– Добрый день! – поприветствовал всех.
– Знакомьтесь – Павел Анатольевич Судоплатов[2], сотрудник научно-исследовательского института при Наркомздраве, в котором я сейчас работаю, – представила спутника Анастасия.
– Чумаков Михаил Петрович[3], – ученый поставил портфель на бетонку и подал для пожатия левую руку. Не выпуская ладони, спросил: – Павел Анатольевич, я японским не владею, а переводчика что-то не вижу?
– Переводчиком буду я, – опередила Настя с ответом Судоплатова.
– Я думал, вы летите в нашей группе как вирусолог? – Брови Чумакова вопросительно приподнялись.
– Буду совмещать и то, и другое. В Наркомздраве решили, что моего знания японского и китайского языков для общения будет достаточно.
– Очень рад поработать с вами, Анастасия Викторовна. Очень рад. Вы еще студенткой подавали большие надежды.
От похвалы щеки девушки полыхнули смуглым румянцем.
– Ну что вы так засмущались, товарищ Черных? Ваша дипломная работа «Циркуляция и генетическое разнообразие вирусов в природе», научным руководителем которой я имел честь быть, наделала столько шума в научных кругах, что о ней до сих пор вспоминают, – дружески подбодрил он бывшую студентку.
К группе провожающих подошел служащий аэропорта, что-то негромко сказал Судоплатову, тот кивнул в ответ и вмешался в беседу:
– Друзья, вам пора. Перелет у вас длинный, еще успеете все обсудить.
В самолете они прошли по синим ковровым дорожкам между продольными рядами мягких кресел в середину салона. Заняли места напротив друг друга. Настя прильнула к иллюминатору, пытаясь рассмотреть за стеклом Москву, но земля спряталась за белым туманом облаков.
– Первый раз летите? – заметив ее любопытство, спросил Чумаков.
– Нет. В апреле тридцать шестого года я летала с нашей делегацией на научную конференцию в Нанкин.
– Про эту делегацию мне рассказывал Семашко. Но, постойте, вы же тогда были студенткой третьего курса? – непонимающе глянул на нее Николай Петрович.
– Меня пригласили в Китай в качестве переводчика. Китайский – мой второй родной язык, моя мама – китаянка, а я родилась в Харбине.
Анастасия навряд ли знала, сколько событий предшествовало ее поездке в тридцать шестом году и в каких верхах решался вопрос, отправлять ли студентку с такой солидной делегацией в Китай.
Народный комиссар иностранных дел СССР Литвинов доложил 20 апреля 1936 года Сталину, что Президент Китайской республики Чан Кайши обратился к советскому послу в Нанкине с просьбой оказать помощь в ликвидации вспышек чумы в некоторых провинциях страны.
Сталин ненавидел Чан Кайши за предательство китайских коммунистов в двадцать седьмом году[4], но как дальновидный руководитель он видел в Китае единственного союзника в возможной войне с Японией, которая не скрывала своих агрессивных устремлений. Он поручил наркому здравоохранения РСФСР Каминскому подобрать в течение суток небольшую группу ученых для выезда в столицу Китая. Руководителем делегации назначили Зильбера, который недавно успешно организовал подавление вспышки чумы в Нагорном Карабахе. Одновременно Сталин приказал наркому Комиссариата внутренних дел Ягоде проверить всех ее участников.
Двадцать первого апреля Каминский, Ягода и Зильбер вошли в просторный кабинет в Кремле. Когда все устроились за длинным столом для заседаний, Хозяин обратился к Зильберу:
– Вы готовы возглавить делегацию, Лев Александрович?
– Готов, товарищ Сталин, – ответил тот, подавая ему листок бумаги.
Иосиф Виссарионович внимательно прочитал список делегатов. Десять ученых-микробиологов не вызвали нареканий, лишь одна кандидатура его не устроила:
– Почему в список включена переводчицей студентка третьего курса медицинского института? Неужели в нашей стране не нашлось более подходящего человека?
– Анастасия Викторовна Черных – восходящее светило советской науки, но выбор на нее пал еще и потому, что мать Черных – китаянка, советская гражданка, живет и работает в Москве, а дед-профессор возглавляет кафедру восточной медицины в Нанкинском университете. Он имеет высокий авторитет в китайских медицинских кругах, – ответил Зильбер.
– Что скажешь, нарком? – Иосиф Виссарионович посмотрел на Ягоду.
– Товарищ Сталин, я поддерживаю эту кандидатуру. Между ней и дедом ведется устойчивая переписка. Дед боготворит внучку, а мать Анастасии – единственная его дочь. Вам известно недоверие китайцев к иностранцам и их скрытность. Возможно, нам потребуется помощь нанкинского профессора, чтобы рассеять их сомнения. Поездка товарища Зильбера будет сложной. Читинский оперативный сектор НКВД, опираясь на харбинскую резидентуру, сообщает, что вспышки чумы в Китае могут быть японской бактериологической диверсией.
– Где отец студентки?
– Ее отец, Виктор Викторович Черных, работал начальником Службы пути Китайской восточной железной дороги. В июле двадцать девятого года он был застрелен. Мы подозреваем, что это дело японских рук, но пока не имеем подтверждения. Черных был хорошо известен органам ОГПУ в Харбине и характеризовался положительно.
– Он не родственник Василию из Наркомата пути?
– Родной брат.
