Несмотря на то, что советским войскам противостояли мощные группировки войск противника, опиравшиеся на тщательно подготовленные оборонительные позиции, наступление на Берлин силами 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, начатое 16 апреля, успешно развивалось. 21 апреля войска 1-го Белорусского фронта перерезали берлинскую окружную автостраду и ворвались на северную окраину Берлина. 23 апреля военный совет 1-го Белорусского фронта обратился к своим воинам с воззванием, в котором говорилось: «Перед вами, советские богатыри, Берлин. Вы должны взять Берлин, и взять его как можно быстрее, чтобы не дать врагу опомниться… На штурм Берлина! К полной и окончательной победе, боевые товарищи!»
Днем 24 апреля армия Венка, на которую Гитлер возлагал все надежды на спасение от советского наступления, вступила в бой с войсками 1-го Украинского фронта. Однако 5-й гвардейский механизированный корпус генерала Ермакова успешно отражал ее контратаки.
Жуков вспоминал: «С нарастающем ожесточением 25 апреля шли бои в центре Берлина. Противник, опираясь на крепкие узлы обороны, оказывал упорное сопротивление… Оборона противника была сплошной. Немцы использовали все преимущества, которые давали им перед наступающей стороной бои в городе. Многоэтажные здания, массивные стены и особенно бомбоубежища, казематы, связанные между собой подземными ходами, сыграли важную роль. По этим путями немцы могли из одного квартала выходить в другой и даже появляться в тылу наших войск».
Конев писал: «Распоряжения же Гитлера в этот период, все его усилия деблокировать Берлин, все отданные на этот предмет приказания – и Венку, и Буссе, и командующему 3-й армией Хенрици, и Шёрнеру с его группой войск, и гросс-адмиралу Деницу, который по идее должен был прорваться к Берлину с моряками, – все это при сложившемся соотношением сил не имело под собой реальной базы. Но в то же время неправильно было бы рассматривать такие попытки как заведомый абсурд. Это мы своими действиями (и предшествовавшими, и теми, которые развертывались уже в ходе боев за Берлин) сделали их не реальными. Замыслы Гитлера не рухнули бы сами собой. Они могли рухнуть только в результате нашего вооруженного воздействия. Именно успехи советских войск, добытые в нелегких боях за Берлин, с каждым днем, с каждым часом все более обнажали иллюзорность последних надежд, планов и распоряжений Гитлера».
Конев писал: «День 25 апреля был полон крупных событий. Но самое крупное из них произошло не в Берлине, а на Эльбе, в 5-й гвардейской армии генерала Жадова, где 34-й гвардейский корпус генерала Бакланова встретился с американскими войсками. Именно здесь, в центре Германии, гитлеровская армия оказалась окончательно рассеченной пополам». Встречи советских воинов с американскими солдатами произошли в районе Стрела и в районе Торгау на реке Эльба. Они превратились в яркую демонстрацию солидарности народов антигитлеровской коалиции.
Это событие было отмечено приказом Верховного Главнокомандующего и салютом в Москве. Сталин, Черчилль и новый президент США Трумэн заранее приурочили к этому ожидавшемуся событию свои выступления по радио. Эти речи, переданные по радио 27 апреля 1945 г., продемонстрировали всему миру единство союзников по антигитлеровской коалиции.
Разгром Красной Армией германских войск в Берлинском сражении, окружение Берлина и выход советских войск к Эльбе свидетельствовали о провале попыток ряда руководителей западных держав, и, прежде всего, Черчилля ослабить значение советских успехов. Провались и расчеты Гитлера на развал союзной коалиции до разгрома Германии.
Однако сопротивление немецких войск Красной Армии не ослабевало. Конев вспоминал: «Чем больше сужалась территория, занятая противником, тем сильнее уплотнялись его боевые порядки и увеличивалась плотность огня… Берлинский гарнизон продолжал ожесточенно сопротивляться и упорно дрался за каждый квартал, за каждый дом».
30 апреля в 14.25 войсками 3-й ударной армии 1-го Белорусского фронта была взята основная часть здания рейхстага. А через час Жукову сообщили, что над рейхстагом разведчики сержант М. А. Егоров и сержант М. В. Кантария водрузили Красное знамя.
Однако, как позже вспоминал Маршал Советского Союза И. С. Конев, «немцы, уже явно обреченные в эти дни на поражение, продолжали… упорно драться, используя каждую нашу оплошность. В целом же к концу 30 апреля положение берлинской группировки врага стало безнадежным. Она оказалась фактически расчлененной на несколько изолированных групп. Имперская канцелярия, из которой осуществлялось управление обороной Берлина, после потери узла связи главного командования, находившегося в убежище на Бендерштрассе, лишилась телеграфно-телефонной связи и осталась с плохо работающей радиосвязью».
Советские люди ожидали в ближайшие часы падения Берлина, а вслед за этим – капитуляцию гитлеровской Германии и завершение Великой Отечественной войны. Поэтому прибытие на командный пункт В. И. Чуйкова посланца гитлеровцев с белым флагом было ожидаемым событием. Однако вряд ли кто-либо догадывался тогда, что этот командный пункт превратится в важнейший центр мировой политики, в стенах которого решалась судьба Второй мировой войны.
