– Желательно.
Я лихорадочно размышлял. Рано или поздно все равно пришлось бы идти к нему с повинной и каяться, как напроказившему мальчишке, а теперь он протягивает мне оливковую ветвь.
– Где ты находишься?
Я сообщил свои координаты.
– Сейчас пришлю кого-нибудь, – пообещал он и повесил трубку.
Через три минуты его служебный "мерседес" с синей мигалкой на крыше промчался по пустынной Нгонг-роуд, взвыла сирена. Юнцы, дежурившие на бензоколонке, только рты разинули, когда шофер в форме выскочил из лимузина и услужливо распахнул передо мной заднюю дверцу. Мне оставалось уповать лишь на то, что я сделал верный шаг...
Управление полиции на Харамбе-авеню гудело как потревоженный улей. У входа меня ждал офицер. Мы поехали в лифте на самый верх шестиэтажного здания. Офицер проводил меня до кабинета Омари и плотно затворил дверь.
Кабинет ничуть не изменился со времени моего предыдущего визита: просторно, много воздуха, стерильная чистота. Даже намека на табачный дым нет, вообще никаких запахов. Одна стена сплошь увешана картами и схемами, полицейскими плакатами с приметами и фотографиями разыскиваемых преступников. У другой – забитый до отказа книжный шкаф. Две оставшиеся стены представляли собой не что иное, как огромные зашторенные окна. Одно из них выходило на Харамбе-авеню. На большом письменном столе из дерева мвули, стоявшем посредине, горела лампа под абажуром.
Комиссар Омари со своего места внимательно разглядывал меня. Мягкий свет настольной лампы падал на его невозмутимое лицо. Вид у меня, наверно, был аховый: одежда разорвана, в крови и пыли. Однако он ничего на этот счет не сказал – лишь предложил мне сесть.
Ступая по пушистому ковру, я подошел к столу и опустился в кресло напротив Омари. Он продолжал разглядывать меня.
– Сэм мне передал, что вы хотите меня видеть, – сказал я, преодолевая неловкость.
Комиссар кивнул.
– Я собирался позвонить вам завтра, – продолжал я, – но сегодня вечером меня едва не убили. Вот я и подумал, что не стоит откладывать до завтрашнего дня.
– Разумно, – заметил Омари. – Когда ты позвонил, я сразу понял, что на то есть веские причины.
И верно, не стал бы я к нему обращаться без крайней нужды.
– Кто же пытался тебя убить? – спросил он.
– Двое белых.
Он снова кивнул, словно одобряя их намерение, а затем спросил:
– За что?
Я затряс головой и честно ответил:
– Не знаю.
С минуту он молчал, уставясь на меня.
– И у тебя нет никаких предположений?
– Нет! – выпалил я, снова не погрешив против истины.
Омари терпеливо вздохнул. Я знал, что он попытается выудить из меня все: упорства ему не занимать. Нам с ним уже случалось играть в эту игру. Тот, кто первым выходил из себя, терял сразу несколько очков.
– Кто эти белые? – спросил он.
– Точно не знаю.
– Точно не знаешь? – переспросил он.
– Нет.
Он кивнул и тут же спросил:
– Где они?
Но я к этому вопросу был готов.
– Один валяется в лесу Нгонг с пулевым отверстием в переносице. – Никакой реакции. – Насчет второго ничего не знаю, – негромко добавил я.
Омари задумался, потом потянулся вперед и нажал кнопку звонка, вмонтированную в стол.
– Начнем с самого начала, – произнес он. – Прежде всего вещественные доказательства. Отправим группу на розыски тела, а ты тем временем доскажешь остальное.
Его предложение было разумным, и я испытал облегчение. Дверь распахнулась, вошел дежурный инспектор и взял под козырек. Комиссар отдал ему необходимые распоряжения, а я объяснил, где искать.
– Там должен быть и мой револьвер. Заметьте, из него не сделано ни единого выстрела.
Взгляд инспектора на миг задержался на моей окровавленной одежде, потом он решительно направился к двери.
– Инспектор! – окликнул его комиссар. – Не наследите там. Не исключено, что придется передать это дело ребятам из криминалки.
– Слушаю, сэр.
После его ухода в кабинете воцарилась томительная тишина. Криминальная полиция! Ничего себе! Тут только я смекнул, что мое положение гораздо хуже, чем я предполагал.
Комиссар Омари кивнул, приготовясь слушать.
– Итак, с самого начала, – напомнил он, – и не части!
Впервые с тех пор, как заварилась вся эта каша, я был абсолютно свободен от каких-либо предубеждений относительно Омари. Час уже поздний, нет смысла что-либо утаивать от комиссара, надо и его, и себя пожалеть.
И я выложил ему все – с самого начала и до конца...
2
Есть ли при мне оружие?
Я кивнул.
Он спросил, какое именно.
Я ответил.
Фон Шелленберг сказал, что никогда не видел пистолета этой марки. Пришлось пояснить, что сделан он в Испании и имеет калибр 7,63. Фон Шелленберг потребовал дополнительных сведений – о дальнобойности и тому подобном, – и я, как мог, удовлетворил его любопытство.
Он пососал кончик сигары, потом спросил, приходилось ли мне когда-нибудь стрелять в живого человека.
