Первомайцев. — Поправишься. У меня вон тоже волосы вылазят. Не шучу, Верунчик. С жуткой силой, я конкретно в панике. Ты не знаешь эффективного новомодного средства от облысения? Я уже перепробовал все старомодные, только хуже стало.
— Знаю, — сказала я. — Кастрация.
Лешка обиженно попыхтел в трубку:
— М-да, Верунчик, чувствительно... Похоже, тебя там основательно приперло... Между прочим, я вчера ходатайствовал о тебе. Поднялся к Плавскому, не убоялся, и расписал все твои достоинства, о которых ты постеснялась ему сообщить. Он выслушал меня благосклонно. Не нужно стесняться своих достоинств, Верунчик.
— Я еще не уволена? — с бесстрашной невозмутимостью спросила я.
— Ну что ты, — подчеркнуто бодро возмутился коллега. — Таких, как ты, увольнять нельзя. Им сопутствует удача. От них всего лишь раз в году бывает вред, а ежедневно — польза. Но ты знаешь, Верунчик, — перешел на нормальный стиль общения Первомайцев, — я бы посоветовал тебе лично связаться с Плавским. Трудно признаться, но ты лидер группы риска. Секретарша Ангелина проболталась, что он звонил Каховцевой из «Знамени Сибири» — ну, ты знаешь эту бесстыжую мымру, маму удавит за скандальный сюжет! — и настойчиво интересовался, не согласна ли она за баснословный оклад перейти в нашу газету. Не могу взять в толк, к чему бы это?
Повесив трубку, я принялась усиленно размышлять. Мысли роились в голове самые отвратные. С попаданием в черный список для меня закрыты все газеты города, даже хваленые «независимые». Даже те, где в руководстве сидят приличные с виду люди и кричат на каждом углу, что при подборе кадров руководствуются профессионализмом.
Впрочем, с последними можно поработать под псевдонимом. Или, к примеру, помолиться за дальнейшее благоденствие и процветание отдельно взятой невелички. Или без ложной гордости позвонить Плавскому, спеть аллилуйю, покурить фимиам и прогнуться радугой.
Ни одна из этих задумок не была реализована. По мою несчастную душу явился демон. Черный ангел в человеческом обличье, имеющий желание ввергнуть меня в пучину ада...
Пролетели другие сорок восемь часов.
— Вера, дорогая, мы так давно не слышались! Как ты поживаешь? — раздался в телефонной трубке подзабытый щебет подружки Клавы (со времен осады ее квартиры разгневанным семейством жениха ипохондрик Клава старается со мной не общаться).
— Неплохо, — процедила я. — Все по-старому: живу, кайфую. Повелеваю временем и пространством.
— Куришь?
— Курю. Две пачки «Беломора» натощак. Как молитва.
— Господи, да когда же ты накуришься? — Очевидно, дым моих безвредных сигареток долетал на другой конец города. Или Клава опять где-то вычитала, что курение опасно для здоровья. Я приготовилась к затяжной осаде. Что может быть хуже мнительной классической зануды?
Ноу Клавы в этот день имелись на меня другие виды.
— Чем ты занимаешься? — радостно спросила она.
— Ем торт «Причуда» от фабрики «Большевик», — соврала я.
— Маша тоже просит кусочек, — хихикнула Клава. — Слушай, подруга, есть возможность смотаться в Англию. На недельку и назад.
— Ну смотайся, — снисходительно разрешила я.
— Не мне, а тебе.
Прозвучало очень странно. Я в растерянности помолчала.
— Растолкуй.
— А все очень просто, как замуж выйти, — щебетала канарейкой Клава. — Я бы и сама охотно съездила, но не могу. У меня мигрень в голове — это раз. Юбилей на носу — это два. И в загранпоездку требуется журналистка — это три. А я затурканная медсестра в психичке. Умею писать только жалобы главврачу на непристойное поведение пациентов и заявления на отпуск.
— Ты здорово объясняешь, — похвалила я. — Попробуй еще разок.
— Дочирикались, — захихикала Клава. — Повторяю для глухих тетерь. Требуется репортер для поездки в Англию — в свете освещения одного светлого и радостного события. Аккредитация необязательна. Рядом со мной сидит моя старая знакомая... Вернее, старая знакомая моей покойной мамы — она так утверждает и говорит, что у нее по личным, неотложным причинам срывается командировка в старушку Англию... вернее, уже сорвалась, и нет ли у меня знакомой журналистки по имени Вера Владимировна Полякова, не испытывающей отвращения к загранпоездкам?
— А тебе не кажется, что это звучи т глупо? — резонно заметила я.
— Ой, Верунчик, а давай она сама тебе все объяснит? Ты располагаешь свободным временем? Зачем мы будем играть в испорченный телефон?
— Хорошо... — Я чуть помедлила. — Пусть приезжает. Но объясни этой... старой знакомой, что я безумно занята и уделю ей не больше получаса, а к чаю смогу предложить только чай, поскольку торт я уже доела.
