Нет, вовсе не так.
Два, три года после того, как она показала мне, насколько приятнее, когда меня трогает кто-то другой. Два, три года, пока я ходил по утрам в школу, а днем шел прямо домой и закрывал дверь, отгораживаясь от всего мира.
Она показала мне все, что знала. Плюс те вещи, о которых слышала или читала, но сама не делала.
Она рассказала мне, как и что делать с девочками. «Это как спорт, а я как твой тренер», – говорила она. Какие слова произносить, как себя вести, как заставить их делать разные вещи, как позволить мне делать разные вещи.
Потом я приходил домой и рассказывал ей об этом. В постели, проигрывая происшедшее и дурачась.
Два, три года. А потом она начала терять вес, изменился цвет лица – я, должно быть, замечал это день ото дня, но никогда не осознавал полностью. А потом однажды я пришел домой, и ее не было, но лежала записка, что она скоро вернется. Часом позже она пришла, и я увидел что-то в ее лице, и тогда я уже знал, но не знал до конца, пока она сама мне не рассказала.
Рак яичников, который уже распространился по всему телу, и они ничего не могут сделать. Ничто не действует.
Из-за того, где это началось, она задумалась: не наказание ли это? За то, что мы делали.
– Только это херня, и я знаю, что это херня. Меня воспитали в вере в Бога, но я это переросла и тебя никогда не воспитывала в вере. И даже если там и был бы Бог, он не поступил бы так. И что плохого мы сделали? Кому причинили вред?
И чуть позднее:
– Все, что они могут предложить, – это химиотерапия, а боль от нее адская, и волосы выпадают, и, может, она даст мне несколько месяцев жизни. Мой милый бэби, мой мальчик, я не хочу, чтобы ты помнил пожелтевшую старуху, умирающую дюйм за дюймом и сходящую с ума от боли. Я не хочу тянуть так долго, и ты должен помочь мне выйти из этого.
Школа. Я не занимался спортом, не был членом клубов, не имел друзей. Но я знал, кто продает наркотики, – уж это-то все знали. Все, что угодно, а мне нужно было снотворное, а его-то достать было легко.
Она хотела принять таблетки, когда я уйду в школу, чтобы, когда это произойдет, меня не было, но я отговорил ее. Она выпила их ночью, и я лег рядом с ней и держал за руку, пока сон не сморил ее. И я стоял там, чтобы увидеть, когда ее дыхание остановится, но не смог бодрствовать и уснул сам, а когда проснулся на рассвете, она уже умерла.
Я прибрался в доме, вернулся в свою спальню и привел постель в такой вид, словно спал в ней. Пошел в школу и сидел, стараясь ни о чем не думать. Потом пошел домой и, поворачивая ключ в замке, ощутил вспышку уверенности в том, что когда я открою дверь, она будет ходить по комнате.
Ну да, конечно. Я нашел мать там, где ее оставил, и вызвал доктора, сказал ему, что ушел утром потихоньку, чтобы не тревожить ее. Он понял, что это были таблетки, и я понял, что он понял, но он пожалел меня и сказал, что ее сердце остановилось внезапно, сказал: это часто происходит при ее болезни.
Будь она жива и если бы она не заболела, я и сейчас жил бы там. Вдвоем с ней в том доме, закрывшись от всего остального мира.
Она сказала:
– Не стану притворяться, что никогда об этом не думала. Но я никогда этого не желала. Он не плохой человек. И он добр ко мне.
– Хорошо о тебе заботится.
– Он чистит свои клюшки для гольфа после игры. У него есть кусок фланели, чтобы протирать поверхность айрона. Автомобили он отвозит на техосмотр строго по расписанию. И да, он хорошо заботится обо мне.
– Может быть, это все, чего ты хочешь?
– Я была согласна на это, – сказала она.
– А сейчас – нет?
– Не знаю, – сказала она и положила на меня ладонь. Буквально на мгновение это была другая ладонь, более крепкая и нежная, и я снова был мальчишкой. На мгновение – и потом оно прошло.
А она продолжала держать меня и не говорила ничего, но я слышал ее голос в своей голове так же отчетливо, как если бы она говорила вслух: «Согласна на это? Уже нет, мой дорогой, потому что я встретила тебя и мой мир навсегда изменился. Если бы что-нибудь случилось с ним и мы могли бы быть навсегда вместе… Если бы…»
– Ты хочешь, чтобы я убил его, – сказал я.
– О Боже!
– А разве не к этому ты все вела?
Она не ответила, лишь тяжело дышала: вдох, выдох, вдох, выдох. Потом сказала:
– А ты когда-нибудь…
– Правительство дает тебе форму, дает винтовку, посылает на другой край света. Кончается тем, что человек делает множество глупостей, которые при других обстоятельствах никогда бы не сделал.
Я полагаю, так оно и есть, но ко мне все это не имело отношения. Я никогда не служил в армии.
Один раз хотел вступить. Дрейфуешь повсюду, и разные вещи начинают казаться тебе привлекательными. Армейский психиатр задал мне кучу вопросов, услышал в моих ответах что-то, что ему не понравилось, поблагодарил меня за потраченное время и отправил идти дальше своим путем.
Должен сказать, этот тип знал свою работу. Мне бы там не понравилось, и я не пришелся бы ко двору.
