„У него есть сообщники. Мужчина и женщина, – размышлял следователь. – Но в контакт с ними он не вступает. Пару дней Перьева попасла „наружка“, результатов это не дало. Наблюдение сняли, чтобы не насторожить преступника. По телефону он с сообщниками тоже не связывался…“
И тогда он решил попросить о помощи ту самую журналистку и писательницу, которая вечно путалась у него под ногами. Другого выхода не было. Преступника надо спровоцировать».
Лика перечитала текст и сохранила файл. Как раз вовремя. На экране появился символ разряжающейся батареи, «наладонник» вот-вот отключится. Впрочем, самое главное записано. Имена она, конечно, потом изменит. И это лишь так, наброски, которые в будущем станут главой нового романа…
Серый мутный свет зарождающегося утра позволил Лике рассмотреть выводящую носом рулады соседку. Пожилая женщина, словно почувствовав направленный на нее взгляд, прекратила храпеть, но закашлялась так сильно, что Вронская с досадой накрыла голову подушкой.
Откашлявшись, женщина зашелестела пакетом, принялась что-то жевать.
«Поспать не дадут, – расстроилась Лика. – Что ж, спать нельзя – буду думать. А думать я буду про то, как мне лучше построить сюжет. Как только отсюда выйду – сразу же поеду в прокуратуру. Вопьюсь, как пиявка, в Тимофея Аркадьевича. Пусть гонит протокол допроса Ника Перьева. Мотивы его действий мне лично пока не ясны. Кстати, о Тимофее Аркадьевиче. Оставить его триумфатором? Или все лавры – главной героине, списанной с себя, любимой? Наверное, пусть будет все, как в жизни. А моя героиня, так же, как и я, поймет главное. Часто случается так, что положение кажется абсолютно безвыходным. Тупиковым. И нет сил бороться, и страшно, и тяжело, и руки опускаются. Но именно тогда надо. Надо все равно бороться. Идти вперед, как бы сложно ни было. Пусть с кровью, пусть маленькими шагами. НАДО НИКОГДА НЕ СДАВАТЬСЯ. Безвыходных ситуаций не бывает. Справедливость есть. Добро побеждает зло. Своей цели всегда можно добиться. Даже если реализуя задуманное, сотрешь все зубы в порошок. Верить. Молиться. Идти вперед…»
5
Ворота подъехавшему милицейскому «уазику» охранник комплекса особняков на Рублевке долго не открывал. Потом, устав от неумолкающих гудков, вышел из будочки.
– Что, опять? Всех владельцев пересажать вздумали? Документы ваши!
– Витек, спокуха. – Платов приоткрыл раздолбанную дверь, высунулся наружу. – Это я. Пропусти машину, мне пешком неохота топать.
Витек недоуменно вытаращил глаза:
– Дмитрий Евгеньевич? Как хорошо! Тут про вас мужики всякое говорили. Но я не верил!
– Правильно делал, что не верил, – счастливо рассмеялся Дмитрий.
Хорошо-то как на свободе! Знал, что выйдет. Камеру ему Ковалев организовал одиночную. Но все равно – нары, параша, бурда вместо еды, душ раз в неделю. Такая тоска накатила, буквально на следующий день запросился:
– Тимофей Аркадьевич, выпустите, дома сидеть буду, честное слово.
– Не положено. Можем все испортить, – сказал следователь. И назидательно поднял палец: – Ты посиди. О жизни подумай. Тебе полезно. Не сделаешь выводов – опять сюда попадешь. Только уже по-настоящему.
Выводов, конечно, Дмитрий никаких не делал. Все мысли были об одном. Ира думает, что он убийца. Он все объяснит. Она поймет. Но вот сейчас, в эти минуты, Ира его ненавидит, проклинает, сходит с ума. И ничего нельзя сделать, ничего… А хочется. Почему-то очень хочется, чтобы ее огромные глазищи сияли от счастья. И чтобы она таяла в его объятиях. И, выждав, пока он отвернется, украдкой отправляла в рот малюсенький кусочек шоколадки.
Дмитрий планировал принять душ, а затем сразу же позвонить Ирине, но еще на ступенях услышал: телефон просто разрывается.
«Наверное, девчонки из агентства. Может, уже по телевизору сообщили, что Перьева взяли», – думал Дмитрий, снимая трубку.
– Папочка! Тебя отпустили! – залепетал детский голосок. – Я верила! Я сто раз в день тебе звонила! Я знала, что ты никого не убивал. Мама хорошая. Ты бы не стал, я знаю, что не стал.
– Девочка, ты ошиблась номером? Или если это шутка – то она неудачная.
– Папочка, это я! Лера Суханова! Я разговор слышала. Мама сказала тете Лике, что ты мой отец.
Когда Дмитрий обрел дар речи, то только и мог сказать:
– Мама правда так сказала? Лера, повтори. Она так сказала?!