Через двадцать минут постучали в дверь — ровно столько надо, чтобы при наличии «зеленых» светофоров доехать на такси от Клавы до меня. Я изучила в глазок перспективу лестничных пролетов и неестественно прямую особу, застывшую перед дверью. Она смотрела на мой раскуроченный звонок.
— От Клавы, — негромко сказала женщина.
Пароль сработал. Я отомкнула оскверненную малолетними убийцами дверь. Впустила незнакомку.
— Здравствуйте, — сказала незнакомка.
За исключением черного плаща и неестественно прямой спины, в ней не было ничего демонического. Ни одной приметы, указывающей на причастность моей гостьи к войску «ангелов тьмы». Улыбчивая женщина с приятным усталым лицом. Ровная стрижка, ухоженные руки. Шляпка — как у всех. И для «старой знакомой» не такая уж старая. Ну сорок — сорок два. Немного застенчивая, немного растерянная. Но явно ждущая от меня принятия решения.
— Добрый день, — поздоровалась я. — Проходите, пожалуйста.
Она отказалась от чая. Отказалась от приглашения присесть в мягкое кресло. Опустилась на краешек стула и безотлагательно приступила к делу.
— Вы простите меня, Вера, за сумбурное начало... Дело в том, что я не могу поехать в Англию — по семейным обстоятельствам. Они возникли внезапно — эти досадные обстоятельства... Понимаете, Вера... — Женщина слегка порозовела. — У меня сын слег... в клинику для страдающих наркологической зависимостью. Мы с таким трудом его туда поместили — он сбежал из дома, прятался на даче, отлавливали с помощью милиции, на грядках, как какого-то кролика... — По виску женщины резко запульсировала фиолетовая жилка. Но она сумела справиться со сложными чувствами — висок быстро успокоился и побледнел. — Словом, обстоятельства убедительно требуют моего присутствия в стране. Вы должны понять. Мы найдем другого человека, в этом нет проблемы. Но не хотелось бы подводить руководство. И... людей, о которых я должна написать. Пока оформят нового работника, пока согласуют в Англии, уйдет полмесяца. А встречу никто переносить не будет, и через неделю репортаж должен быть готов. В этом нет ничего сложного, поверьте — три-четыре дня повертеться в компании интересных людей и сделать набросок статьи обо всем, что там увидите. А какие там дивные места, Вера... Просто сказка. Восточное побережье Англии, уютный домик, полный пансион, непуганая природа...
— Подождите, — некультурно перебила я. — Во-первых, вы не представились. Во-вторых, звучит по меньшей мере странно. Описанное вами удовольствие можно предложить любому журналисту — он с восторгом согласится. Покажите мне человека, несогласного на всем готовеньком посетить Англию. Это абсурд. И незачем ради поиска подмены лететь в Сибирь, выходить на мою подругу и совершать кучу других малопонятных действий, когда это можно сделать проще. Ведь вы не сибирячка? Ваша манера вести себя, невзирая на хорошее воспитание, с головой выдает в вас коренную жительницу столицы. Это не чудно?
Она ни капли не сконфузилась. Напротив — она обрадовалась моим словам, приободрилась, как будто я ей подыграла.
— Очень рада, Верочка, что вы умеете думать. И не падки на дешевые посулы. Спешу привести вам один убедительный довод. Надеюсь, вы не против? — Она открыла сумочку и извлекла на свет обтянутое кожицей удостоверение. — Откройте, пожалуйста, и внимательно изучите. Это документ, удостоверяющий мою личность.
Я открыла документ и внимательно изучила. Предложенное мне удостоверение не могло не вызывать уважения. Это были корочки одного видного московского издания, учрежденного еще во времена папы-Ленина и благополучно дожившего до наших дней. Фотография изображала женщину, сидящую на моем стуле. Возможно, слегка помолодевшую, но, вне всяких сомнений, ее.
— Не замечаете ничего необычного?
Для других — нет. Для меня — пожалуй. Не создай я искусственную преграду своему удивлению, оно бы выразилось в более адекватной форме. Но я намеренно себя сдерживала. Отделалась ухмылкой.
— Впечатляет, — сказала я, возвращая удостоверение. — Местами даже забавно. Вы — Полякова Вера Владимировна. Я, собственно, тоже.
— Я в курсе, — кивнула женщина. — Оттого мы и сидим рядом.
— Трудно было меня найти?
— Практически без проблем. Полчаса компьютерного времени. Существуют файлы, дающие всестороннее представление о российском журналистском корпусе. К сожалению, не просто получить на них разрешение, эти списки — в компетенции федеральных органов госбезопасности, но если у вас имеются связи... — женщина многозначительно помолчала, — то поиск значительно упрощается. Простите, что вышла на вас через Клаву, это глупо, неэтично... Хотелось схитрить, а получилось убого. Еще раз простите. Признать