Сталин взял обкуренную трубку, набил, не торопясь, табаком и, пыхнув несколько раз, прикурил. Прищурив от табачного дыма желтые в крапинку глаза, сказал:
– Я знаком с Василием по подпольной работе еще с тысяча девятьсот пятого года. Когда будете готовы к поездке? – спросил, возвращая документ Зильберу.
– Можем вылететь завтра, – ответил тот.
– Завтра исполняется шестьдесят шесть лет со дня рождения Ильича. Будем проводить торжественное собрание. Полетите двадцать третьего. Делегатам пока объявите, что они летят в Нанкин на научную конференцию. Задачу по борьбе с чумой поставите в Китае. Всем участникам смените документы – зададим работу японской разведке, пусть поищут. Товарищ Каминский, свяжитесь с Ворошиловым и договоритесь о повышенной готовности военных противочумных отрядов Забайкальского военного округа в Чите и Монголии. Полет делегации обеспечит товарищ Ягода. Желаю успеха!
– Как же так получилось, Анастасия Викторовна, что ваша мама оказалась в Москве? – расположившись удобно в кресле, продолжил расспросы Чумаков.
– Это долго рассказывать, Михаил Петрович.
– Так и дорога у нас неблизкая, будет чем занять время, – с улыбкой возразил он.
– Все началось в тысяча девятьсот тринадцатом году, когда папа окончил Петербургский институт путей сообщения. В то время Транссиб и Китайская восточная железная дорога считались великими стройками, и он решил поехать туда.
– Я был на Дальнем Востоке три года назад с экспедицией Зильбера. Из-за нелепой случайности заболел клещевым энцефалитом, частично потерял слух, но главное – вот, – Чумаков кивнул на неподвижную правую руку, – чуть не стал инвалидом в двадцать восемь лет.
– Наслышана о вашей истории, главное, что вы живы.
– Вы правы, Анастасия Викторовна, главное, что жив и голова работает.
– Можно просто Настя, Михаил Петрович. Вы же мой учитель. И как вам в Хабаровске?
– Красивая, богатейшая земля, но до сих пор не освоена. Вы знаете, что мост через Амур, соединивший западную и восточную ветки Транссиба, был построен только в октябре шестнадцатого года?
– Папа говорил мне об этом…
– Извините, что прервал ваш рассказ о нем.
– Папа жил и работал в Харбине. Однажды он простудился и обратился в частную городскую клинику, которая принадлежала маминому отцу – дедушке Реншу. Там он и познакомился с мамой и сразу влюбился. Она была моложе него на пять лет. В китайских семьях приветствуются такие союзы, когда муж уже самостоятельный, старше жены и может обеспечить семью. Поэтому ее родители охотно дали согласие на их брак.
– И как же вам жилось в Маньчжурии?
– Харбин, конечно, не такой, как Москва, но тоже большой город, с учебными заведениями, театрами, концертными залами. Я до восьми лет занималась дома, а потом сдала экзамены в женскую гимназию Оксаковской. Нас обучали замечательные учителя. Я до сих пор вспоминаю с любовью спектакли, что мы ставили. А какие сказочные новогодние елки устраивали в Железнодорожном собрании КВЖД!
– И вас не смущало, что Харбин – центр белой эмиграции, вражески настроенной к Советскому Союзу? – Широкие густые брови собеседника с любопытством приподнялись.
– Я же тогда была совсем ребенком, о политике вовсе не думала. – Настя с досадой отвернулась к иллюминатору.
– Не обижайтесь! Несу всякую чепуху. – Чумаков просительно тронул ее за локоть. – Если честно, я боюсь летать на самолете. Вот свою вакцину от энцефалита не побоялся себе уколоть первым, потому что сам создал, а самолетам не доверяю.
– Я тоже боюсь летать. Муж мне на дорогу коньяк дал. Сказал, что помогает от боязни высоты, – с улыбкой призналась она.
– Так чего же вы его спрятали? Доставайте свой коньяк, а я пошел за стаканами. – Чумаков оживленно вскочил с кресла и направился к кабине летчиков.
Настя вынула из сумки бутылку и бумажный пакет с еще теплыми пирожками.
– Запах вашей стряпни заставит пилотов бросить рули и присоединиться к нам, – поводя с восхищением носом, вернувшись на свое место, пошутил Чумаков.
– Вам с мясом или с капустой? – Настя придвинула ему пакет.
– И с капустой, и с мясом. Весь день был в такой суете и сборах, что поужинать даже не успел. – Он взял румяный пирожок, надкусил и зажмурил от удовольствия глаза.
Когда пакет опустел, Чумаков вытер пальцы предложенной Настей бумажной салфеткой и напомнил:
– Вы не досказали мне свою историю.
– Все случилось в июле двадцать девятого года [5]. Папа приехал домой рано утром. Они с мамой надолго закрылись в комнате. После их разговора она вышла заплаканная и велела мне одевать брата Васеньку, а сама начала собирать вещи и документы. Папа отвез нас в дом к дедушке Реншу и наказал не выходить на улицу. Из разговоров взрослых я поняла, что китайские полицейские ворвались в советское консульство в Харбине, везде проводят обыски у советских служащих, грабят квартиры, арестовывают и отвозят их в тюрьмы. Мама все время плакала, переживала за папу. В дом приходили какие-то люди, рассказывали, что погромы не утихают, что больше двух тысяч наших граждан сидят в концентрационных лагерях в Харбине, Хайларе и Цицикаре, что содержат их там в ужасных условиях. Железная дорога не работала, но отец появлялся домой очень редко.