французском троне, будучи супругом Елизаветы Французской, нашей возлюбленной сестры, преставившейся ранее, и призываем наших подданных, оставшихся верными сынами Святой матери Церкви, признать его нашим воспреемником и единственным наследником».
— Сударыня, — сказал Монтальте, когда увидел, что Фауста закончила чтение, — слово короля имеет во Франции силу закона, и посему это воззвание толкает в партию Филиппа две трети Франции. Таким образом, Генрих Беарнский, покинутый всеми католиками, обнаружит, что его надежды рухнули навек. Его армия сократится до кучки гугенотов, и ему не останется ничего другого, как поспешно вернуться в свое Наваррское королевство, да и то если Филипп согласится ему его оставить. Тот, кто принесет Филиппу этот пергамент, доставит ему, таким образом, и корону Франции… И если этот человек обладает таким выдающимся умом, как вы, сударыня, он может вести переговоры с испанским королем, отнюдь не забывая и своих интересов… В Италии ваша власть свергнута, сама ваша жизнь здесь в опасности. При поддержке Филиппа вы сможете обрести такое могущество, которое наверняка пришлось бы по душе честолюбивейшему из честолюбцев. Я отдаю этот пергамент в ваши руки и прошу вас о помощи: доставьте его Филиппу!
Фауста опустила в задумчивости голову.
Ее сын? Он был под охраной Мирти, и Сиксту V до него не дотянуться… Позже она сможет разыскать его.
Пардальян?.. Его она также отыщет немного погодя.
Монтальте?.. Что касается его, то решать надо было немедленно. И она решила: «Ах, этот? Да он попросту станет моим рабом!»
Вслух же сказала:
— Если человек зовется Перетти, у него должно быть довольно честолюбия, чтобы действовать себе во благо… Для чего вы вырвали для меня это помилование у Сикста?.. Для чего помешали мне умереть?.. Зачем открываете передо мной это блистательное будущее?
— Сударыня… — пробормотал Монтальте.
— Я скажу вам: потому что вы любите меня, кардинал!
Монтальте упал на колени, умоляюще протянув к ней руки.
Повелительным жестом она остановила страстные излияния, которыми готов был разразиться молодой человек:
— Молчите, кардинал. Не произносите непоправимых слов… Вы любите меня, я знаю. Что ж, пусть так. Но я, кардинал, не полюблю вас никогда.
— Почему? Почему? — простонал Монтальте.
— Потому, — серьезно отвечала она, — что я уже люблю, кардинал Монтальте, а Фауста не может любить одновременно двоих.
Монтальте гневно выпрямился:
— Вы любите?.. Любите?! И вы говорите это мне?!
— Да, — просто ответила Фауста, глядя ему прямо в глаза.
— Вы любите! Но кого?.. Пардальяна, ведь так?..
И Монтальте яростным жестом выхватил кинжал. Фауста, недвижно лежавшая на кровати, спокойно посмотрела на него и голосом, от которого у Монтальте похолодело сердце, сказала:
— Вы сами произнесли это имя. Да, я люблю Пардальяна… Но, поверьте мне, кардинал, вам лучше убрать кинжал… Если кто-то и должен убить Пардальяна, то не вы.
— Не я? Но кто же тогда?! — прорычал Монтальте, побледнев как полотно.
— Я!
— Господи, почему?
— Потому что я его люблю, — холодно отвечала Фауста.
Глава 5ПОСЛЕДНЯЯ МЫСЛЬ СИКСТА V
После ухода племянника Сикст V долго сидел, задумавшись, за письменным столом. Его размышления прервал приход секретаря — тихим голосом тот сообщил, что граф Эркуле Сфондрато настойчиво просит удостоить его аудиенции; секретарь добавил, что граф казался чрезвычайно взволнованным.
Имя Эркуле Сфондрато, внезапно ворвавшееся в размышления папы, блеснуло для Сикста ярким лучом, и он прошептал:
— Вот человек, которого я искал!
И добавил — уже громче:
— Пригласите графа Сфондрато.
Мгновение спустя появился верховный судья; он вошел решительным шагом и молча остановился перед папой по другую сторону стола; черты лица его были искажены, вся поза выдавала бушевавшие в нем чувства.
— Итак, граф, — сказал Сикст, пристально глядя на него, — что вы желаете сообщить мне?
Вместо ответа Сфондрато торопливо расстегнул камзол, приподнял кольчугу и показал отметину на груди, оставленную кинжалом Монтальте.
Папа взглядом знатока осмотрел рану и холодно произнес:
— Отличный удар, клянусь честью! И если бы не стальная рубаха…
— Вот именно! — сказал Сфондрато, мрачно улыбнувшись.
Затем, приведя свой костюм в порядок, он презрительно передернул плечами и процедил сквозь зубы:
— Удар кинжала — это пустяки… Я, может быть, и простил бы его тому, кто его нанес. Но есть нечто, чего я не прощу ему никогда, что порождает во мне смертельную ненависть, что заставит меня преследовать его везде и повсюду, пока мой кинжал не пронзит его сердце… Мы оба любим одну и ту же женщину!
— Прекрасно, — невозмутимо сказал Сикст. — Но к чему вы говорите мне это?
— Потому, святой отец, что это близко касается вас, потому что женщина, которую я люблю, носит имя Фауста, а человек, которого я ненавижу — это Монтальте!
