– Да, так все и было. Арестовали «Марка» по моей наводке, вот что я тебе скажу. – Он обращался к полупустой бутылке, как к лучшему другу. Впрочем, так оно и было, ведь друзей ему завести так и не удалось. – Знаешь, я ведь думал, что, как только они его арестуют, моя история окрасится новыми красками. Мои новые покровители поймут, какую важную птицу я им сдал, и наградят меня за это по-царски. Но этот паршивец «Марк» испортил всю картину. После ареста он заявил, что отказывается отвечать на их вопросы. Сколько агентов ЦРУ перед ним хвостами крутили, сколько специалистов по перевербовке его обрабатывало, а он стоял на своем: я не разведчик, на Союз не работал, и все тут! Ух, как он бесил меня своим упорством. Думаю, в конце концов они отказали бы мне в поддержке, может, даже передали бы меня в Москву, если бы не шифр. Вот тут у меня появился шанс, ведь шифр, которым я шифровал информацию, полученную от «Марка», не мог расшифровать ни один специалист-шифровальщик. Ни в Америке, ни в какой другой стране. А знаешь, как они назвали этот шифр? Шифр ВИК. В мою честь! За это и выпьем.
Обхватив горлышко, он наклонил бутылку. Жидкость нехотя заполнила рюмку до половины и закончилась. Он с сожалением потряс пустым сосудом, долил до краев воды и, смакуя, выпил половину.
– Знаешь, они ведь и правда поверили, что тот сложный шифр я сам придумал. Так забавно было смотреть на их лица, когда я объяснил им принцип шифрования именным шифром. После моих объяснений они поняли, почему их шифоровальщикам не удалось добиться успеха. Весь принцип заключался в том, что в шифровании применялись конкретные ключи, известные только тому, кто производил шифровку и занимался дешифровкой на месте. Моими ключами были четыре понятия: слово «Снегопад», патриотическая дата окончания Русско-японской войны, куплет знаменитой русской песни и цифра тринадцать. Даже имея эти ключи, в шифровках разобраться не так-то просто, а я их щелкал как орехи. О, как они на меня смотрели!
Воспоминания об этом моменте согревали душу лучше любого самогона. Он раскраснелся, настроение улучшилось, и неожиданно для себя он вдруг начал смеяться. Смеялся долго, до колик в животе, до икоты. Потом затих, опустил голову на руки и заплакал.
– Ох, Рейно, Рейно, что же ты сотворил со своей жизнью!
Слезы лились по щекам, оставляя грязные борозды на давно не мытом лице. Пьяные слезы недорогого стоят, он это знал, но жалость к себе, к загубленной своей жизни буквально разрывала его изнутри.
– А ведь всего этого могло и не быть, понимаешь? В помощь «Марку» должны были послать другого. Кого-то, с кем он работал раньше. Так мне сказал агент, сообщивший о новом назначении. Знаешь, почему он не попал в Нью-Йорк? Роковое стечение обстоятельств, вот почему. Он возвращался с прежнего задания, и его корабль потерпел крушение. Где-то в Балтийском море, так сказал агент. Никто не выжил. Агент погиб, и на его месте оказался я. Вот она собачья судьба! Кто знает, как сложилась бы моя жизнь, если бы не «Марк» с его принципами и святой верой в правое дело советской разведки.
Самогона осталось только на дне рюмки, а сон все не шел. Чем заменить привычное снотворное, он не представлял. Что он будет делать завтра, когда не будет и этой скудной порции. «Надо завязывать, – убеждал он сам себя, как и всегда, когда деньги подходили к концу, а очередная дотация должна была прийти только через несколько дней. – Нужно остепениться. Тебе всего сорок с хвостиком, жить еще и жить. И у тебя все еще может сложиться. Может».
Но убедить себя в наступлении лучшего будущего он не мог, как ни старался. Даже когда в его жизнь вошла Эва, он все равно не поверил, что у них что-то может сложиться. После суда над «Марком» его отпустили с миром. Не судили за шпионаж, не выслали из страны. Напротив, позволили остаться в США, определив местом жительства Нью-Гемпшир. ЦРУ поставило его на довольствие, включив в программу защиты свидетелей. Он так радовался тому, что не попал в лапы КГБ, что согласился на все условия, которые ему поставили. А условия, в общем-то, простые: из штата не выезжать, место жительства без ведома ЦРУ не менять, с земляками не общаться и вообще избегать лишних контактов. Для выполнения условий ему выделили содержание, которое в то время казалось приличным. Но спустя два года этих денег стало недостаточно.
Недостаточно для него одного, что уж говорить о том, чтобы взять на свое содержание женщину. Случайные связи – это одно, постоянная женщина – совсем другое. Эва сама зарабатывала неплохо, исполняя обязанности бухгалтера в какой-то конторе, но он чувствовал, что роль «просто женщины» ей придется не по вкусу. Она хочет большего, она захочет стать его женой. Как? Как он сможет быть ей мужем, если уже имеет две жены, причем одновременно?
