– Не заметила никакой разницы, словно и не выезжали из Даурии, – пожала плечами та, разглядывая побуревшие от жары сопки.
– Земля везде одна, это люди на ней границу определили. До предгорий Хингана доберемся, так тебе и вовсе покажется, что под Читу попали. Там такая же тайга.
– А ты-то откуда знаешь?
– Когда в армию уезжал, бабушка напутствовала, что еду в те земли, где в агинской степи на берегу реки Онон родился великий Чингисхан, с тех пор и заинтересовался я этими местами. Представляешь, где-то здесь его орда воевала с китайцами. Отсюда монголы дошли до Волги. А ты знаешь, что вчера купалась в Ононе? – Он вопросительно глянул на хмуро слушавшую его Фросю.
– Знаю! Не один ты такой грамотный. Я тоже в школе училась, Алешка! Туч нет, а гром прогремел. Слышал? – вдруг встрепенулась она.
– Это не гром, это пушка выстрелила. Похоже, наши наскочили на японцев, – встревоженно возразил тот.
Следом за разрывом снаряда застрочили автоматы, раздался лающий звук японского пулемета. Когда полуторка, урча, взобралась на крутой косогор, они увидели, что автоколонна и танки уходят на максимальной скорости из зоны обстрела под прикрытием дымовой завесы и огня орудий. Красноармейцы бежали к огневой точке японцев, прячась за бугорками. Из капонира дота вела стрельбу японская пушка. Вспышек при ясном солнечном свете видно не было, зато снаряды поднимали тучи песчаной земли и черного дыма. Трассирующие пули летели веером, поднимая фонтанчики песка. То один, то другой солдат застывали, уткнувшись в землю.
Взрыв встряхнул легкий танк БТ-7, выполнявший разворот, у него разорвало гусеницу, осколки продырявили бортовые баки с горючим, нагретый бензин вспыхнул, и пламя охватило броню.
– Сейчас снаряды рванут, – вцепившись в руль, сказал Алексей.
Словно в ответ, танк сотрясли разрывы – сдетонировал боекомплект. На броне повисло тело танкиста, не успевшего выбраться из пылавшей, как стог сена, машины. Онемев от ужаса, Фрося вцепилась в сиденье, представляя, как сейчас кусок железа попадет ей в грудь или в голову, и она вот так же неподвижно застынет.
Со стороны водителя по машине дробно простучал град пуль. Лешка попытался сдать назад, но задний борт их грузовика вплотную прижал «студебекер». Громко матюгаясь, он перегнулся через Фросю, распахнул дверцу и вытолкнул ее из кабины, потом выбрался сам.
– Ой, мамочка! Ой, страшно-то как! Ой, мама-а! – Пригибаясь от невидимых пуль, Фрося бежала за Лешкой, громко причитая и прикрывая голову руками.
Добрались до «студебекера» благополучно. Лешка толкнул полумертвую от страха Фросю на колени Котовой, наорал на растерянного Баира и, вскочив на подножку, велел тому сдать назад.
Когда «студебекер» оказался под прикрытием высокой сопки, сержант приказал:
– Ждите меня здесь. Я полуторку из-под огня выведу.
– Колонна уходит от нас! – испуганно выкрикнула ему вслед бледная, как полотно, Антонина.
– Куда они уйдут без пехоты? – отмахнулся Алексей. – Танки из-под огня выводят. Там у дота все пространство пристреляно. Переждем бой, потом двинемся следом за ними.
– Леша, я с тобой! – заполошно кинулась за ним Фрося.
– Сиди здесь! – зло выкрикнул он и, сутулясь, побежал к своей машине.
Антонина, ухватив Фросю за пояс, притянула к себе. Едва полуторка благополучно подкатила к укрывшемуся «студебекеру», плачущие женщины кинулись к Алексею.
– Тихо, тихо! Чего ревете? Переполошились от первого же выстрела, – попытался успокоить он, обнимая обеих. – Беда у нас, девчата. Бак пробило, и бензин почти весь вытек. Запасной канистры старшина не выдал, сказал: «Зачем она тебе в обозе?»
– И что теперь делать? – упавшим голосом спросила Фрося.
– Дырку чопиком заткну. Антонина Дмитриевна, у вас спирт есть?
– Есть.
– Значит, заправлю им.
– Да ты что! Мне же его никто не спишет! – возмутилась она.
– Самураи ночью из нор вылезут, что будешь делать? – зло глянул на нее Алексей.
– Тонечка, камикадзе нас не просто перережут, они же пытать будут, – вцепилась в подругу перепуганная Синицина.
Котова молча забралась в кунг и подала подоспевшему Баиру металлическую канистру.
Окружив сержанта, они наблюдали, как он выстрогал из дерева аккуратную пробку и заткнул в баке отверстие от пули.
– Вот паскуды! Такое добро – и вместо бензина. – Наблюдая, как прозрачная пахучая жидкость льется в горловину бака, Баир витиевато выругался.
– А я не знала, что спирт так можно использовать, – озадаченно произнесла Фрося.
– Учись водительской смекалке, Синица, – ухмыльнулся сержант, закручивая пробку бензобака. – Садись в машину, карета подана.
Неожиданно громко ахнули противотанковые гранаты. Все упали на землю. Лежали, прикрывая головы руками. Ничего не происходило, даже треск автоматов стих.
– Кажется, наши дот подорвали. Может, сползать посмотреть? – приподняв черную голову над травой, спросил Баир.
– Не надо. – Алексей поднялся на колени, потрепал ладонью пепельные кудри, вытряхивая сухую траву. – Подождем чуток и тронемся за колонной, а то еще отстанем.
Машины медленно проехали мимо места, где недавно прогремел скоротечный бой. Ворвавшийся в окно ветерок принес вонь горелого железа и пороха.
– Как же так, Леша? Они такую войну прошли. Победу отпраздновали. Их дома родные ждут, а они головы на чужой земле сложили? – вытирая ладошкой мокрые щеки, горестно шептала Фрося, глядя, как пехотинцы выносят к санитарной машине раненых и убитых. – Леша, неужто их тут, на чужой земле, похоронят?
– А где же еще? До России далеко. Здесь будут лежать. Если родным сообщат, приедут потом могилку проведать, – угрюмо ответил он.
В головной походной заставе, вместе со взводом восьмидесятидвухмиллиметровых минометов и взводом станковых пулеметов, ехала на «доджах» восьмая рота. Солдаты спали-дремали, отдавши свои судьбы в мозолистые, провонявшие бензином руки водителей. На широких удобных скамьях вдоль бортов сидеть было удобно – спиной в борт упрись, плечами – в соседей, ногами – в пол, автомат на коленях, ремень на руку намотал – не уронишь. Чем дальше двигались на юг, тем чаще появлялась кремнистая почва, трава становилась все выше и выше. Ближе к вечеру шофер кивнул на лобовое стекло и сиплым голосом произнес:
– Кажется, впереди какое-то жилье, товарищ старший лейтенант.
Сидевший рядом с ним Юсупов увидел в зыбком мареве прижавшиеся к крутой сопке одноэтажные саманные домики, крытые черепицей, и узкую полоску тальника, скрывавшего в редких зарослях степную речушку. Ветром принесло горьковатый запах дыма. Он вынул карту из планшета, определил местоположение и сказал:
– Это постоялый двор Худук. Сейчас и водички попьем.
Неожиданно на крутой сопке справа затарахтел пулемет.
– В укрытия! В укрытия! – выскочив из кабины, прокричал Юсупов, выдергивая из кобуры ракетницу. Красная ракета взвилась высоко в небо.
Колона замешкалась, остановилась, красноармейцы сыпанули из машин в высокую траву. Станковый пулемет «гочкис» бил короткими очередями, пули свистели в траве и понять, куда он бьет, было трудно.
– Перминов! Обрабатывай сопку из своих «самоваров», а потом мы атакуем, – приказал старший лейтенант командиру роты минометчиков.
Два минометных расчета подтащили свои «игрушки». Мины ударили по высотке, ее заволокло дымом. Пулемет «тявкнул» и «захлебнулся». Стреляя из ручных пулеметов и автоматов, где короткими перебежками, где по-пластунски, рота охватила сопку. Когда взобрались по крутому склону, то увидели покореженный пулемет, рядом с ними горку ручных гранат, похожих на «лимонки». Два пулеметчика в посеченных осколками песочного цвета куртках были мертвы, рядом с ними валялись овальной формы каски, на голове белели повязки с иероглифами.
– Смертники, – хрипло сказал кто-то из солдат, показывая на цепи, которыми японцы были прикованы к орудию.
От строений торопливо подошел командир первого взвода. Вскинув руку к пилотке, доложил Юсупову:
– Товарищ старший лейтенант, нами арестовано отделение японских солдат во главе с унтер-офицером – прятались в сеннике. Видно, смертников хотели оставить и отойти, но не успели. У нас потерь нет. Там еще местные жители, похоже, монголы.
Постоялый двор представлял собой длинный глинобитный одноэтажный дом с небольшими окнами, заклеенными промасленной бумагой. К нему прилегал большой огороженный участок для рогатого скота, отар овец и табунов лошадей, которых в большом количестве перегоняли из Монголии в Китай. В четырехугольном, разделенном перегородками дворе были устроены стойла для вьючных животных, сараи с запасом сена и амбары с фуражом, невдалеке стояли юрты кочевников.
Красноармейцы с интересом разглядывали первых встреченных аратов Внутренней Монголии, одетых в длинные красные и зеленые халаты. Взрослые и дети столпились возле двухстворчатых ворот с большим двускатным навесом из черепицы. Рядом с ними сидели большие мохнатые собаки. Волкодавы возбужденно порыкивали, но после строгого оклика хозяев на бойцов не кидались. Монголы смотрели на подъехавших воинов молча, с добродушным любопытством. В степи жизнь веками шла неспешно, и у этого народа было не принято задавать гостю вопросы с ходу.
Старший сержант Батурин, похожий бронзовым от загара лицом на монгола, служил какое-то время на пограничном переходе в Кяхте и хорошо знал монгольский язык.
– Сайн байна! – поздоровался он с аратами.
– Баярлалаа, сайн байна! – поприветствовал в ответ седой сгорбленный старик, опираясь на посох. Он вынул из кармана табакерку, протянул Юсупову, безошибочно определив в нем старшего.
– Вам надо понюхать табак, товарищ старший лейтенант, и вернуть ему табакерку, это их закон гостеприимства, – пояснил Батурин.
– Забористый табачок однако! Спроси, слышали ли они о войне? – велел Юсупов, после того как несколько раз чихнул и вытер слезы платком.
Монгол неторопливо ответил, и Батурин перевел: