Дверь открылась.
Мицопулас успел разглядеть черную, в обтяжку, форму, темные волосы, бледное лицо. Кто бы ни открыл дверь, — он или она? — наверняка заметил шеренгу напротив — шестерых полицейских, штормовой десант — и поспешил скрыться с глаз подальше.
Дверь, однако, осталась открытой, пусть всего на щелочку, но Мицопулас уже не смог ничего рассмотреть.
— Смотрите, куда бы вам укрыться, — распорядился Мицопулас. — Но пока что стойте на месте.
Краем глаза он заметил, что Вайнберг кивком дал понять, что приказ понят, а О'Доннел, стоявший с другой стороны, передал приказ по цепочке дальше Саймонсу.
— Орландо, — крикнул он. — Передай мне рупор.
Орландо выполнил распоряжение, передав рупор Вайнбергу, который, в свою очередь, вручил его Мицопуласу.
Мицопулас взял его в руки, включил и направил вверх.
Одновременно он заметил, что на обоих тротуарах уже начала собираться толпа.
— Мабучи, — крикнул он через плечо. — Поддержи этих остолопов, — а затем крикнул в рупор: — Эй, вы, в здании, те, которые называют себя «Службой Внутренней Безопасности»! С вами разговаривает полиция! Нам необходимо поговорить — вышлите кого-нибудь наружу, без оружия!
Мицопулас опустил рупор и принялся ждать.
Ребята из его команды тоже застыли в ожидании.
Минуту спустя окно на втором этаже приоткрылось, и усиленный громкоговорителем голос выкрикнул:
— Кто вы, говорите, такие?
— Черт побери, — пробормотал Мицопулас и поднял рупор: — С вами говорит лейтенант Грегори Мицопулас из Полицейского Управления Нью-Йорка. А кто вы?
Несколько мгновений стояло молчание, а затем раздался усиленный рупором голос:
— Мы держим вас на прицеле. Бросайте оружие, и тогда мы поговорим.
В окне второго этажа угрожающе показался черный ружейный ствол.
— Проклятье, — буркнул Мицопулас. — Всем в укрытие.
Его команда бросилась кто-куда, укрывшись за припаркованными машинами и киоском «Дейли Ньюс». Сам Мицопулас бросился к фургону и сжался в комок у колен Орландо позади открытой двери.
— Это полиция, говорю вам! — проревел он в рупор. — Пока еще, к счастью, никто не ранен, и мне хотелось, чтобы так и осталось. Нам надо только поговорить. Никакого оружия. Вышлите когонибудь!
— Послушайте, — отозвался из здания все тот же голос. — Мне неизвестно, кто вы такие на самом деле, но если, по-вашему, вы полиция, то кто, скажите на милость, тогда мы?
Мицопулас заморгал и снова прочитал табличку: «Служба Внутренней Безопасности».
Что ж, возможно, где-нибудь это и означает полицию, но только не в Нью-Йорке. К тому же, было прекрасно известно, что за легавые сидят в этом здании. К тому же прошлой ночью опять произошла буря, и поэтому не было никаких сомнений, что это здание появилось здесь из какого-то другого Нью-Йорка. Интересно, а понимают ли его обитатели, что, собственно, произошло?
Вполне возможно, что не догадываются.
Что ж, тогда должен же кто-то им объяснить.
Господи, как все просто.
Как, впрочем, и то, кому придется взять на себя этот труд.
— С вами говорит лейтенант Мицопулас, — выкрикнул он. — Я сейчас оставлю здесь свое оружие и войду внутрь, чтобы поговорить с вами.
После минутной паузы голос ответил:
— Валяй. Держи руки повыше, чтобы мы их видели.
Мицопулас что-то буркнул себе под нос и передал Орландо рупор и револьвер.
— Ну, ребята, смотрите, не зевайте, — с этими словами он выпрямился, поднял руки до уровня плеч ладонями наружу, пересек Сорок Третью улицу и поднялся по ступенькам.
Тяжелая входная дверь все еще оставалась приоткрытой. Мицопулас поддел ее носком ботинка, распахнул и заглянул внутрь.
— Эй, — крикнул он. — кто тут внутри?
С противоположного конца небольшого обшарпанного коридора показались двое в форменных комбинезонах, которые, решил Мицопулас, вовсе не подходили на обмундирование полицейских — они, скорее, напоминали спортивные костюмы, хотя ни один велосипедист или конькобежец не натянул бы на себя кобуру.
Мицопулас пошевелил пальцами.
— Я чист — крикнул он. — Видите?
Один из охранников подтолкнул его вперед, другой прикрывал сзади.
Никто не проронил ни слова. Они порылись в его бумажнике, повертели в руках полицейский жетон, затем и то и другое взяли себе, прихватив заодно наручники и кое-что из его личных мелочей.
Убедившись, что Мицоопулас безоружен, они провели его в небольшую комнату с голыми стенами, в которой стояли три стула, а с потолка свисала лампочка — помещение явно предназначалось для допросов.
Мицопулас вздохнул и, решив немного им подыграть, опустился на стул для допрашиваемого.
Один из охранников остался при нем, второй вышел вон.
Спустя мгновение в камеру вошел еще один, более пожилой мужчина — практически в таком же черном костюме, с той разницей, что рукава его украшали золотистые шевроны. Он тоже опустился на стул.
Мицопулас подождал, не протянут ли ему руки для приветствия. Увы, этого не последовало.
— Итак, — произнес старший. — Кто ты?
— Я лейтенант Грегори Мицопулас, из полицейского управления Нью-Йорка. Полагаю, что вы прочли мое удостоверение.