Глаза почему-то защипало…
6
– … Pappy, les garsons a l’ecole m’embetaient encore, ils disaient que je n’ai pas de pere. Apres la classe j’ai attrape l’un et je l’ai cogne![31]
– Tu as bien fait Nicolas. Ton pere est mort dans un accident d’avion. Tu dois savoir te defender.[32]
С дедушкой хорошо. Они разговаривают только по-французски. И дед знает много историй, от которых мороз по коже. Все его рассказы выучены уже наизусть. Но все равно хочется слушать их снова и снова.
– Так, значит, наша настоящая фамилия Перье? – спрашивает Ник, уютно устроившись на диване рядом с дедушкой. – А тебя зовут не Антон?
– Нет, милый, Антуан Лораном. Так сложилась жизнь. Моя мама, твоя прабабушка, умерла в концентрационном лагере Дранси. Нас с братом разлучили. Франсуа остался в Париже, а меня отправили в Аушвиц.
– Освенцим?
Дед печально кивает. Ему сложно говорить о пережитом, но он всегда откровенен. Так как считает, что внук должен знать все. Трагическая история семьи не должна раствориться во времени.
– Да, Освенцим. Но фашисты называли лагерь смерти Аушвицем. Это в Польше, недалеко от Кракова. Я бы умер там от побоев и голода, если бы не Сара Гольдберг. В тот день, когда меня привезли в лагерь, ее сына отправили в крематорий. Ему, как и мне, было всего шесть лет. Она спасалась заботами обо мне. Она спасла меня… После войны мы вернулись в Россию, на родину Сары. Говорить о том, что я француз, было опасно. Из Антуан Лорана Перье я стал Антоном Перьевым. И, хотя мысли об оставшемся во Франции отце преследовали меня постоянно, я не мог расстаться с Сарой, ставшей мне матерью.
Потом я вырос, встретил и полюбил твою бабушку…
Дед продолжал говорить, но Ник уже не прислушивался к его словам. Он – француз! Как это здорово! Родина мушкетеров – его родина, далекая, неведомая, и от этого еще более притягательная. Как жаль, что дедушка запрещает рассказывать об этом мальчишкам в школе. Они бы точно умерли от зависти!
– Когда открыли границу, дедушка был уже очень болен, – продолжил свой рассказ Ник, с наслаждением потирая затекшие от наручников запястья. – Но все же мы с ним съездили во Францию, и там нам повезло. Младший брат деда, Франсуа Перье, был жив. Мы разыскали его, встретились. Он показал нам дневники своего отца, моего прадеда. Это казалось невозможным. Дедушка тоже был в шоке. Он и представить себе не мог, что его отец был парфюмером. Он почти не помнил свою жизнь во Франции, и отец запомнился ему развешивающим картины в художественной галерее.
Тимофей Аркадьевич снял очки и недоуменно поинтересовался:
– А к чему столь долгий рассказ?
– Мой прадед – автор знаменитых духов «Chanel № 5».
– И что?
Ник раздраженно посмотрел на следователя. Как можно не понимать! Это уникальные духи. Самые известные в мире. Прадед любил Габриэль Шанель. Он боготворил эту женщину. Она заработала на его таланте миллионы. И палец о палец не ударила, когда их семью разрывали, уничтожали, мучили!
Ни Франсуа, ни дед даже не пытались оспаривать авторство парфюма. Старая полуистлевшая тетрадь. Кто поверит в эти записи? Очевидцев тех событий уже нет в живых. Империя Chanel сильна, могущественна, и ее нынешние владельцы никогда не пойдут на то, чтобы признать правду.
Но Ник и не подозревал, что его ненависть настолько сильна. Когда в агентство приехала Эмилия, он заглянул в ее записи и понял все. Идея отличная. Идея выигрышная. Но она не должна осуществиться. Тем более предварительный отбор моделей Эмилия Конде сделала по снимкам, размещенным на сайте «Supermodels». Потомок семьи Перье не должен способствовать популяризации проклятых «Chanel № 5»!
Вначале Ник не планировал сам убивать девочек. Он просто рассказал моделям подробности о предстоящей в Париж поездке, рассчитывая на то, что Арина Иванова, которая вечно выбирала в качестве любовников бандитов, найдет способ рассчитаться с Вестой Каширцевой или Катей Родимовой. Но время шло, дата отъезда приближалась.
– Мне требовался скандал, – понурившись, объяснял Ник следователю. – Громкий. После которого Эмилия отказалась бы от сотрудничества. Я разбираюсь в фармакологии, но идею с отравлением пришлось оставить. Это не произвело бы должного эффекта. Поэтому Веста погибла под колесами автомобиля. Эта бежевая «девятка» была зарегистрирована на деда. После его смерти у меня осталась генеральная доверенность. Я долго готовился осуществить задуманное. