– Это все.
– Тогда слушай внимательно. О твоем прибытии мне сообщит Хасан. Связь поддерживаешь только с ним. Он тебе скажет, что делать дальше.
– Сухов… – поинтересовался босс. – Он представляет опасность.
– С ним вопрос решается. Большая вероятность, что скоро домой полетит. – На последнем слове полковник ухмыльнулся.
– А убойный отдел?
– Они от дела отстранены, но во избежание недоразумений тебя будут сопровождать мои люди.
Расставшись с куратором, босс поехал домой. Необходимо было подготовиться к срочному отъезду. Информация была неожиданна, но босс не волновался. Покровители были высокие, и ему по большому счету ничего не грозило. Все совершенное им без их санкции сейчас отошло на второй план. То, что в камере находился Блондин и Андронов, его не волновало. Блондин будет молчать до конца, а Андронов его не знает. Оставалась главная улика – револьвер в сейфе. Его завтра изымут люди полковника.
Добравшись до своего адреса, босс осмотрелся и не заметил ничего подозрительного. Пешком поднялся на этаж и прислушался. Ничто не нарушало ночную тишину. В первую очередь он проверил секретку на двери. Волос находился на месте. Он вставил ключ в замочную скважину и открыл дверь. Квартира встретила его домашним теплом и ни с чем не сравнимым запахом уюта.
Он снял куртку и прошел в комнату. Надавил на клавишу выключателя, и настенный светильник наполнил помещение мягким матовым светом. Босс подошел к окну и поправил тяжелую плотную штору. Он испытывал голод, но возиться на кухне не хотелось, и он ограничил себя стаканом апельсинового сока. Он включил телевизор и задумался. Несмотря на высокое покровительство, вера в свою неуязвимость улетучилась, и он чувствовал, как под ним завибрировала, готовая в любую минуту разверзнуться казавшаяся ранее незыблемой почва. Впервые в душу закрался предательский холодок панического страха. Он прошел в ванную и пригоршнями плескал в лицо ледяную воду. Потом посмотрел на себя в зеркало и увидел размытый серый овал лица с красными точками воспаленных глаз. Вернувшись в комнату он, не раздеваясь, упал на диван.
Дрема навалилась незаметно. Отбросив руку в сторону, он заснул.
Очнулся он от внутреннего толчка. С трудом раскрыл глаза. Перед ним стояли двое незнакомцев: один – высокий и мощный, другой – пониже ростом и хлипче телосложением.
– Вы кто? – босс спустил ноги на ковер и принял сидячее положение.
– Поговорить бы хотелось, босс, – сказал здоровяк.
– Как вы здесь оказались? – спросил босс, стараясь сохранять спокойствие. Он понял, что этот визит неспроста, и думал, как поступить. Не услышав ответа, он предупредил:
– Я сотрудник милиции.
– Мы знаем, что ты оборотень, – недобро произнес Воробей, и я заметил, как босс непроизвольно дернулся.
– Ребята, я вас не понял, – сказал он, приподнявшись с дивана и протянув руку к выключателю общего освещения. Он рассчитывал, что включенный среди ночи яркий свет наверняка привлечет внимание охраны.
– Сидеть, сука! – прорычал Птицын и толкнул его в грудь.
– Это нападение на сотрудника милиции, и вы ответите за это, – закричал босс и вновь попытался подняться.
– Заткнись! – Я придавил его к дивану.
Он определенно узнал меня и досадливо скривил рот.
– Вы менты?
– Угадай с первого раза, – предложил я.
– Что вам от меня надо?
– Сначала ты расскажешь все, а потом мы решим, как с тобой поступить.
– Вы понимаете, что сейчас творите? – спросил босс. – Если с моей головы упадет хоть один волос, будете отвечать по всей строгости закона.
Воробей с нескрываемым интересом посмотрел на оппонента.
– Это почему же?
– Позвоните по телефону полковнику ФСБ Сазанову, и вам все объяснят.
– Интересный расклад получается, – сказал Птицын. – Значит, это по приказу полковника ты напал на сержанта Лапину, потом на инкассаторов, в Петрозаводске обменник вытряс и часового в Каменке убил…
– Это надо еще доказать, – прервал Птицына босс. – А свои предположения и домыслы можете запихнуть в одно место! – Его узкие губы шевельнулись и скривились в подобие улыбки. Он уже овладел собой после первого потрясения.
Я увидел, как хищно сверкнули Толины глаза. Он зло посмотрел на босса и сказал:
– А ты прав, доказательства очень важны, но я тебя огорчу: мне сейчас абсолютно наплевать на законность, потому что я здесь, чтобы судить тебя за убийство моего друга, которого ты застрелил на проспекте Просвещения. Поэтому снисхождения не жди! – Птицын вытащил из кармана наган. – Из него ты стрелял в Саню!
Я увидел, как подбородок босса дернулся, а улыбку сменила гримаса страха.
– Вы что, с ума сошли, – пролепетал он.
– Нисколько, – сказал Воробей. – И если до тебя дошло, то рассказывай.
– Без представителя ФСБ я ничего говорить не буду! – опять, но скорее от отчаяния, взвился босс.
– А он нас за лохов держит, – сказал Воробей.
– Тогда убьем его, – сказал я, взял у Толи револьвер и приставил к голове Босса.
Глаза оборотня округлились.
– Вы… ч-что?..
– Церемониться с тобой не собираемся, – сказал Птицын. – Но есть вариант, при котором тебе будет предоставлен шанс: это чистосердечное признание!
– Если я расскажу все, вы не убьете меня? – срывающимся голосом спросил босс.
– О тебя, падаль, руки марать… – брезгливо поморщился Воробей. – Говори! И учти, что мне все про тебя известно, поэтому изворачиваться не советую.
– Дайте воды, – попросил босс. – Минералка в холодильнике стоит.
Воробей кивнул, и я принес бутылку боржоми. Открыл ее об угол стола и протянул боссу. Тот сделал несколько жадных глотков. То, что случилось в следующую секунду, ни я, ни Толя не предвидели: босс, резко размахнувшись, метнул стеклянную бутылку в окно. Если бы она долетела до цели, то вся операция была бы провалена, не успев по большому счету начаться. Звон и грохот не остались бы без внимания сотрудников службы наружного наблюдения ФСБ, чья машина стояла практически под окнами квартиры. В этом случае, даже если бы мы благополучно унесли ноги, наша дальнейшая участь была совершенно определенной: и просто увольнение из органов стало бы нашей заветной мечтой.
Не могу объяснить, как я среагировал. Я инстинктивно выбросил руку в сторону – и бутылка, отлетев от нее, упала на ковер.
– Сволочь! – рыкнул Воробей и, широко размахнувшись, ударил босса в челюсть. Ударил неумело – тыльной стороной ладони. Воробей никогда в жизни и ни с кем не дрался. Ни одного задержанного пальцем не тронул, но его неумелая, аристократическая пощечина возымела действие: босс в испуге съежился на диване, закрыв скрещенными руками голову. Птицын несколько раз, войдя в раж, толкнул его ногой и взвел курок нагана. В полутьме комнаты щелчок прозвучал зловеще.
– Не убивайте! – истерично взвизгнул босс. – Я готов все рассказать!
Он повествовал дрожащим голосом, беспрестанно вытирая пот с лица, гладко выбритого черепа и часто сглатывая слюну. Постепенно меня все сильнее охватывала ненависть, потом сменившаяся брезгливостью. Я посмотрел на Воробья. Судя по выражению лица, он испытывал аналогичные чувства. Когда босс закончил свой дьявольский рассказ, мы с Птицыным переглянулись, и Воробей кивнул. Если раньше и были какие сомнения, то сейчас они испарились.
– Пошли, – сказал Воробей боссу. Преодолевая сопротивление, я затолкал его в ванную и закрыл дверь снаружи на задвижку. Толя отщелкнул крышку барабана и, провернув его, вытолкал на ладонь три патрона. Все сходилось: один патрон – инкассатор, два патрона – проспект Просвещения, один – часовой в Каменке. Семь минус четыре равно три.
Птицын вставил в барабан один патрон, протер рукоятку и, держа револьвер в руке за ствол, зашел в ванную.
– Я не могу этого сделать, – услышал я визгливый возглас босса.
– У тебя нет выбора, – сказал Птицын. – Сохрани хоть доброе имя в глазах людей непосвященных.
Воробей вышел из ванны и запер дверь. Потом посмотрел на часы. Я обратил внимание на бледность его лица.
– Если через две минуты ничего не произойдет, то не отмоемся, – сказал он задумчиво. – Я выстрелить в него не смогу.
– Я тоже… – На моем слове раздался громкий хлопок. Я открыл дверь – все было кончено.
– Уходим, – зачем-то прошептал Воробей.
– Как это объясните?! – наседал Сазанов на вытянувшегося по стойке «смирно» сотрудника в звании капитана. – У него не было мотива к суициду! Я с ним вчера встречался и ничего странного в его поведении не заметил! Напротив, он был готов к работе. Вы что ворон считали, а не службу несли?!
– Никак нет, товарищ полковник! – ответил капитан. – Он прибыл в адрес один, никакого стороннего наблюдения за ним установлено не было. Мой сотрудник дополнительно осмотрел лестницу и посторонних лиц не обнаружил. В парадное никто не заходил и оттуда не выходил. Труп обнаружили утром, когда за ним прибыл транспорт. Дверь вскрывал я универсальным ключом. Потом пришлось вызвать милицию.
– Надеюсь, что не засветились перед ними?
– Никак нет! Я позвонил по телефону и сообщил, что дверь в квартиру открыта и попросил приехать. Номер моего телефона закодирован и установить его при входящем звонке невозможно.
Сазанов задумался. Все, что говорил капитан, было похоже на правду. Если это так, что же произошло на самом деле? Версию самоубийства он отмел сразу, как только узнал о происшествии. Тем более ствол, который должен быть изъят утром из сейфа. Как он оказался у агента? Кто убийца? (Самоубийство он оставлял, как официальную версию для эмвдешнего следователя.) Кому это было надо? Он вспомнил недавний спор с Птицыным из убойного отдела. Мог этот борзый оперативник пойти на убийство? Ведь одно дело языком молоть в присутствии своего либерального руководителя и совсем другое дело совершить тяжкое преступление. В любом случае нужен серьезный повод. В то, что этот тщедушный опер отважится на такое, полковник не верил – кишка слаба, а ничто другое на ум не приходило. И потом, каким образом неизвестный убийца проник в квартиру? Со слов капитана входную дверь он открывал лично. Вопросов возникало много, но ответа на них Сазанов найти не мог…