— По вашему облику я вижу, что вы, вне всякого сомнения, состоятельный дворянин. Мы с моими друзьями — дворяне самых блестящих родов и знаем, какие манеры приняты между людьми благородными.
После этих слов — короткая пауза. Затем изучающий взгляд в сторону путешественника, дабы оценить произведенный эффект. Невозмутимость и неподвижность самого всадника. Искусный поклон Сен-Малина и продолжение речи:
— Вы, сударь, может быть, осведомлены о том, что на дорогах сейчас неспокойно из-за вооруженных банд: участники Лиги и роялисты, испанцы и немцы, швейцарцы и англичане, католики и гугеноты избивают и грабят тех, кто не принадлежит к их лагерю, да и тех, кто принадлежит — тоже. А еще надобно упомянуть о бесчисленном множестве людей, которые принадлежат ко всем лагерям сразу и ни к какому в отдельности — вроде бродяг, грабителей с большой дороги, головорезов и других охотников до кошелька и веревки. Впрочем, нет, — сударь, вы, по-видимому, и не подозреваете обо всем этом, иначе бы вы не совершили такую неосторожность и не пустились в путь в одиночку, да еще приторочив к седлу баул столь внушительного и многообещающего вида.
Новая пауза, после чего — заключительная часть речи:
— Поверьте мне, сударь, самый лучший способ избежать скверной встречи — это передвигаться в самом скромном обличье… как это делаем мы. В таком виде вы не возбуждаете алчность в злонамеренных попутчиках и не подвергаете их искушению проломить вам голову, чтобы ограбить вас. А именно это и произошло бы с вами, если бы ваша счастливая звезда весьма кстати не привела нас на вашу дорогу… И вот, исключительно по доброте душевной и дабы сделать вам одолжение, мы с друзьями, если вы окажете нам честь и доверите свой кошелек, охотно согласимся скрыть его под нашими лохмотьями, так что… вы сможете закончить ваше путешествие в полной безопасности.
— И, — добавил Шалабр, вытаскивая свой пистолет с самой любезной улыбкой, — будьте уверены, сударь, — с помощью вот этого оружия мы сумеем защитить вверенный нам ваш кошелек.
— Мы, конечно, сочтем своим долгом возместить вам его содержимое… но только позднее.
— Черт побери! Черт подери! Черт возьми! — возопил Монсери, со свистом рассекая воздух шпагой. — К чему столько церемоний?!
— Сударь, — продолжал Сен-Малин, — простите великодушно нашего друга: он молод и скор на суждения, в остальном же он славный малый.
Путешественник, словно придя в ужас, выронил несколько золотых монет — три сотоварища подсчитали их взглядами, если так можно выразиться, прямо на земле, но не пошевелились, чтобы поднять.
— О, сударь, — произнес Сен-Малин, — вы меня огорчаете. Всего-то пять пистолей!.. Возможно ли, чтобы дворянин столь благородного происхождения оказался настолько неимущим?.. А может быть, вы нам не доверяете?
— Дьявольщина, — воскликнул Шалабр, со свирепым видом заряжая пистолет, — я очень щепетилен в вопросах чести, сударь!
— Клянусь чревом и потрохами! — поддержал его Монсери, вращая своей шпагой все быстрее и быстрее и высвобождая из-под плаща кинжал. — Я не позволю…
Путешественник, напуганный, по-видимому, пуще прежнего, уронил еще несколько монет — они, как и первые, остались лежать на земле.
— Ну, ну, господа, — вмешался Сен-Малин, — успокойтесь, этот дворянин не имел намерения оскорбить вас.
И повернувшись к путешественнику, он обратился к нему:
— Мои товарищи не такие уж плохие, как кажется, и сочтут себя вполне удовлетворенными, если к вашим извинениям, которые вы только что обронили, вы добавите и тот кошелек, откуда вы их извлекли… присовокупив к ним баул, неплохо, надо полагать, набитый, если судить по его внешнему виду.
На сей раз Сен-Малин подкрепил свою просьбу многозначительным похлопыванием по эфесу шпаги.
И вдруг путешественник, до тех пор безмолвный, крикнул:
— Довольно, довольно, господин де Сен-Малин!
И сбросив плащ, прибавил:
— Добрый день, господин де Шалабр. Ваш покорный слуга, господин де Монсери!
— Бюсси-Леклерк! — воскликнули все трое.
— Он самый, господа! Рад вас видеть в добром здравии.
И спросил с жестокой иронией:
— Стало быть, с тех пор, как бедняга Валуа перешел в мир иной, вы заделались разбойниками с большой дороги?
— Фи, сударь, — мягко сказал Сен-Малин, — фи!.. Разве у нас не идет война?.. Вы в одном лагере, мы — в другом; мы вас захватываем, вы платите выкуп, и все идет своим чередом! Или я ошибаюсь?
— Этот Леклерк вечно говорит несообразности! — презрительно произнес Шалабр.
— А ведь у нас есть счетец к господину Бюсси-Леклерку… Мы могли бы его прямо сейчас и закрыть, — говоря это, Монсери затачивал свой кинжал о лезвие шпаги.
— Ну, ну, не сердитесь, — насмешливо произнес Бюсси.
И продолжал, уже очень жестко:
— Вы отлично знаете, что Бюсси в состоянии насадить на шпагу всех вас троих!.. Поговорим лучше о делах… Вы желаете денег? Ну что ж, вы можете получить от меня в тысячу раз больше тех нескольких сотен пистолей, которые отыскались бы в моем кошельке. Да к тому же кошелек еще надо у меня отнять, а я вас предупреждаю, что не позволю этого сделать. Зато все, что я предлагаю сам, будет дано вам очень охотно.
