Утомленные, невыспавшиеся, с черными кругами под глазами Шангин и Федотов сидели за столом в палатке разведотдела. С торца стола пристроился Мамаев, со стопкой бумаги и карандашами. Армейских на допрос Цунэнори не позвали – слишком секретные данные должен был сообщить начальник хайларского «Отряда 543».
Цунэнори сидел на табурете напротив. По выпрямленной спине, по сжатым в замок рукам, по тревожно перебегающему по лицам офицеров взгляду было видно, что все напускное спокойствие слетело с него.
– Спросите у него еще раз… почему он утверждал, что крысы были заражены чумой, а по бумагам значится другая инфекция? – велел Шангин, хмуро глядя на японца.
Мамаев перевел вопрос. Цунэнори напряженно слушал, неотрывно глядя на его губы, словно силился что-то по ним прочитать. Но ответил совсем не на заданный вопрос:
– Я все расскажу вам добровольно, только дайте слово офицера, что вы не будете меня подвергать пыткам, а просто разрешите сделать харакири.
Шангин выслушал перевод и сердито забарабанил пальцами по столу, пристально глядя из-под припухших век на щуплого японца, резко ответил:
– Скажи ему, Мамаев, что это они на всякие извращения способны. Мы знаем, как они пытали наших пленных – клали им на живот голодных крыс, а сверху перевернутый таз привязывали, чтобы они у живого человека внутренности выгрызали. Скажите, что никто его пытать не собирается и харакири мы ему сделать не дадим. Его будут судить как военного преступника. Иван Федотович, лучше расспросите вы его сами, я в вашей медицине толком ничего не понимаю.
– Господин Цунэнори, как долго вы проводили подготовку бактериологической войны против Советского Союза? – спросил Федотов.
– Испытания бактериологических бомб проводились в течение десяти лет: сначала просто осуществлялись наземные взрывы, затем стали проводить эксперименты на полигоне Аньда с использованием «бревен» и наконец бомбы начали применять в ходе боев в Пекине и в районах Северного Китая. Но «бревна» не заболевали чумой даже тогда, когда их помещали в облако из капелек чумной культуры. Мы меняли условия почти до самой войны, но ясности, что происходит с бактериями после подрыва бомбы, по-прежнему не было. Общее число экспериментов было не две и не три тысячи, а десятки тысяч, а мы все больше заходили в тупик.
– И тем не менее вы проводили исследования, тратя на них огромные деньги. Зачем?
– Наш император Хирохито считал, что биологическое оружие поможет ему исполнить его божественное предназначение. А мой народ верил в священную миссию Японии – объединении всего мира под главенством божественного императора и японской нации.
Когда Мамаев перевел выспренные слова Цунэнори, Шангин зло сказал:
– Ты спроси его, он сам-то верит в ту чушь, которую сейчас несет? Я читал вчера ваш рапорт. Божественная миссия – вскрывать заживо людей? Изобретать дьявольское оружие, способное убить миллионы? Спроси, зачем лично ему это нужно?
Цунэнори помолчал, словно пропуская через себя смысл заданного вопроса, потом устало ответил:
– Мы все равно уже проиграли эту войну. В ночь на одиннадцатое августа к нам прибыли связные из «Отряда 731» во главе с начальником учебного отряда подполковником Ниси. Они привезли приказ об уничтожении всех материалов и других вещественных доказательств. Всему личному составу было приказано покончить жизнь самоубийством. Но на самоубийство решился только наш второй отдел, который отвечал за бактериологические исследования, все шесть человек. Остальной персонал решил спрятаться в форте. – Цунэнори снял очки, достал из кармана белоснежный платок, протер линзы, снова водрузил очки на нос и, холодно глядя на контрразведчиков, добавил:
– Решение о создании бактериологического оружия лежало на поверхности. Настоящий гений не Исии, настоящий гений – генерал-майор Юдзиро Вакамацу. Он начал проводить эксперименты с вирусами геморрагической лихорадки «Сонго» еще в сороковом году. Путь заражения этой инфекцией оказался намного проще и короче. Для инфицирования достаточно было контакта человека с продуктами жизнедеятельности больных животных. Но проблема была в другом, люди почти не умирали от «Сонго». Чтобы сделать вирус бактериологическим оружием, необходимо было повысить его токсичность и вирулентность. После многих лет работы нам удалось это сделать, но после приказа Исии вся наша работа оказалась напрасной.
– Я вижу, ты гордишься своими делами, людоед? А как же твоя религия, которая говорит о духовной чистоте, в ней же говорится, что, соприкасаясь со смертью, болезнью, кровью, ты накапливаешь «цуми», и твое кэгарэ, твоя скверна станет такой, что никогда не позволит тебе возродиться как Ками? – не выдержав, спросил Мамаев по-японски, с презрением глядя в глаза Цунэнори.