Хорош вопросик! Он же знает, с чего я живу. Ручное огнестрельное оружие изготавливается главным образом для стрельбы по людям. Конечно, из него можно прибить и паршивую собаку, но я еще не встречал чудаков, которые носят пистолет из страха перед злющей соседской псиной.
Стрелял ли я когда-нибудь в живого человека?
Серые глаза фон Шелленберга впились в меня, словно он что-то прикидывал в уме. Вместо ответа я только кивнул. Такая уж у меня работа, частенько приходится кивать. Подобная сдержанность внушает клиентам безграничное доверие. Частный детектив умрет голодной смертью, если не научится внушать безграничное доверие...
Фон Шелленберг тоже кивнул и погрузился в раздумья. Я без труда мог догадаться, о чем он думает.
Готов ли я убить по его приказу?
Пусть поломает голову, я не стану ему подсказывать. Спешить некуда...
Был жаркий июньский день. Послеполуденное солнце походило на огромный золотой шар, плавающий в лазурном небе. На другом берегу реки высился поросший травой холм. По нему к Национальному музею взбиралась вереница микроавтобусов "фольксваген". Истомленные жарой туристы нехотя разбились на две группы. Одна потащилась к главному входу, другая вслед за усталым гидом направилась в террариум. Легкий ветерок играл на бронзовых от загара лицах, ерошил волосы, уносился вниз по холму, через реку Найроби, к зеленой ухоженной лужайке отеля "Бульвар", где в тени соломенного навеса беседовали двое мужчин.
Одним из них был фон Шелленберг, другим – я.
Фон Шелленбергу было пятьдесят – он сам об этом как-то обмолвился, – крепко сбит, обветренное лицо с квадратным подбородком, широкие плечи, могучие, загрубелые руки каменотеса или шахтера. Насмотрелся я на такие руки и знаю: тяжкий труд их хозяину знаком не понаслышке. Пусть и разодет в пух и прах, и держится надменно, все равно видно, что он не тот, за кого себя выдает.
Проговорили мы с ним почти два часа – так, словесное фехтование с соблюдением всех приличествующих случаю правил. Фон Шелленберг в основном задавал вопросы, а я на них более чем туманно отвечал. Еще чего, никогда не позволяю клиентам учинять мне допрос! Однако результативность в обмен на деньги и безоговорочную веру в мою методу гарантирую.
В какой-то момент фон Шелленберг вдруг наклонился вперед и, уставясь на меня поверх пивных кружек на низком столике, спросил насчет оружия.
В ответ я осведомился, кто ему угрожает. Он протер линзы очков в массивной оправе, засунул платок в карман серого костюма и сказал негромко, но твердо:
– Мне вообще-то никто не угрожает, просто при моем состоянии следует быть осмотрительным.
Что ж, осмотрительность для богатого человека вещь естественная. Однако если он в самом деле прилетел в Найроби лишь вчера, то не чересчур ли торопится проявлять эту свою осмотрительность?
– Кто вам меня рекомендовал? – поинтересовался я.
– Я нашел вас в телефонном справочнике.
Я пожал плечами. Нам, профессионалам, всегда лестно, когда клиент, оставшись тобой доволен, рекламирует тебя своим знакомым. Если же тебя отыскивают в затрепанной телефонной книге, где твое имя стоит в одном ряду с ненавистными конкурентами, жалкими любителями и шарлатанами, гордиться тут решительно нечем.
– По правде говоря, фон Шелленберг, – мстительно заявил я, – когда мне передали от вас записку, я собирался в отпуск. Вы, очевидно, обратили внимание, в городе таких фирм, как моя, раз-два и обчелся. Что, если я не приму ваше предложение?
Фон Шелленберг несколько секунд пялил на меня глаза. Когда же заговорил, в голосе его звучала насмешка.
– В отпуск, говорите?
Я утвердительно кивнул.
– Ах, бросьте, мистер Канджа, – он покачал головой, – вы же бизнесмен и профессионал. Потому-то я вас и нанимаю. Эта работа лучше любого отпуска, причем все расходы – за мой счет. А в конце дела вас ожидает щедрое вознаграждение.
Сплюнув на траву кусочки табачного листа, он раскурил сигару и откинулся на спинку плетеного кресла, щурясь от дыма.
– Кроме того, – продолжал он, не сводя с меня глаз, – вы мне нужны... ну, что ли, для страховки. Поверьте, если бы я знал наверняка, что моя жизнь в опасности, не сидел бы я с вами на этой лужайке.
Это он мне уже говорил: будь угроза реальной, он бы заперся в своем замке в Баварии за дверьми из шестидюймовой стали под охраной вооруженных часовых и свирепых овчарок.
Я не смог сдержать улыбки. Немец элегантно вытер губы бумажной салфеткой. В его движениях была горделивая неторопливость, и из-за нее, помимо прочего, наша беседа так затянулась.
– Итак, мы подошли к вопросу о вашем гонораре. – Фон Шелленберг выудил из кармана пухлый бумажник, отсчитал три тысячи западногерманских марок и пододвинул ко мне – я успел предупредить его, что не беру чеков у новых клиентов, – хрустящие новенькие купюры, каждая достоинством в сто марок. – Две тысячи – в качестве аванса, – пояснил он. – Тысяча – на накладные расходы. Остальное по прибытии в Момбасу.