Взошло солнце, Фауста села в носилки, и те тотчас тронулись в путь — ей даже не потребовалось отдавать приказания.
Вокруг носилок гарцевали трое французов: Монсери, Шалабр, Сен-Малин, а позади двигался солидный эскорт из вооруженных до зубов всадников.
Они въехали в Алькасар и остановились перед покоями, отведенными его преосвященству великому инквизитору.
Несколько мгновений спустя Фаусту провели к Эспинозе, и она имела с ним долгую и секретную беседу.
Очевидно, эти две могущественные особы смогли договориться, очевидно, Фауста добилась того, чего она хотела, ибо когда она вышла, то сам Эспиноза проводил ее до носилок; на губах принцессы играла торжествующая улыбка, а радостный блеск делал ее глаза еще ярче.
Любой, кто знал Фаусту, понял бы: удовлетворение, сиявшее на ее лице, никак не было связано с той великой честью, что оказал ей великий инквизитор — Фауста была привычна к почестям, воздаваемым ей сильнейшими из сильнейших мира сего.