Трос мужчин переглянулись в явной растерянности, а затем перевели взгляды на Бюсси-Леклерка, который, не шелохнувшись и по-прежнему улыбаясь, наблюдал за ними.
Наконец Сен-Малин вложил свое оружие в ножны:
— Клянусь честью, сударь, коли дело обстоит так, давайте побеседуем.
— Мы всегда успеем вернуться к нашей нынешней беседе, если не сможем договориться, — добавил Шалабр.
Бюсси-Леклерк одобрительно кивнул:
— Господа, я добавлю сто пистолей к тому, что уже дал вам, если вы пообещаете, что окажетесь завтра в Орлеане, в трактире «Храбрый петух», верхом и экипированные, как подобает дворянам. Там я сообщу вам в чем будет заключаться ваша служба и чего от вас ждут. Но я должен сразу же предупредить, что вам придется раздавать удары направо и налево и получать удары в ответ. Могу ли я положиться на вас?
— Один вопрос, сударь, прежде чем принять эти сто пистолей: если предлагаемая служба не подойдет нам, что тогда?..
— Успокойтесь, господин де Сен-Малин, она вам подойдет.
— Ну, а если все-таки?..
— В таком случае вы сможете свободно удалиться, а все, что я дам вам сейчас, у вас и останется. Договорились?
— Договорились, клянусь честью дворянина.
— Отлично, господин де Сен-Малин. Итак, вот сто пистолей… Это только задаток… До свиданья, господа… До завтра в Орлеане, в трактире «Храбрый петух».
— Будьте спокойны, мы там будем.
— Я на вас рассчитываю, — прокричал Бюсси-Леклерк, удаляясь.
Пока Бюсси-Леклерк был еще виден, три бывших головореза Генриха III не сдвинулись с места, не пошевелились, не проронили ни слова.
Но когда всадник исчез за поворотом — и только тогда! — Сен-Малин наклонился и поднял лежавшие на земле монеты.
— Эй, — проронил он, выпрямляясь, — а этот Бюсси-Леклерк очень выигрывает при ближайшем знакомстве, особенно если оно происходит вне стен Бастилии!.. Тридцать пять пистолей, плюс сто — итого сорок пять пистолей на брата. Хвала Всевышнему! Мы снова богаты, господа!
— Вот видишь, Монсери, пора дармовых пиршеств возвращается!
— Да! Но кто бы мог подумать, что мы, — некогда враги Леклерка, бывшие его узниками, станем его товарищами по оружию!.. Ведь, если я понял правильно, мы все вместе выступаем в поход.
— Всякое случается, — наставительно сказал Сен-Малин.
На следующий день три всадника шумной компанией въехали во двор орлеанского трактира «Храбрый петух».
— Тьфу, черт возьми! Проклятье! Но в этом гнусном трактире никого нет! — воскликнул самый младший.
Тем временем из конюшни уже бежали слуги, а на пороге уже появился хозяин, крича:
— Сюда, господа, сюда!
И обращаясь к слугам, схватившим лошадей под уздцы, добавил, по-видимому, по привычке:
— Эй, Перрине, Бастьен, Гийоме! Бездельники! Бандиты! Бурдюки с вином!.. Ну-ка, живее, лошадей этих господ — в конюшню, да отсыпать им добрую меру овса. Заходите, господа, заходите!
Трое всадников спешились. Старший сказал:
— Главное, плуты, следите, чтобы с этими славными лошадками хорошо обращались и чтобы их хорошо почистили. Я сам схожу проверить, обеспечен ли им надлежащий уход.
— Не беспокойтесь, ваша светлость…
Все трое с улыбкой переглянулись и приветствовали друг друга изысканнейшими поклонами, словно они были при королевском дворе, а не на дворе постоялом.
— Черт подери, господин де Сен-Малин, в этом вишневом камзоле вы прекрасно выглядите!
— Черт побери, господин де Шалабр, какие замечательные сапоги и как они подчеркивают линию ваших ног!
— Черт возьми, господин де Монсери, в этом великолепном костюме мышиного цвета у вас вид настоящего вельможи! Клянусь честью, вы необычайно изысканный дворянин.
И три товарища, громко смеясь и толкаясь, вступили в полупустой зал; перед ними, с колпаком в руке, шел хозяин, который без конца кланялся, вытирал несуществующую пыль с дубового стола, блестевшего чистотой, придвигал к этому столу табуреты и повторял:
— Вот сюда… сюда… Вашим милостям здесь очень и очень понравится!..
— Нашим милостям хочется есть и пить… особенно пить… От сегодняшней скачки у нас в глотке настоящее пекло…
Вокруг уже суетились служанки, а хозяин кричал:
— Мадлон! Жаннетон! Марготон! Эй, плутовки, живее! Приборы для этих трех господ, умирающих с голоду… А я тем временем сам схожу в погреб за бутылочкой некоего винца из Вовре, только что привезенного, — ваши милости мне еще скажут за него спасибо…
— Слышишь, Монсери? «Ах, ваша светлость! Ох, ваша милость!»… Да, теперь уж и речи нет о том, чтобы требовать с нас плату вперед!
— Черт возьми! Когда видишь, что к тебе обращаются с должным почтением, на душе делается гораздо веселее.
— Это все потому, что теперь в наших кошельках звенят пистоли.