Перельзон пообещал посетить Макса через два дня.
После мучительных раздумий Макс согласился на условия защитника и раскрыл перед Перельзоном душу, рассказав все без утайки.
Адвокат удовлетворенно потер ладони:
– Что же, дело очень неординарное и сложное. Но, могу отметить, что не бесперспективы. От вас требуется лишь строго следовать моим рекомендациям и в мое отсутствие не отвечать ни на какие вопросы, касающиеся дела. Кто бы их не задавал.
– А не обойдется мне это боком? – боязливо поежился Клешнев. Уж он-то прекрасно знал о способах и методах воздействия на арестантов.
– Ни в коем случае, – успокоил Перельзон. – Кстати, как у вас со здоровьем, болит что?
Макс пожал плечами. Синяки, полученные при задержании, сошли, и ссадины затянулись. Тело, как раньше, не ломило.
– Вроде нет, все нормально.
– Это вам только кажется, – Перельзон порылся в объемном кожаном портфеле, достал листы бумаги и ручку.
– Сейчас вы напишете на имя администрации учреждения заявление о медицинском освидетельствовании и второе заявление на имя прокурора о противозаконных методах, которые применялись к вам при задержании и в процессе допросов оперативными сотрудниками.
– Так ничего такого вроде не было, – возразил Макс.
Перельзон укоризненно посмотрел на него поверх роговых очков:
– Что вы заладили «вроде, вроде»! Мы же договорились, что будете следовать моим рекомендациям. Берите ручку и пишите! Я продиктую.
Исписав под диктовку Перельзона несколько листов, Макс отдал их адвокату. Тот бегло прочитал текст и положил в портфель.
– Я передам в канцелярию. Есть еще просьбы, пожелания?
– Я хотел бы написать Ирине записку.
– Пишите, только быстро, – прошептал Перельзон.
Пока Макс писал, адвокат стоял перед дверью, заслоняя спиной глазок.
Забрал у Макса письмо и положил в карман брюк. После этого нажал кнопку вызова конвоя.
Вопреки радужным надеждам, предварительное следствие продвигалось со скрипом. Обвиняемый держался замкнуто. Чувствовалась опытная рука адвоката. Следователь Гаврилов замучался отписываться на бесчисленные ходатайства и жалобы Клешнева и Перельзона.
Но апофеозом стал отказ Клешнева от своих прежних показаний. Теперь он говорил, что пистолет и картину нашел в подъезде, упакованными в пакет. Когда распаковал находку, хотел сдать в полицию, но было уже поздно, поэтому отложил до утра. И этим же вечером его задержали. На «уличной» показывал место преступления по наущению оперативников.
Прочитав с разрешения Гаврилова протокол допроса, Константинов покачал головой:
– Ну, дает, сволочь!
– А что ты хотел? – невозмутимо ответил Гаврилов, сшивая суровой ниткой том дела, – слава богу, по горячим следам успели выполнить необходимые следственные действия. Не беспокойся, никуда не денется. В суд дело пойдет, как огурчик. Я его так вылощу, что ни у кого сомнения в виновности не возникнет. Что смогли доказать, за то и ответит по полной…
Гаврилов оказался прав. Присяжные признали Клешнева виновным по всем пунктам предъявленного обвинения и не заслуживающего снисхождения. Суд прошел без волокиты, и лишь два раза заседание было отложено в связи с болезнью Перельзона. Адвокат хотел прихворнуть еще разок, но председательствующий судья Иванова, женщина средних лет с решительным красивым лицом, предупредила его, что очередное ходатайство отклонит и прибегнет к услугам дежурного адвоката. Перельзон попытался эмоционально возразить, но, наткнувшись на непробиваемый взгляд судьи, сник, и больше судебный процесс не затягивал.
По совокупности совершенных преступлений, и приняв во внимание то, что Клешнев ранее судим за совершение аналогичных преступлений, суд приговорил его к двадцати годам лишения свободы.
Булыгин, не дожидаясь суда, повесился в камере на скрученной простыне.
Сотрудники, участвовавшие в расследовании, были поощрены в приказе и премированы, что особенно всех порадовало.
Как положено в таком случае, организовали банкет в давно облюбованном и уютном кафе у парка. Мероприятие проходило в тесном кругу и без пафоса. На минутку заехал заместитель начальника управления Ильиных. Выпив вместе с коллегами по рюмке, Виктор Михайлович убыл по делам.
Между тем Константинов и других чувствовали незавершенность в деле – так и не смогли доказать причастность Клешнева к убийству Коли Саврасова.
– Раньше его к стенке за такие дела поставили бы! – распылялся основательно захмелевший Иволгин. – А сейчас корми его, охране плати! Бардак! Демократия! Я не понимаю!
– Зато время у него будет подумать, к богу обратиться, – сказал Сухов, наполняя рюмки водкой. – А примет ли его Господь – никому не известно. Филарет вот руки на себя наложил и, думаю, в аду уже на сковородке скворчит.
– Туда ему и дорога! – проворчал Иволгин.
Разошлись поздно ночью. Константинов пришел домой. Накопившаяся в течение многих дней усталость навалилась неожиданно. Он разделся и прошел в комнату. Завалился на диван и мгновенно погрузился в глубокий, спокойный сон.