Она нашла какую-то другую тему для разговора, какой-то бред о ее соседе. Я лежал и смотрел на ее губы, даже не слушая, что она говорит.
А зачем? Смысл был в том, чего она не говорила.
Она была довольна собой, а мне приходилось догадываться. Потому что она умудрялась добраться до нужной темы, не произнося нужных слов. Она играла так аккуратно, что я сам произнес то, что нужно.
Типа, я на два шага впереди, дамочка. Знал, куда вы идете, видел, что за кружной путь вы себе нарисовали, и решил сэкономить нам время.
И теперь лучше смотреть не слушая. Это было так, словно я не мог слышать ее, даже если захотел бы; все, что я мог слышать, – это ее голос в своей голове, говорящий мне то, о чем она думает. Как мы можем быть вместе до конца наших дней, и как это все, чего она хочет, и все, что ей нужно, как у нас начнется жизнь в роскоши, гламуре и путешествиях. Ее голос в моей голове рисовал картины ее представления о моем представлении рая.
Голоса.
Она заворочалась, легла на бок. Перестала говорить, а я перестал слышать тот другой голос, и она провела ладонью по всей длине моего тела. И поцеловала мое лицо и шею, а я обрабатывал ее южнее.
Ну да, конечно. Намекнуть мне о безумных наслаждениях, как только ее муженек будет мертв и похоронен. Потому что любому мужчине это понравилось бы, верно?
Штука в том, что это не могло понравиться мне. С тех пор как другая женщина приняла таблетки, которые я купил для нее, и не проснулась.
Однажды у меня было свидание с девочкой из моего класса. И перед этим она меня наставляла.
«Заставь ее отсосать у тебя. Она еще девственница и от этого не забеременеет, а тебе сделает приятно. К тому же в глубине души она мечтает это сделать. Тебе нужно просто ей помочь, подсказать, когда она делает что-то не так. Ты будешь ее наставником, понимаешь?»
Потом она уехала, и с тех пор я не люблю, когда кто-то со мной это делает.
Армейский психиатр? Думаю, он свою работу знал.
И все же она его подняла.
Он ведь работает по своим правилам, верно? Кровь приливает или нет, и ты либо не можешь его «включить», либо удержать от того, чтобы он встал. Это не значит, что мне понравилось, не значит, что я хотел, чтобы она его подняла. Чем дольше она это делала, тем меньше мне хотелось, чтобы он стоял. Чем больше делала, тем менее приятно.
Я взял ее за голову и отвернул от себя.
– Что-то не так?
– Моя очередь, – сказал я, распялил ее на кровати, сунул ей подушку под зад и вставил палец между ног, чтобы убедиться, что она стала влажной. Потом сунул палец ей в рот, чтобы она почувствовала собственный вкус.
Взобрался на нее и погнал долго и жестко, долго и жестко. У нее начался множественный оргазм, который катит без остановки, дар, который ей дают и дают.
Не знаю, о чем я думал, пока это продолжалось. Отлетел куда-то, настроился на что-то еще. Смотрел Эйч-би-о, пока она трахалась в Шоутайм[45].
Когда с ней было кончено, я остался в прежней позе, на ней и в ней. Посмотрел сверху на ее лицо – челюсть отвисла, глаза закрыты – и увидел то, чего не видел раньше.
Что она похожа на свинью. В ее чертах было что-то свинское. Прежде я этого не замечал.
Забавно.
Ее глаза открылись. Рот начал шевелиться, говоря мне, что раньше с ней ничего подобного не было.
– А ты…
– Еще нет.
– О Боже, у тебя еще стоит! Что-то…
– Еще нет, – сказал я. – Сначала я хочу кое-что знать. Когда ты вошла в этот бар?
– Целую жизнь назад, – сказала она. И расслабилась, решив, что это прогулка по волне воспоминаний. Как мы встретились, как влюбились, не говоря ни слова.
Я сказал:
– Вот это меня и заинтересовало. Как ты узнала?
– Как я…
– Как ты узнала, что я именно тот человек, который согласится убить твоего мужа для тебя?
Широко открытые глаза. Безмолвие.
– Что ты увидела? Что, как тебе показалось, ты увидела?
И мои бедра начали работать медленно, короткими толчками.
– Ты все провернула в своей голове, – сказал я.
Я раздвинул локти так, что они оказались на ее плечах, придавив ее к кровати, а ладонями обхватил ее шею.
– В общем, ты была за городом, может, подцепила какого-то везунчика, чтобы обеспечить себе алиби. Отделалась от него, потому что все время думала о том, как я это сделаю, как убью твоего мужа. Представляла в деталях: воспользуюсь ли я пистолетом, ножом или битой? Так ведь?
Она говорила что-то, но я не слышал. Я не смог бы услышать гром, не смог бы услышать Конец света.
– Забить мне голову грядущим бесконечным счастьем, но когда его не стало бы, и я тебе стал бы не нужен, верно? Может, нашла бы другого лоха, чтобы сбросить меня за борт?
Я стал входить в нее резче. И руки сильнее сжались на шее. Ужас в ее глазах, Господи, его можно было пробовать на вкус.
Потом свет в ее глазах погас, и ее просто не стало.