— Да и били мы его совсем не сильно. Он ударил меня намного больнее, — капитан осторожно дотронулся до своего лица, правая половина которого распухла.
— Скачки действительно жесткие соревнования, но мы никогда не нарочно не калечим друг друга, — сказал лейтенант. — Это кодекс чести на ипподроме.
Другие мужчины кивнули, объединившись против предполагаемого обвинения Сано.
— Кроме того, он был нашим другом. У нас же не было никаких причин убивать его.
— Хотя я могу поспорить, что таких людей хватает, — сказал капитан.
Сано поблагодарил всадников за помощь. Когда он и Марумэ отошли от конюшни, Марумэ сказал:
— Я думаю, что они говорят правду. Вы верите им?
— В настоящее время, — сказал Сано, оставляя за собой право изменить суждение, если появятся новые доказательства. — Капитан был прав, когда он намекнул, что Эджима был хорошим кандидатом на убийство.
— Потому что он был одним из высших должностных лиц у господина Мацудайра?
— Не только это, — сказал Сано. — Его должность сделала его мишенью. Он возглавлял организацию, которая шпионит за людьми.
Никто не был застрахован от мэцукэ, особенно в этот опасный политический момент, когда самые безобидные слова или поступки человека могли быть использованы как доказательство нелояльности к правителю Мацудайре и послужить основанием для изгнания или даже казни.
— Если Эджима был убит, — заметил Сано, — убийца мог быть связан с кем-то уничтоженным в результате расследования мэцукэ.
Сано припомнил, что Эджима получал нездоровое наслаждение от своей грязной работы. Погубив людей он, возможно, вызвал гнев их родственников и друзей.
— Дело о человеке с большим количеством врагов, — сказал Марумэ.
— Но мотив не обязательно означает, наличие убийства, — Сано напомнил им обоим.
— Во всяком случае, не тогда, когда нет веских доказательств.
Он сопротивлялся собственному предчувствию, что Эджима стал жертвой злоумышленников: ведь даже самурайский инстинкт был подвержен влиянию личных пристрастий.
— Прежде, чем мы пойдем дальше, мы должны завершить опрос всех свидетелей.
Он посмотрел на дорожку, где детектив Фукида все еще была занят со зрителями, потом на солдат расположенных вдоль стен и в башнях.
— Еще более важно, мы должны определить точную причину смерти господина Эджима.
Это было то, что Сано, несмотря на весь его прошлый опыт и обретенную власть, не мог сделать сам. Сфера расследования смерти чиновника такого уровня простиралась далеко за ипподром, на котором он умер, помимо людей, присутствующих на месте происшествия, она также включала врагов Эджима и князя Мацудайра. Это означало необходимость поиска сотен потенциальных свидетелей и подозреваемых. Сано понял, что, помимо Марумэ и Фукиды, ему нужны другие помощники, причем такие, кому он мог абсолютно доверять.
— Сходи за Хирата-сан, — сказал он Марумэ. — Скажи ему, чтобы встретился со мной здесь, прямо сейчас.
Глава 4
Хирата сидел за столом в кабинете, который когда-то был кабинетом Сано, внутри дома, что также перешел к нему. В комнате находились десять человек из сыскного корпуса, в которых входило сто человек. Когда-то Хирата руководил ими под руководством Сано, теперь же он был здесь главным.
— Добрый вечер, сесакан сама, — произнесли хором сыщики, опускаясь на колени, Хирата поклонился в ответ.
— Что вы можете сообщить? — спросил Хирата.
Самураи начали докладывать о ходе расследования различных дел, ведение которых он поручил им: хищения оружия из арсенала замка Эдо; поиск повстанческих групп, подозреваемых в заговоре с целью свержения господина Мацудайра. Сложная политическая обстановка породила множество преступлений, которыми был вынужден заниматься Благороднейший следователь сегуна по расследованию событий, ситуаций и людей. Слушая доклады, Хирата старался не обращать внимания на боль от глубокой все еще незажившей раны в бедре. Он старался никогда внешне не показывать свои страдания. Но Хирате невозможно было скрыть, что после ранения, которое едва не стоило ему жизни, он сильно похудел и ослаб. Он не мог отрицать, что заплатит высокую цену за то высокое положение, которое сейчас занимал.
Полгода назад в критической ситуации ему удалось спасти жизнь Сано. Удар мечом, предназначенный для Сано, достался Хирате, его ранение было настолько сильным, что он уже простился с жизнью. Кровь сильными толчками выливалась из него, он потерял сознание, с мыслью, что он выполнил священный долг самурая, умерев за своего господина.
Лишь спустя три дня Хирата очнулся и узнал, что господин Мацудайра одержал победу над силами Янагисавы, а Сано назначен новый канцлером, а его самого все считали героем. Сегун объявил, что если Хирата выживет, то он будет назначен на прежнюю должность Сано. Хирата был в восторге от этой чести, и поражен тем, что он — бывший рядовой полицейский-досин, достиг столь высокого ранга. Но в течение двух долгих месяцев боль была настолько нестерпимой, что доктора давали ему большие дозы опиума, которые держали его в сонном оцепенении. Лихорадка, потеря крови и долгое вынужденное бездействие ослабили Хирату. Только к Новому году злые духи болезней, наконец, оставили его, и он начал поправляться. Все говорили, что его выздоровление было чудом, но Хирата не был в этом уверен.
Когда сыщики закончили свои доклады, Хирата отдал распоряжения: — Выясните, появится ли что-либо из похищенного оружия на рынке. Установите тайное наблюдение за чайханой, где собираются друзья заговорщиков.
Сыщики поклонились и вышли. Хирата от боли сжал зубы. Сегодня он с удовольствием поменял бы свой высокий пост на здоровье, которое было у него раньше и которое он принимал как нечто само собой разумеющиеся. Ему было стыдно, потому что он не был в состоянии делать что-то больше, кроме как заслушивать доклады и отдавать приказы. Сано в этой должности делал много других дел. Хирата знал, что сыщики, вероятно, и без его указаний знали, что нужно делать, хотя они никогда не подавали виду, что не нуждался в его руководстве. Верные друзья, они никогда не показывали, что он полностью зависит от их работы, они вели себя так, как будто не могут обойтись без его руководства. Они фактически самостоятельно проводили расследования, а он лишь полагался на их добросовестность.
Ходить или ездить верхом на лошади было настолько неудобно, что Хирата очень редко выходил из дома на улицу. Ежедневные короткие тренировки по боевым искусствам отнимали все его силы. Даже сидеть в течение длительного времени ему было чрезвычайно тяжело. В возрасте двадцати восьми лет, он чувствовал себя беспомощным стариком.
В комнату вошла его жена Мидори. Молодая, пухлая и красивая, она улыбнулась ему, но на ее лице было заметна тревога, которую она постоянно испытывала, со времени его ранения.
— Таэко хочет, чтобы ее навестил папа. Ты можешь прийти к ней?
— Конечно.
Хирата осторожно приподнялся. Опираясь на жену, он прошел по коридору. Она была единственным человеком, которому позволялось видеть его слабость. Она сильно любила, все ее помыслы были только о нем. Он также любил ее и очень ценил ее за верность и нежный уход. То, что его рана чрезвычайно сблизила их, было единственным, чему в последнее время он был искренне рад. Он не жалел, что заслонил собой Сано, он бы поступил так вновь, если это будет необходимо. Но как бы он не ценил честь и признание, все же иногда ему приходило в голову мысль, что было бы лучше, если бы он не выжил. Ведь в случае смерти он получил бы только славу и никаких страданий.
В детской его дочь Таэко, одетая в красное кимоно, сидела на полу в окружении игрушек под присмотром няньки. В одиннадцать месяцев, у нее были круглые, яркие черные глаза и черные пушистые волосы. Когда она увидела Хирату, то радостно что-то залепетала и подскочила. У него сразу поднялось настроение.
— Ну, подойди к папе, — сказал он, стоя на коленях, чтобы обнять ее.
Таэко бросилась в его объятия, при этом резко толкнула его раненное бедро.
Хирата вскричал от боли. Он оттолкнул Таэко от себя. От обиды и боли девочка заплакала. Хирата заковылял в коридор и, задыхаясь, лег на полу. Он слышал, как Мидори и няня успокаивали Таэко. Когда она успокоилась, Мидори пришла к нему.
— Ты в порядке? — с тревогой спросила Мидори.
— Нет! Я совсем не в порядке! Что это за человек, который не может вынести прикосновения ребенка.
Хирата говорил с чувством разочарования и жалости к себе, которое обычно старался не показывать.
— Если Таэко может причинить мне такую сильную боль то, что мне делать, если придется столкнуться с преступником, который гораздо больше и сильнее? Я буду перед ним, как травинка!
Мидори опустилась на колени рядом с ним.
— Пожалуйста, не расстраивайся. Еще рано думать о борьбе.
Ее голос дрожал от страха, потому что однажды она почти потеряла его и не хотела, чтобы он снова оказался в опасности. Она взяла его руку.
— Ты должно быть устал. Иди в постель и вздремни. Я принесу твое сонное зелье.
— Нет, — сказал Хирата, хотя он жаждал опиума, который приносил счастливое облегчение от боли, но каждый раз оттягивал прием лекарств, потому что не хотел быть одурманенным.
— После ранения прошло еще мало времени. С каждым днем ты становишься сильнее.
— Не достаточно сильный, — с горечью сказал Хирата.
— Скоро ты будешь в состоянии бороться, как раньше, — настаивала Мидори.
— Смогу ли я? — отчаяние охватило Хирату.
Мидори опустила голову, она не могла обещать, что он когда-нибудь снова станет самим собой. Врачи сказали им, что он должен быть удовлетворен, что остался жить. Подумав, она сказала:
— Все равно нет особой необходимости для тебя идти в бой.
Хирата выдохнул. Если он не мог бороться, как он мог называть себя самураем?
— Сыщики делают все, что должно быть сделано.
— Пока не происходит ничего важного, они могут справиться сами по себе, и я могу управлять ими из дома. А что потом?