Сикст V коротко глянул на него и холодно проронил:
— Я оценю по достоинству полученные от вас сведения.
Папа взял со стола пергамент и твердой рукой начал писать.
Сфондрато стоял, не шелохнувшись; он думал: «Он, верно, прикажет бросить меня в какую-нибудь темницу, но, клянусь преисподней, горе тому, кто посмеет прикоснуться к верховному судье!..»
Сикст V заполнил наконец пергамент.
— Вот вам бальзам на вашу рану, — сказал он. — Вы ведь просили у меня герцогство Понте-Маджоре и Марчиано. Это грамота на владение.
Пораженный Сфондрато машинально взял документ и спросил:
— Может быть, вы не расслышали, Ваше Святейшество?.. Человек, которого я собираюсь убить… Монтальте… Монтальте! Ваш племянник! Тот самый, на кого вы указали конклаву как на вашего преемника!
Папа поднялся; теперь он уже не казался сгорбленным. На его лице появилось выражение несказанной горечи. Он произнес:
— Мало просто поразить кинжалом этого Монтальте, ибо я хочу куда большего. Надо нанести удар по его начинаниям, по его любви, похитив у него Фаусту… Поверьте мне, это будет гораздо надежнее любого кинжального удара!
— О! — вскричал Сфондрато, задыхаясь от волнения. — Какое же преступление должен был совершить Монтальте, если вам, его дяде, пришла в голову подобная мысль?
— Этот человек, — отвечал папа с леденящим душу спокойствием, — мне больше не племянник. Монтальте — мой враг. Монтальте — враг нашей церкви! Он — заговорщик! Он вырвал из моих рук оружие, которое может разрушить папское могущество, и Фауста, помилованная папой, — да-да, помилованная мною! — Фауста, живая и свободная, сама отвезет это оружие проклятому испанцу.
— Фауста помилована! — воскликнул пораженный Сфондрато.
— Да, — подтвердил Сикст, — Фауста свободна!.. Не пройдет и нескольких часов, как она, быть может, покинет Рим и отправится под охраной Монтальте в Эскуриал, дабы вручить Филиппу документ, отдающий ему французский трон. Вот каково преступление Монтальте, ставшего послушным служителем великого инквизитора!
— Фауста свободна! — Сфондрато заскрежетал зубами. — Фауста уезжает с Монтальте! Пока я жив, этому не бывать. Клянусь преисподней!
Он решительно бросил на стол грамоту, только что пожалованную ему Сикстом и делавшую его герцогом:
— Возьмите обратно эту бумагу, святой отец, освободите меня от обязанностей верховного судьи, но взамен сделайте начальником вашей полиции. Не больше чем через час я верну вам сей важный документ… Эшафот готов, палач ждет. И пусть я умру от невыносимой муки, но эта женщина принадлежит палачу, и ее голова упадет с плеч! Я схвачу Монтальте и обреку его на смерть как бунтовщика и богохульника; что же до великого инквизитора, то одного удара кинжалом будет достаточно, чтобы навсегда избавить вас от него… Я жду, святой отец, приказывайте!
— Если я соглашусь с вами, — мрачно сказал папа, — я не проживу и трех дней!
Сфондрато, в изумлении взглянув на него, попятился, а Сикст пояснил:
— Неужели вы думаете, что Монтальте, Фауста да и сам великий инквизитор много значат, когда Сикст V взвешивает их жизни в своей ладони? Клянусь кровью Господней, стоит мне только сжать кулак, и я раздавлю их! Но над великим инквизитором стоит инквизиция! Перед нею я бессилен. Если я нанесу им удар… если попытаюсь вернуть себе этот документ, инквизиция убьет меня… А я пока не хочу умирать… Мне нужно прожить еще два или три года, чтобы обеспечить окончательное торжество папской власти!.. Понимаете ли вы теперь, почему Монтальте, Фауста и Эспиноза должны свободно покинуть мое государство?
Новый герцог Понте-Маджоре слушал с напряженным вниманием, а когда папа кончил, сказал:
— Ну что ж, святой отец, пусть они едут… Но как только они окажутся за пределами вашей страны, я нагоню их, и — клянусь вам! — в тот же миг их путешествие закончится.
— Может быть! Однако же все знают, что вы служите мне, так что… К тому же, герцог, уверены ли вы в своих силах?
— Я не испугаюсь и сотни Монтальте! — вскричал новоиспеченный герцог.
— А великий инквизитор?
— Дайте приказ — и он умрет!
— А Фауста?
— Фауста! — пробормотал Сфондрато и стал белее мела.
— Да! Фауста, несчастный! Она же убьет вас! Сломает вас точно так же, как я ломаю это перо!
Резким движением пальцев Сикст V переломил перо, которое машинально вертел в руке, и, отвечая на безмолвный вопрос герцога, властно заявил:
— Нет, нет, помимо себя я знаю лишь одного-единственного человека, способного противостоять Фаусте… и победить ее… Этот человек — шевалье де Пардальян!
Герцог даже скрипнул зубами с досады, затем преодолел волнение и спросил хриплым голосом:
— Вы полагаете, святой отец, что он добьется успеха там, где я потерплю поражение?
— Я видел, как он одерживал верх в страшнейших схватках. Да если бы Пардальян пожелал… если бы у кого-то хватило ума и достало ненависти, чтобы разыскать этого человека и убедить его… Да, я уверен, что нет иного способа остановить Фаусту и Монтальте!