В больнице Веничка передает подруге слова жены: «Приготовься до выписки расстаться со своей Наташкой. Ноги ее в моем доме больше не будет».
Судьба снова играет в чет и нечет, черное и белое.
Наташа пишет в дневнике: «К Гале он очень внимателен. Ко мне – полный холод. Очень нервозен».
Его выписывают.
Из того же дневника: «Веня на Флотской! Галя купила шампанское, и мы втроем отметили его возвращение. Он предложил Гале выпить и за меня. “За самоотверженность!” – подняв бокал, провозгласил он. Галя со мною чокнулась… Веничка почти весь вечер заводил пластинки, и особенно Свиридова, которого он очень любил – зарисовки к пушкинской “Метели”».
Литературный успех Ерофеева нарастает.
Денежная премия за публикацию «Петушков» в альманахе «Весть», отмеченной как лучшая.
Олег Ефремов объявляет о планах постановки «Вальпургиевой ночи» во МХАТе.
Николай Губенко хочет ставить все вещи Ерофеева на Таганке.
Его снимает ленинградское телевидение – программа «Пятое колесо».
Белла Ахмадулина публикует о нем статью в «Московских новостях».
В «Континенте» выходит «Моя маленькая лениниана»…
В конце лета у него поднимается температура, ему становится хуже.
Наташа узнает о 95-летней целительнице, которая до сих пор работает рентгенологом в Наро-Фоминске и о которой говорят, что она лечит правительство. Для начала Наташа привозит фотографию Ерофеева. Дело происходит на поляне, где горят костры и сидят ученики старухи. Внезапно поляну оглашает ее крик: «Человека зарезали!.. Не было у него никакого рака! У него была рассыпная грыжа! Я могла бы ее заговорить за три дня!..»
Старуха проводит с Ерофеевым сеанс, и он на самом деле слегка оживает. Хотя все равно повторяет: «В последний раз бреюсь, в последний раз пью…»
Галя упорствует: «Я тебе не дам умереть, Ерофеев, пока ты не напишешь “Фанни Каплан” и не получишь Нобелевскую».
«Фанни» не написана, зато 50-летие Ерофеева отмечается по полной программе. Цветы, поздравления, телеграмма из Театра на Таганке, шампанское. А перед этим вечер в Доме архитектора. А после этого известие, что самый любимый режиссер мира Анджей Вайда думает о своей инсценировке «Петушков».
Тепло и холод в адрес Наташи перемежаются по-прежнему.
В записных книжках появляется горько-саркастическая строка:
«Я такой безутешный счастливчик в кругу этих неунывающих страдалиц».
10 января 1989 года Шмелькова заносит в дневник: «Ерофеев не звонит. Ну и не надо. Решилась на окончательный разрыв».
Через двадцать дней неожиданный звонок Галины: «Ерофееву очень плохо. Может быть, приедешь?»
Наташа: «Являюсь. Веничка не может скрыть своей радости: “Глупышка, я тебя очень, очень люблю!”»
Он много раз дарил ей написанное с автографами:
«По случаю дня рождения самой милой из всех девок – Наталье Шмельковой от автора рукописи 14 марта 1988 г .».
«Наташке Шмельковой, самой неумной и любимой из всех хохотух… 7 февраля 89».
«Милой и глупейшей Наталье от Венед. Ероф. С прежней любовью… 4 февраля 90 г .».
И даже передал разговор Гали с ее матерью: «Если любовь не однодневная, ее надо уважать».
Ерофеев близко к сердцу принимает все происходящее. Наташе запомнилось, как по телевизору передали, что под Уфой поезд сошел с рельсов, и Ерофеев рассердился на нее: «Ты как будто посторонняя, как будто по ту сторону, а я, как всегда, рыдаю».
Его живо интересуют фигуры Горбачева, Сахарова.
Наташа записывает его слова: «Меня-то скоро не будет, а ты когда-нибудь испытаешь гордость за то, что жила в это время».
Целительница не помогла.
Болезнь прогрессирует. К концу 89-го боли делаются круглосуточными. Он снимает их, как всегда, медикаментами и выпивкой.
Он еще увидит премьеру «Вальпургиевой ночи» на сцене Студенческого театра МГУ и спектакль «Москва–Петушки» на Малой Бронной.
Еще будет жизнь в Абрамцеве, на природе, которая так тянет его.
Но депрессия охватывает все чаще и все сильнее.
Теперь Галя просит Наташу: «Останься».
Из Наташиного дневника: «Незаметно выводит на улицу. Шепчет: “Терпи. У меня уже больше нет сил. Разрывается сердце”. Веня все время говорит о смерти».
Запись 23 марта: «К вечеру температура под сорок. Скорая помощь. Укол. Ночью меняю ему мокрую от жара рубашку. Очень внимательно на меня смотрит. Взгляд означает: “Неужели ты не понимаешь, что это уже “все”? Изо всех сил стараюсь казаться спокойной».
Врач из районной поликлиники обнаруживает лимфатический узел. Говорит – так, чтобы больной не слышал, – что операция бесполезна.
27 марта – именины, день Святого Венедикта. А на следующий день – Каширка, рентген: две опухоли в легких, метастазы.
