— Скажите-ка, красавица, как вас зовут?
— Марготон, мой господин.
— А ну-ка, хорошенькая Марготон, приготовь нам омлет получше, золотистый и пышный.
— И еще — одну вон из тех аппетитных индеек, что жарятся, как я погляжу, на вертеле.
— И еще какой-нибудь легкий паштет, хорошенько очищенный от жира, вроде паштета из дроздов, жаворонков или куликов.
— И еще немножечко сладостен, вроде сладких пирожков, крема или фруктового желе…
— Три бутылки божанси, чтобы запить все это.
— Плюс три бутылки этого вовре — оно и в самом деле, сдается мне, вполне приличное.
— Плюс три бутылки этого симпатичного сомюрского белого вина, которое пенится и искрится — так и кажется, что глотаешь золотистые жемчужины.
И вот янтарный омлет на столе.
— Ах, черт подери, я чувствую, как возрождаюсь, я дышу полной грудью! Мне кажется, что несколько прожитых нами последних месяцев были кошмарным сном и что я наконец пробуждаюсь.
— Ба! Будем жить, как живется. Забудем вчерашний день и его черный хлеб, радушно встретим подвернувшийся нам случай, не станем слишком хмуриться, когда на нас сваливаются невзгоды, и набросимся поскорее на омлет.
Атака была яростной, могу вам в том поручиться, и закончилась она бесславным поражением всей снеди, поглощенной за один миг и обильно орошенной реками вина. Процесс трапезы, кроме того, сопровождался сальными шутками и подмигиванием молоденьким и привлекательным служанкам. А когда от всей провизии остались лишь сладости, которые троица потихоньку поедала, запивая сомюрским вином, лишь для того, чтобы скоротать время, — тогда и раздался, наконец, удовлетворенный вздох:
— Появись сейчас Бюсси-Леклерк, мы бы на все согласились, на любую службу, если только она не окажется совсем уж мерзкой и недостойной.
— А вот как раз и он!
Это и в самом деле был Бюсси-Леклерк; он подошел к столу:
— Добрый день, господа! Вас отличает точность, это доброе предзнаменование… Дайте-ка я разгляжу вас получше… Великолепно!.. Замечательно!.. Слава Богу, теперь вы снова похожи на дворян. Признайтесь, что эти костюмы идут вам гораздо больше, нежели то жалкое тряпье, в котором я вас встретил. Но, черт возьми, продолжайте ваш пир… Я охотно выпью с вами стаканчик белого вина.
И как только он сел перед полным стаканом, тут же прозвучал главный вопрос:
— Теперь, господин де Бюсси-Леклерк, мы ждем, когда вы сообщите, что за служба нам предназначена?
— Слышали ли вы, господа, о принцессе Фаусте?
— Фауста! — приглушенно воскликнул Сен-Малин. — Та самая, от которой, как говорят, бросало в дрожь Гизов?
— Та самая, которая, говорят, была папессой?
— Фауста! Она задумала и создала Лигу… Ее называли государыней… Фауста — этим все сказано! Проклятие! На свете нет двух Фауст!.. Так вот, господа, я желал бы, чтобы вы поступили на службу именно к ней… Вы согласны?
— С радостью, сударь! Мы состояли на службе у государя, а теперь мы будем состоять на службе у государыни.
— Какую роль мы будем играть при Фаусте?
— Ту же самую, что и при Генрихе Валуа… Вам было поручено охранять особу короля, теперь вы будете охранять Фаусту; раньше вы убивали по приказу короля, теперь вы станете убивать по знаку Фаусты; раньше вы служили при короле, теперь вы будете служить при Фаусте.
— Мы согласны на эту роль, господин де Бюсси-Леклерк… Но у принцессы, стало быть, такие могущественные и такие страшные враги, что ей нужны три охранника вроде нас?
— Разве я вас не предупреждал?.. Будут схватки.
— Это правда, черт подери! Значит — борьба!
— Вам только остается указать нам этих врагов.
— У принцессы есть лишь один враг, — сказал Бюсси серьезно.
— Враг?! А нас берут на службу всех троих! Да вы, видно, шутите?
— Принцесса, и вы трое, и еще другие — и все равно это не слишком много, чтобы бороться с таким врагом.
— Ого!.. И эти слова произносите вы, де Бюсси-Леклерк?
— Да, господин де Шалабр. Я добавлю: несмотря на все наши объединенные усилия, я не уверен, что мы добьемся успеха! — сказал Бюсси по-прежнему серьезно.
Пораженная троица переглянулась.
— Это, верно, дьявол собственной персоной?
— Это тот, что, будучи заключен в Бастилию, запер вместо себя в камере коменданта Бастилии, а затем, овладев этой крепостью, освободил всех заключенных. И вы его знаете не хуже меня — ведь если я был комендантом Бастилии, то вы, господа, были в ней заключены.
— Пардальян!
Это имя вырвалось одновременно из трех глоток, и в тот же миг все трое вскочили, в ужасе глядя друг на друга и машинально, застегивая портупеи (до того расстегнутые), словно враг был прямо перед ними, готовый обрушиться на них.
— Я вижу, господа, что вы начинаете понимать — тут уже не до шуток.
— Пардальян!.. Значит, это с ним мы должны сражаться?.. Это его мы должны убить?..
— Это он!.. Так вы по-прежнему считаете, что нас четырех будет слишком много?
— Пардальян!.. О черт!.. Ведь мы, в конце концов, обязаны ему жизнью.
— Да, но ты забываешь, что мы уплатили наш долг…
— Это верно!
— Решайтесь же, господа. Вы становитесь на сторону Фаусты? Вы пойдете против Пардальяна?