– Что ты можешь в этом понимать, гайджин? Моя смерть могла бы стать шагом к победе Японии, – брезгливо и необычно быстро ответил Цунэнори. – Поэтому мы остались и не ушли со всеми в форт, мы решили, что доведем свой многолетний труд до конца. Вы опоздали. Крысы в виварии были заражены «Сонго». Я слышал канонаду. Ваш артобстрел разрушил виварий, пусть часть крыс была убита, но их там было слишком много. Они скоро прибегут в ваши воинские части и в этот проклятый город, который я ненавижу. Вы заразили нашим оружием возмездия своих солдат сами. Вакцины от «Сонго» никто еще не создал. Жаль только, что мы не смогли вас задержать в здании до назначенного времени и теперь я вынужден здесь разговаривать с вами. Но все равно наше оружие возмездия дошло до вас. – Японец замолчал, и его глаза подернулись пленкой неизбывной усталости и равнодушия.
– Ты зря на это надеешься, тэмаэ, ксо яро! Ваш дьявольский план был разгадан. Ваши крысы были все отравлены газом, а потом мы добрались до вас, – яростно сжимая кулаки, прошипел Мамаев в лицо Цунэнори.
– Капитан, хватит ругаться, я тоже понимаю японский! – возмущенно остановил его Федотов. – Товарищ полковник, прикажите дежурному увести задержанного, он все равно больше ничего не скажет после такого оскорбления.
Цунэнори увели. Шангин встал, прошелся по палатке и остановился напротив Мамаева.
– Везучий ты, капитан! Скажи спасибо, что за эти несколько дней ты столько подвигов совершил, что докладывать о твоей выходке начальству как-то не хочется. Он же только разошелся и начал нам рассказывать обо всем, а ты взял и обматерил его по-японски.
– Хорошо, что не по-русски, Цунэнори наш язык неплохо знает, – сердито произнес Федотов.
Шангин усмехнулся, залез в тумбочку стола, достал бутылку, три стакана, тарелку с бутербродами, налил коньяка и произнес:
– Двигайтесь ближе к столу, ребята. Мы же такое дело сегодня совершили! Жаль, что об этом в ближайшие сто лет никто не узнает. Ордена вам обеспечены, наградные листы я уже подписал. А тебе, Семен Дмитриевич, предложение на учебу в Москву, в Академию имени Фрунзе пришло. Поедешь?
– Подумать надо, – растерянно сказал Мамаев.
– А чего тут думать! Это же, Семен, Москва! – по-дружески хлопнув его по плечу, усмехнулся Федотов. – За победу! – Они дружно сдвинули стаканы.
Глава 22Неприступные бастионы
К одиннадцатому августа город был занят. Штаб восьмидесятой смешанной бригады японцев не пострадал от обстрелов и там разместили командный пункт дивизии. Здание было просторным и для служб помещений хватало. В западном крыле расположился оперативный отдел, связисты и шифровальщики. Офицеры ночевали при штабе, в наспех оборудованных комнатах. Электростанция, хотя и с перебоями, работала, иногда давали воду.
Замахаев с утра докладывал по ВЧ связи Рогачевскому о положении дел в дивизии:
– Продолжаем уничтожение противника в укрепрайоне. За два дня мы потеряли убитыми и ранеными до пятисот человек. При взятии узла сопротивления Оботу понес большие потери девятый полк. Командир полка Григорий Дмитриевич Огурцов ранен, замполит Константин Яковлевич Бескровный убит. Есть потери среди командиров батальонов и рот.
Положение наших войск осложнилось тем, что японцы подтянули минометы и стапятидесятимиллиметровые орудия, и буквально прижимают нашу пехоту. Обнаружить орудия противника простым наблюдением нет возможности, а без этого артиллерия не в состоянии их подавить.
– Какая помощь вам нужна, чтобы провести разведку? – спросил Рогачевский.
– Для успешного выполнения задачи нам необходимо произвести фотографирование узлов сопротивления и точного определения их огневых точек и батарей. Нужен самолет-корректировщик как для разведки, так и для корректировки огня. Эту задачу может выполнить даже У-2, так как противник совсем не имеет зенитных средств.
– Я вас понял, Иван Васильевич. Постараюсь сегодня же решить этот вопрос с летчиками, – пообещал Рогачевский.
– Самуил Миронович, нам необходимо и авиационное воздействие по сооружениям противника. Я уже сказал, что у японцев нет ПВО, поэтому авиация может работать на низких высотах. Это облегчило бы нам захват узлов сопротивления.
– Постараюсь тоже решить этот вопрос. Когда начнете захват укрепрайонов?
– Подготовка идет. Ведем разведку, создаем штурмовые группы. Для артподготовки и надежного подавления артиллерии и минометов противника нам необходимо не менее двух боекомплектов боеприпасов всех видов. Прошу ходатайствовать о выделении нам этих средств.
– С БК поможем, Иван Васильевич, но вы же понимаете, что с нас спрашивают результаты и торопят с наступлением.
– Результаты есть, Самуил Миронович. Штурмовые группы подрывают бронированные колпаки, доты и дзоты, японцы непрерывно идут в контратаки, рвутся к мостам. Боезапас расходуем быстро потому, что заблокировали гарнизоны крепости своими полками, не выпускаем их из укрепрайонов.
– Как появятся какие-то решения по вашему запросу, я вам сообщу.
В трубке телефона прозвучали гудки отбоя. Старшина-связист покрутил ручку аппарата, давая отбой после разговора командующего со штабом армии.