Глава 13. 1 мая 1945 года на командном пункте В. И. Чуйкова
Узнав о появлении Х. Кребса в расположении советских войск, Г. К. Жуков приказал генералу армии В. Д. Соколовскому прибыть «на командный пункт В. И. Чуйкова для переговоров с немецким генералом». Одновременно Жуков связался по телефону со Сталиным, который приказал: «Передайте Соколовскому. Никаких переговоров, кроме безоговорочной капитуляции, ни с Кребсом, ни с другими гитлеровцами не вести. Если ничего не будет чрезвычайного, – не звоните до утра, хочу немного отдохнуть. Сегодня у нас Первомайский парад».
Жуков далее писал о звонке Соколовского «около 5 часов утра». По словам генерала армии, Кребс ссылался на отсутствие у него полномочий для переговоров о капитуляции. Соколовский также сообщал: «Кребс добивается перемирия якобы для того, чтобы собрать в Берлине правительство Дёница. Думаю, нам следует послать их к чертовой бабушке, если они сейчас же не согласятся на безоговорочную капитуляцию».
По словам Жукова, он поддержал Соколовского, добавив: «Передай, что, если до 10 часов не будет дано согласие Геббельса и Бормана на безоговорочную капитуляцию, мы нанесем удар такой силы, который навсегда отобьет у них охоту сопротивляться». Далее Жуков писал: «В назначенное время ответа от Геббельса и Бормана не последовало. В 10 часов 40 минут наши войска открыли ураганный огонь по остаткам особого сектора обороны центра города».
Наиболее полное описание переговоров с Кребсом содержится в книге Маршала Советского Союза В. И. Чуйкова «Конец Третьего рейха». Им были посвящены более 30 страниц в главах «Визит Кребса» и «Берлинский Первомай». Маршал подчеркивал, что свидетелями переговоров стали писатель Всеволод Вишневский, поэт Евгений Долматовский, композитор Матвей Блантер. Переговоры стенографировались. Помимо начальника генерального штаба сухопутных сил Германии Кребса в переговорах с немецкой стороны принял участие полковник генерального штаба фон Дуфвинг, выполнявший на переговорах обязанности адъютанта Кребса, а также немецкий переводчик.
Из рассказа В. И. Чуйкова, подкрепленного стенографическими записями, складывается иное впечатление о переговорах на его командном пункте, чем из воспоминаний Г. К. Жукова. Если из воспоминаний Жукова можно придти к выводу, будто визит Кребса был кратким, а Сталин вообще запретил вести какие-то переговоры, то иные выводы можно сделать из рассказа Чуйкова. Во-первых, он сообщал, что переговоры шли почти 10 часов и Кребс покинул командный пункт Чуйкова лишь в 13.08. Во-вторых, Чуйков рассказал об установлении телефонной связи между германской рейхсканцелярией и командным пунктом Чуйкова. (Этот факт был впоследствии отражен в киноэпопее «Освобождение».) В-третьих, на протяжении переговоров с Кребсом Чуйкову и Соколовскому не раз звонили некие вышестоящие лица. А ими могли быть Г. К. Жуков или И. В. Сталин. Возможно, что Сталин, сначала сказавший о недопустимости каких-либо переговоров, затем разрешил их продолжение.
Камнем преткновения на переговорах стало нежелание новых вождей рейха пойти на капитуляцию без согласия Дёница. Для этого были известные основания.
Находившийся в Плёне гросс-адмирал получал скудную информацию о том, что происходило в бункере рейхсканцелярии в последние дни. Лишь через три часа после самоубийства Адольфа Гитлера и его жены 30 апреля в 18.35 Борман направил радиограмму Дёницу: «Вместо бывшего рейхсмаршала Геринга фюрер назначил вас в качестве своего преемника. Вам высланы письменные указания. Немедленно примите меры, необходимые в этой ситуации».
Никаких сообщений об уходе Гитлера из жизни гросс-адмирал не получил и мог считать, что высшая власть в Германии по-прежнему принадлежит фюреру. По этой причине он отправил в Берлин ответ, в котором выражал свою преданность Гитлеру. Ему Дёниц адресовал свое послание: «Если по воле Судьбы… мне суждено править рейхом в качестве вашего преемника, я приложу все силы, чтобы исход этой войны был достоин героической борьбы немецкого народа».
Сокрытие информации о самоубийстве Гитлера было вызвано тем, что Геббельс и Борман опасались Гиммлера, который находился в Плёне, где был и Дёниц. Очевидно, что, скрывая информацию о смерти Гитлера, его наследники считали, что пока Гиммлер считает фюрера живым, шеф СС не решится захватить власть. Не спешили они и обнародовать «Политическое завещание» Гитлера, в соответствии с которым Гиммлер был исключен из партии и лишен всякой власти. Скорее всего, они опасались, что преждевременная огласка лишь ускорит действия Гиммлера. Руководитель всесильной эсэсовской организации мог объявить переданное радиограммой «Политическое завещание» Гитлера фальшивкой, Геббельса и Бормана – изменниками, а то и убийцами Гитлера. Геббельс и Борман вряд ли сомневались в том, что Гиммлер мог поставить Дёница под свой контроль или даже объявить себя главой Третьего рейха.