— Проклятье!.. Да, мы становимся на сторону Фаусты! Да, мы пойдем против Пардальяна!..
— Я принимаю ваше обещание. А сейчас я пью за принцессу Фаусту и за ее охранников. Я пью за победу Фаусты и за успехи ее охранников!
— За Фаусту! За охранников Фаусты! — хором повторила троица.
— А теперь, господа, в путь!
— Куда мы направляемся, сударь?
— В Испанию!
Глава 9СОЮЗ ПАРДАЛЬЯНА И ФАУСТЫ
Бюсси-Леклерк, Монсери, Сен-Малин и Шалабр проехали всю Францию, без помех преодолели Пиренеи и оказались в Каталонии, где они надеялись если и не встретить Фаусту, то по крайней мере отыскать ее следы. Они остановились в Лериде с намерением отдохнуть и навести справки.
В трактире, прежде чем спешиться, Бюсси сразу же задал вопрос, и трактирщик ответил — на удивление подробно и ясно:
— Сиятельная принцесса, о которой говорит ваша милость, изволила остановиться в нашем городе. Она уехала с час тому назад, направляясь в сторону Сарагосы, чтобы оттуда добраться до Мадрида — обычной резиденции нашего монарха, короля Филиппа, предпочитающего жить там, а не в Толедо, — древней столице Кастилии, ныне приходящей в упадок.
В ответ на новый вопрос Бюсси он сообщил:
— Принцесса путешествует на носилках. Вам не составит труда нагнать ее.
Получив эти ценные сведения, четверка спешилась, и Бюсси заявил:
— Мы с моими спутниками отчаянно проголодались и погибаем от жажды… У вас найдется что-нибудь поесть?.. Хоть самую малость…
— Слава Богу, провизии хватает, сеньор. Есть чем угодить самому изысканному вкусу, — кланяясь, отвечал трактирщик не без гордости.
— Черт возьми! В таком случае, подайте нам все, что у вас есть самого лучшего, да не скупитесь ни на вино, ни на снедь!
Мгновение спустя хозяин уже ставил на стол: хлеб, пузатый бурдюк, три огромные луковицы, жареную ногу барашка и большое блюдо с вареным турецким горохом. Повернувшись к путникам, он объявил:
— Кушать подано, ваши милости… Да, черт возьми, не часто мы задаем нашим гостям подобный пир!
— Проклятье! — чертыхнулся Монсери. — И такое скудное угощение он называет пиром!
— Не будем слишком требовательны, — отозвался Бюсси-Леклерк, — и постараемся привыкнуть к этой кухне: ведь нечто подобное мы будем встречать повсюду… Впрочем, если понадобится, мы наверстаем упущенное, налегая на пироги и варенье, — они тут обычно замечательные.
Через час спутники вскочили в седла, бросились вдогонку за Фаустой и вскоре с удовлетворением увидели вдали носилки — их несли, ступая медленным, но верным шагом, мулы под богато изукрашенными чепраками.
Каменистая дорога, окаймленная вереском, пожухшим под неумолимыми лучами ослепительного солнца, шла вдоль горного склона, огибала некое подобие маленького плоскогорья, откуда было видно далеко вперед, затем внезапно спускалась вниз и, петляя, вела через долину, которая простиралась, покуда хватало глаз, — порыжевшая, однообразная, без единого лужка или рощицы, — словом ничего такого, на чем мог бы остановиться взор путника.
Фауста и ее эскорт, въехав на плоскогорье, на секунду замерли, ослепленные полыхавшим солнцем.
Мчавшийся во весь опор далеко впереди всадник, казалось, спешил принцессе навстречу.
А невдалеке от себя она увидела Бюсси-Леклерка и подумала: «Бюсси-Леклерк здесь!.. Что он делает в Испании?»
Она безмолвно подала рукой знак, и Монтальте, ехавший верхом рядом с носилками, пригнулся к холке лошади, чтобы услышать:
— Кардинал, пропустите ко мне этих всадников… в том случае, разумеется, если они желают говорить со мной.
Монтальте поклонился и направился в первые ряды эскорта, на ходу отдавая приказания.
Фауста неподвижно застыла на подушках в грациозной и величественной позе, но глаза ее, словно повинуясь какой-то таинственной силе, непрерывно следил и за тем всадником на равнине, — за черной точкой, постепенно увеличивающейся.
Бюсси-Леклерк и трое из бывших Сорока Пяти остановились перед носилками и, сняв шляпы, стали ждать, когда Фауста начнет их расспрашивать. Наконец она произнесла:
— Итак, господин де Бюсси-Леклерк, вы мчались именно ко мне?
Бюсси склонился в поклоне.
Фауста оглядела его и, не выказывая ни удивления, ни волнения, спросила:
— Так что же вы хотите мне сказать?
— Я послан к вам аббатисой бенедиктинок Монмартра.
— Стало быть, Клодина де Бовилье не забыла Фаусту?
— Всякий, кто хоть раз приблизился к принцессе Фаусте, никогда не забудет ее.
Бюсси умолк, желая оценить, какое действие произведет его ответ, казавшийся ему самому весьма галантным.
Фауста невозмутимо продолжала:
— И чего же от меня хочет госпожа аббатиса?
— Сообщить вам, что Его Величество Генрих Наваррский осведомлен о малейших деталях миссии, с которой вы направляетесь к Филиппу Испанскому… Беарнец уже не первый год мечтает сесть на французский трон и подготавливает свое восшествие на престол. Сегодня он полагает, что его мечты как никогда близки к осуществлению. И именно в этот момент возникаете вы, в результате чего у него появляется грозный соперник, способный навеки разрушить все его надежды… Берегитесь, сударыня! Генрих Наваррский не отступит ни перед какой крайностью, чтобы остановить и уничт