– Вы проверяли чердак? – спросил он капитана.
– Виноват…
– И чему вас только учили, – досадливо произнес полковник и тут понял, что обвел этот чахлик – Птицын его, заслуженного полковника разведки, вокруг пальца, как последнего лоха. Еще подумал, что неплохо бы было иметь в подчинении хотя бы парочку таких Птицыных, которые не будут вытягиваться во фронт только при приближении больших звезд на погонах и невнятно лепетать всякую хе. ню, а работать… работать… и исполнять.
– Какие будут указания, товарищ полковник? – услышал он голос капитана.
– Все мероприятия по делу прекратить. Пусть им уголовный розыск занимается.
Утром следующего дня Котов сообщил, что в своей квартире покончил с собой командир взвода полка ведомственной милиции Лысов. Экспертиза подтвердила, что из этого нагана был застрелен курсант Ковалевский. Это же оружие использовалось при нападении на инкассаторов и убийстве часового в Каменке.
– А что ФСБ? – спросил Воробей.
– Ни слуха ни духа! – Котов был доволен. – Молодцы, такое дело подняли! Наши сидельцы, Андронов и Колобов, как узнали, показания давать начали. Даже Михайлов удивился, какие они покладистые стали.
Я, Птицын и Мухин переглянулись, что не осталось незамеченным шефом.
– Только почему Лысов вдруг на себя руки наложил? – нахмурился Котов.
– Сергей Павлович, – сказал я. – Как говорили предки: совесть – это высший дар Божий, от нее не убежишь, не спрячешься, ее не обманешь и не заговоришь… Вот и получается, что Лысов, хоть и негодяй, но совестливый.
– И никто еще Божьего суда не отменял, – добавил Воробей.
Котов посмотрел на нас очень внимательно и подозрительно.
– Я этого не слышал, философы хреновы. – Потом спросил: – Вдвоем его уговорили или еще молодого… – он кивнул на Мухина, – подписали?
– Лысов сам застрелился, – сказал Воробей. – Это неоспоримая версия. Разрешите идти?
– Да пошли вы… – отмахнулся Палыч.
Сашку Ковалевского хоронили на следующий день. Указом президента России он был награжден орденом Мужества, посмертно. Километровая цепь автобусов и легковых машин парализовала движение в центре города. Постовые милиционеры, вытягивались в струнку и отдавали честь герою. Сейчас его все любили, сожалели и восхищались подвигом. А ведь Саша еще при первом нашем знакомстве заявил, что раскроет преступление. И он оказался прав…
Смертельный альянс, или Бой без правил
Пролог
Людмила с интересом наблюдала за посетителем. Он появился в небольшом комиссионном магазине, где она подрабатывала продавцом в свободное от учебы время, незадолго до закрытия и совершенно неожиданно. Как он зашел, она не заметила – была занята документами. И в самом деле, мужчина выглядел примечательно: высокий подтянутый старик в распахнутом темно-синем кашемировом пальто и с тростью. Цветастое шелковое кашне, свободно перекинутое через шею, открывало ее взору белоснежную сорочку и галстук-бабочку. Пепельного цвета, аккуратно подстриженная бородка обрамляла его узкое, породистое лицо. Глаза были скрыты под большими очками в темной роговой оправе. По его поведению Людмила сразу поняла, что забрел сюда случайно. Мистер (так она его сразу окрестила) неторопливо прогуливался по салону и рассеянно, не проявляя какого-то интереса, рассматривал вещи, выставленные на продажу. Правда, она заметила, что его взгляд ненадолго задержался на небольшой картине, висевшей в самом углу, но он, постояв некоторое время и не проронив ни слова, направился к выходу. Вдруг он остановился и, резко развернувшись, подошел к прилавку.
– Здравствуйте, – произнес он мягким раскатистым баритоном.
– Здравствуйте, – ответила Людмила и поинтересовалась:
– Вас что-то заинтересовало конкретно?
– Да, я хочу посмотреть этот холст. – Он указал тростью на картину.
Людмила кивнула. Приподнявшись на носки, дотянулась до самого верха и сняла рамку с вбитого в стенку гвоздя. Мистер аккуратно принял из ее рук холст и поднес к глазам. Потом достал из кармана круглую лупу. Несколько минут он пристально рассматривал совершенно невыразительные мазки художника, а потом, не выпуская холст из рук, спросил:
– Скажите, мадемуазель, а кому принадлежит этот салон?
Людмила, изумленная подобным обращением, чуть не рассмеялась. Этот старик вел себя забавно.
– Его сейчас нет, – ответила она и, в свою очередь, поинтересовалась: – А вам он зачем нужен?
– Видите ли. Я решил приобрести эту картинку и поэтому хотел договориться о цене.
Его ответ удивил и одновременно обрадовал Людмилу. Этот небольшой, размером обложки глянцевого журнала, холст висел в дальнем углу, почти под самым потолком. Висел отдельно от других картин, как гадкий утенок, на ржавом гвозде, вколоченном в стену. А все дело в жалости. Людмила лично приняла его вчера от дряхлой бабули чисто из сострадания. Разжалобила ее старушка пронзительными рассказами о нищенской пенсии, сыне-пропойце и в результате уговорила. Заплатив бабушке триста рублей на хлебушек, выпроводила ее восвояси. Боря – хозяин лавки, подозрительно посмотрев на вещь, сначала не одобрил приобретения, выругался и пообещал вычесть деньги с Людмилиной зарплаты, но через некоторое время остыл и лично вбил гвоздь под самым потолком. Сказал: «Пусть пока повесит». Сегодня в обед он уехал, пообещав скоро вернуться.