Пожилой кивнул.
— Как мне кажется, вы мне не верите по какой-то причине, — произнес Мицопулас.
Пожилой улыбнулся какой-то натянутой недоброй улыбкой.
— Вы не против, если я поинтересуюсь, кто вы такой? — улыбнувшись в ответ, спросил Мицопулас.
— Аарон Фитцуотер, Комендант Бюро, Служба Внутренней Безопасности города Нью-Йорка, — ответил пожилой.
Мицопулас кивнул.
— Я предполагал что-то в этом роде, и в вашем Нью-Йорке вы, ребята, единственные имеющиеся там полицейские, я прав? Поэтому, когда вы увидели, что мы выстроились у вас под окнами, то сразу подумали, что наверняка это какая-нибудь заварушка, не так ли?
Фитцуотер несколько мгновений рассматривал его в упор, а затем спросил.
— В вашем Нью-Йорке? А что, разве их несколько?
— Выходит, что так. Подозреваю, что там у вас не случались бури, искажающие реальность. По крайней мере, до тех пор, пока вас не занесло сюда?
— Мистер Мицопулас, — произнес Фитцуотер. — Вы несете какую-то ерунду.
Мицопулас вздохнул.
— Значит, у вас не бывает бурь. О'кей, выслушайте меня пару минут, идет? Наверно, это прозвучит довольно глупо, но позвольте мне рассказать вам. Договорились?
Фитцуотер кивнул.
— Выкладывай.
— О'кей, — произнес Мицопулас, собрался с духом и заговорил: — Пару лет назад у нас начались бури, мы их зовем «возмущения реальности», когда я говорю «мы», то имею в виду не просто себя, и даже не Нью-Йорк, а весь чертов мир. Ведь где угодно, иногда за полсекунды, а иногда за пару часов, в каком-нибудь уголке планеты реальность словно сходит с ума — возникают или пропадают какие-то предметы, иногда они на глазах меняют форму, меняется воздух, свет, цвета, все, что угодно. Иногда изменениям подвергаются даже силы притяжения, ход времени. Масштабы бурь колеблются от… — по правде сказать, нижний предел нам неизвестен, но по имеющимся данным самое мелкое возмущение было размером с хлебницу и длилось оно всего полторы минуты. Крупнейшее же было зарегистрировано над центральной Атлантикой, слава богу, и по расчетам достигало пяти миль в длину и два в ширину. Нам неизвестна причина этих бурь — никому неизвестна, по крайней мере, пока. Существует куча всяких теорий — например, что, мол, грядет Судный День, реальность трещит по швам, что, мол, бури — не более чем иллюзия или же проявление массовой истерии. Лично мне больше всего импонирует теория, будто кто-то напортачил с пространством и временем, и теперь мы расхлебываем последствия, хотя, конечно, это всего лишь предположение, — Мицопулас развел руками. — И поэтому я спрашиваю вас, слышали ли вы о чем-нибудь подобном.
— Нет, — спокойно ответил Фитцуотер.
Мицопулас покачал головой.
— А жаль, — произнес он. — Тогда вы наверняка подумаете, что я немного «того». Хотя со мной все в порядке, но так как эти странные бури происходят постоянно, и из-за них весь мир летит вверх тормашками — все становится с ног на голову, вы то ощущаете себя невесомым, как перышко, то словно чугунной гирей, свет и звук начинают играть с вами злые шутки, люди видят в небе загадочные вещи. Какую-то чертовщину.
— Продолжай, — заметил Фитцуотер.
— Ладно, — дружелюбно произнес Мицопулас. — Коль вы меня не прерываете, и на этом спасибо. Для начала сойдет. Итак, я уже сказал, после особенно сильных бурь некоторые участки реальности меняются до неузнаваемости и такими же и остаются, в результате чего мы имеем уму не постижимые вещи — осколки каких-то других миров. А это значит, что какие-то куски нашего мира исчезают навсегда и мы понятия не имеем, куда они провалились. Ни один из них не вернулся назад. Они исчезают, и все тут, а вместо них у нас появляется какая-то бредятина, которая не лезет ни в какие ворота. Ну, например, летающий кит грохнулся в кукурузное поле в Канзасе — дохлый, у него лопнули газовые мешки. Наши ученые мужи уже совсем свихнулись. Мне о вас ничего не известно, но в моем мире никто в глаза не видывал летающих китов или любое другое животное, которое было бы легче воздуха. — Мицопулас покачал головой. — Рехнуться можно.
— Продолжай, — повторил Фитцуотер.
— Ладно, во всяком случае, у нас в Нью-Йорке их пруд пруди — может, это как-то связано с плотностью населения, а может, с тем, что все вокруг напичкано электроникой. Как бы там ни было, в Нью-Йорке их больше, чем везде, и поэтому в городе создана специальная команда, которая следит за осколками других миров, оставшихся после бури. Мы называем ее «Взвод Пространственно-Временного Контроля». Собственно говоря, это я и мои люди.
Фитцуотер медленно кивнул.
— Лейтенант, — произнес он. — Пару минут назад я тебе солгал. У нас также имели место описанные тобою явления — не в таком масштабе, конечно, как ты описал, если, конечно, ты рассказал мне правду, однако были. Мы называем их иначе — не «возмущения реальности», не «бури», а «зоны иллюзий». Согласно официальной доктрине все в них — не более чем обман зрения. У нас тоже есть специальная команда для борьбы с ними — мы называем ее «Заградительной Полицией». В народе их зовут «Полицией глюков».