Температура, слабость, обреченные глаза. Галя и Наташа по очереди или вместе рядом. Обтереть лицо влажным полотенцем, расчесать волосы, дать таблетку, посидеть, когда он под капельницей.
5 мая Галя привозит Веничке конверт, в нем справка о посмертной реабилитации его отца, пробывшего несколько лет в лагерях и выпущенного после смерти Сталина «за отсутствием состава преступления».
Из дневника: «Ерофеев слушает с закрытыми глазами, не шелохнувшись. Лицо сурово-непроницаемо и, как мне кажется, даже торжественное. А мы с Галей, не стесняясь своих слез, рыдаем».
Позже сестра Венички Тамара раскроет детали: «Все было, как описано у Солженицына, – карцер, допросы, обливание ледяной водой…»
9 мая Наташа записывает: «Состояние Венички с каждой минутой резко ухудшается. Задыхается. Поздно вечером в палату заходит молоденькая, очень внимательная сестра Наташа. Советует отказаться от всяких антибиотиков – лишние мучения, обезболивающие – другое дело. “Не шумите. Он может уйти сегодня, даже во сне”».
10 мая. «Только к 6 утра задремал. Приезжают сестры – Тамара и Нина, сын Веничка-младший… Врачи предупреждают, что предстоящая ночь – последняя. Галя в тяжелом, болезненно-перевозбужденном состоянии… То плач, то короткий надрывный хохот…»
11 мая. «На рассвете, в полудреме услышала резкое, отрывистое дыхание… Ерофеев лежал, повернувшись к стене… Заглянула ему в лицо, в его глаза… Через несколько минут, в 7.45, Венедикта Ерофеева не стало…»
«Они вонзили мне шило в самое горло.
…и с тех пор я не приходил в сознание, и никогда не приду».
После смерти Ерофеева они подружились. Галя часто звонила, звала в гости.
В последнюю встречу Наташа почувствовала, что у Гали сильнейшее обострение. Расставаясь, та вдруг обронила: «Мне так хочется полетать…»
Наташи не было в Москве месяц. Вернулась. Едва войдя в дом, услышала телефон. Галя: «Куда ты пропала? У меня на завтра два билета в цирк…»
Наташа не любила цирка. Но согласилась пойти.
А рано утром позвонила Галина подруга и сказала, что Галя выбросилась с балкона.
Когда Наташа приехала на Флотскую, первое, что увидела в коридоре, под зеркалом – два билета в цирк.
ЕРОФЕЕВ Венедикт Васильевич, писатель.
Родился в 1938 году на Кольском полуострове. Учился в Московском университете, через полтора года отчислен – не ходил на военные занятия. Поступил в пединститут города Владимира, но был отчислен и оттуда. Работал грузчиком, подсобником каменщика, истопником-кочегаром, дежурным отделения милиции, приемщиком винной посуды, бурильщиком в геологической партии, стрелком военизированной охраны, библиотекарем, коллектором в геофизической экспедиции, заведующим цементным складом и т. д. Занимался самообразованием. Первое сочинение – «Записки психопата» (1956—1958). Зимой 1970 года написаны «Москва–Петушки». Весной 1985 – трагедия «Вальпургиева ночь, или Шаги Командора».
Умер в 1990 году от рака.
ДРУГИЕ ПЕСНИАлександр и Ангелина Галичи
За чужую печаль
И за чье-то незванное детство
Нам воздастся огнем и мечом
И позором вранья,
Возвращается боль,
Потому что ей некуда деться,
Возвращается вечером ветер
На круги своя.
Это – последнее стихотворение Александра Галича, написанное им в Париже. В городе, в котором ему суждено было погибнуть.
Удачливый кинодраматург, бонвиван, гурман, любитель красивой жизни, в расцвете сил, в расцвете 60-х, он – внезапно для многих – начал сочинять песни, которых от него, казалось, трудно бы ждать. Едкие, колючие, насмешливые, трагические. В них портретно отразилась вся советчина – с ее ложью, лицемерием и пошлостью. Он пел их, как плакал – над загубленными и исковерканными судьбами соотечественников и современников. Бесшабашно и истово. И вроде бы естественно первая книга его поющихся стихов, вышедшая в эмигрантском издательстве «Посев», сопровождалась биографией: 20 лет провел в сталинских застенках и лагерях.
А он не проводил. Сложилась такая легенда.
Песни создали ему прижизненную и посмертную славу, какой удостаиваются немногие.
Его называли еврейским Дорианом Греем. И еще – маленьким лордом Фаунтлероем из Кривоколенного переулка. В этом переулке он провел детство – в знаменитом доме, где жил поэт Веневитинов и где Пушкин когда-то читал друзьям «Бориса Годунова».
Ее называли Фанерой Милосской.
Она была так худа, что какой-то остроумец во ВГИКе, где она училась на сценарном факультете, сказал про нее: она похожа на рентгеновский снимок борзой собаки.
Гениальный композитор Николай Каретников, увидев ее впервые, три часа не сводил с нее глаз. А после признался, что никогда в жизни не встречал такой красивой женщины.
А она всю жизнь не сводила глаз с Галича.
При рождении она была записана Ангелиной.
Галич, чуткий к звуку, слову, имени, снижая пафос, прозвал эту неземную красавицу Нюшей, Нюшкой. Это создавало необходимый контраст и необычайно ей шло.