– Тогда зачем ты все это затеял? Зачем начал с ней встречаться, устраивать романтические свидания, лить в уши всякую сентиментальную ерунду? Для нее ты Сол Олистер, американский подданный с финскими корнями. Ты никогда не сможешь назвать ей свое настоящее имя. Да не в этом суть! Черт с ним с именем. Что ты скажешь, когда на улице, идя под руку с Эвой, тебя окликнет какой-нибудь урод и спросит, каково вам жить в шкуре предателя, мистер Маки? А ведь такое может произойти в любой момент. Процесс над «Марком» так широко освещался прессой, что и твое лицо не раз попадало в объектив. И на страницах газет, как ни старались федералы, портрет твой засветился. Да, там ты запечатлен в темных очках и в шляпе, но разве это маскировка? Удивительно, что Эва до сих пор тебя не узнала.
Он знал, почему не отказался от Эвы. Она его последний шанс вернуть свою загубленную жизнь. Да, он предатель, ради спасения собственной шкуры он пожертвовал таким количеством людей, что страшно вспомнить. Но ведь это естественная реакция человека, попавшего в беду. Ему грозила смерть, так почему он должен был думать не о своем спасении, а о чьих-то жалких жизнях? По сути, он спасал свою шкуру. Ему это удалось, почему он должен за это расплачиваться? Он и так несет свой крест – крест предателя. Разве этого мало? Почему он не может начать все сначала?
– Я заслуживаю снисхождения. Сколько мне было, когда пришли энкавэдэшники и коренным образом изменили мою жизнь? Молодой парень, без жизненного опыта, без поддержки старших, какое решение я мог принять? Да и кто спрашивал моего мнения? Стране потребовались добровольцы, им оказался я. Вот и вся история. Я хочу попытать счастья с Эвой. Что для этого нужно? Набраться мужества и снова обратиться к агентам ЦРУ. Пусть позволят мне жениться и повысят сумму на содержание. Пусть раскошелятся. Все-таки «Марк» и правда оказался крутым резидентом. А то, что им не удалось переманить «Марка» на свою сторону, не моя проблема. Решено: завтра с утра поеду в Нью-Йорк, найду агента Джона Хортона и попрошу пересмотреть соглашение. Да, так я и сделаю. А сейчас мне нужно поспать.
Конечно, наутро он никуда не поехал. И не потому, что у него не оказалось денег на билет до Нью-Йорка, и не потому, что голова с утра болела сильнее, чем обычно. И даже не потому, что в восемь часов на его пороге появился шериф Келлман и учинил допрос с пристрастием по поводу «дурных мыслей в голове».
– В чем твоя проблема, Сол? – с порога начал шериф. – Почему ты не хочешь жить, как все нормальные люди?
– Почему же не хочу, шериф? Очень даже хочу. – Превозмогая головную боль, Сол пытался быть вежливым. – Вон и сорняки у забора убирать начал.
– Сорняки меня сейчас не интересуют, – оборвал его шериф. – Что за представление ты устроил в лавке Берни?
– Какое представление? Я просто зашел за выпивкой. У меня немного не хватало, но Берни оказался мировым парнем, уступил мне в цене. Я взял бутылку, поблагодарил Берни за доброту и ушел.
– Берни рассказывает совсем другую историю. Говорит, ты ему угрожал устроить поджог. Это так?
– О господи, нет, конечно! Берни что-то напутал. У меня и в мыслях не было вредить ему. Да я первый приведу в участок того, кто покусится на его лавку!
– Хорошо, если так, Сол, – растягивая слова, проговорил шериф. – Потому что, если это неправда, если в твоей голове роятся дурные мысли, я не стану изображать мирового парня. Мне в поселке проблемы не нужны. И преступления не нужны.
– Полностью с вами согласен, шериф. Кому нужны преступления? – Сол с трудом понимал, что говорит ему шериф, – так сильно болела голова.
– И еще одно: пора бы тебе найти работу. Все твои проблемы от безделья. Как только ты займешься настоящим делом, на глупости времени не останется. Ты со мной согласен, Сол?
– Согласен, шериф. И спасибо за совет, я обязательно обдумаю ваши слова на досуге. – Сол готов был пообещать все, что угодно, лишь бы шериф побыстрее ушел.
– Правда? Ты говоришь серьезно? – Шериф оживился, идея трудоустроить тунеядца Сола воодушевила его.
– Конечно, шериф. Как еще я могу доказать свои добрые намерения?
– Знаешь, у мистера Уоррена на мельнице освободилось местечко. Платят немного, но и перетруждаться не придется, – сообщил Келлман. – Я могу замолвить за тебя словечко.
– Было бы чудесно.
– Только смотри, у Уоррена работники спиртного не употребляют. Если он заметит, что ты накануне хватил лишнего, до работы тебя не допустит. Как думаешь, справишься?
– Думаю, да. На самом деле мне это не особо интересно. Я ведь и пью только от скуки. А когда у меня появится работа, про спиртное я и не вспомню.
– Хорошо, я сегодня же поговорю с Уорреном. – Шериф открыл входную дверь, собираясь уходить. – А насчет лавки Берни имей в виду: если что-то там случится, первым подозреваемым пойдешь ты.
Как мог он убедил Келлмана, что не собирается поджигать лавку Берни. Тот сделал контрольное предупреждение, но сажать его под арест не стал, так что из ситуации с поджогом он вышел чистым.
В Нью-Йорк он не поехал по той простой причине, что жутко боялся встретить там знакомых. Все-таки в этом городе он прожил несколько лет, не может быть, чтобы ни одного знакомого там не осталось. Огласка ему противопоказана, он все-таки ждал расправы со стороны коллег «Марка». С какой бы стороны они ни прибыли, из Москвы ли, из числа ли местных шпионов, для него это означало верную смерть.