Теперь же, когда покупатель был налицо и стоял перед ней, она размышляла, как бы на этом заработать. Людмила прикинула в голове несколько вариантов дальнейшего развития событий и пришла к выводу, что здесь нельзя и продешевить, и заламывать цену, отпугнув перспективного покупателя. Решила: фифти-фифти.
– Не беспокойтесь, я все сделаю сама, – сказала она и для вида полистав журнал, объявила:
– Семьсот.
– Семьсот? – задумчиво произнес он и тут же переспросил: – Вы сказали семьсот?
– А в чем дело? – удивилась Людмила.
– А нельзя ли сделать небольшую скидочку? – вкрадчивым голосом поинтересовался он и широко улыбнулся. – Понимаете, эта вещь не стоит таких денег. Поверьте, я разбираюсь.
Она недовольно вскинула брови:
– Так куда же еще скидывать? Не за евро же продаю.
Мистер снял очки и, щурясь, долго и тщательно протирал стекла носовым платком. Потом, водрузив их на нос, переспросил:
– Я не ослышался. Вы говорите про семьсот рублей?
– Не тысяч же, – фыркнула Людмила. Первоначальное впечатление о старике сразу изменилось не в лучшую для него сторону. «Зануда! Жмот! За копейку будет давиться! – зло подумала она. – Ни рубля не уступлю! Не купит и черт с ним!»
– Так вы берете? – спросила она, пока сохраняя на лице дежурную улыбку. Как запасной вариант она была готова сбросить сотню, но не более.
– Да-да, – скороговоркой произнес мистер и торопливо достал бумажник. Людмила облегченно выдохнула. Взяв деньги, ловким движением спихнула в ящик прилавка и спросила:
– Вам завернуть?
– Благодарю, не надо. – Мистер бережно поместил холст на дно плоского чемоданчика и щелкнул блестящими замками.
– Спасибо, – совершенно искренне поблагодарил он Людмилу.
– Это вам спасибо за покупку, – ответила она и неизвестно зачем ляпнула:
– Она давно висела. Кому такая мазня нужна?
– Почему же так сразу – мазня? – возразил мистер. – Возможно, художник именно таким образом пытался выразить свою индивидуальность.
– Не смешите вы меня, – отмахнулась Людмила. – Тоже мне индивидуальность! Наверно, принял дозу и сразу за кисть, пока глюки не прошли.
– Может быть, вы и правы, – не стал перечить мистер. – Он застегнул пальто и попрощался: – Будьте здоровы.
– И вам не хворать, – бодро ответила довольная собой девушка. – Приходите еще.
Мистер вышел из магазина и сел в черный «лексус». Положив чемодан на колени, достал холст и нежно погладил шероховатую поверхность.
– Тебе у меня будет очень хорошо, – прошептал он. В данную минуту его душило тщеславие.
Зайдя в свою квартиру, он сразу схватил телефонную трубку.
– Яков, – с трудом сдерживаясь, чтобы не закричать во весь голос, проговорил он. – Приезжай. Я тебе покажу нечто!
Глава 1
Ворота колонии участливо распахнулись перед Максимом Клешневым и плавно, с негромким скрежетом, затворились. Вместе с несколькими осужденными, он по этапу прибыл к месту отбытия наказания и теперь, озираясь, стоял на небольшом внутреннем плацу, ожидая дальнейшего поворота судьбы. Хотя этапом это назвать было трудно. Не было душного, пропахшего баландой и миазмами вагонзака, долгих, многосуточных стоянок на запасных путях в ожидании попутного поезда, насмешек и унижений от конвойных. Был автозак и двухчасовой путь из следственного изолятора в колонию.
Следствие длилось почти полтора года. Наконец дело передали в суд. После долгих и утомительных судебных заседаний его, как члена организованной преступной группы, приговорили к восьми годам лишения свободы. Несмотря на уговоры адвоката, Максим оспаривать приговор не стал, понимая, что ещё легко отделался. Его подельника Семёна прокурор «подвёл» к пожизненному сроку, и сейчас Сема, по всей видимости, уже гнил в «Полярной Сове» или «Черном Дельфине». Но в отличие от Клешнева у того руки по локоть были в крови. Так что все по делу.
Сразу после задержания Максима арестовали и из ИВС (изолятор временного содержания) районного управления перевели в следственный изолятор на набережную реки.
Преодолевая нервную дрожь и стараясь ничем не выдать волнения, он переступил порог камеры. Вроде и всё правильно сделал. Сдержанно поздоровался и назвался. С разрешения присел на скамейку у обеденного стола и подробно отвечал на вопросы старшего по камере, мощного парня лет тридцати, по имени Сергей. Получил место на нарах на первом ярусе и за столом. Всё началось относительно спокойно, если бы не Лохматый – худосочный плешивый зэк, весь синий от тюремных наколок. Вечером после ужина он подсел на койку Клешнева.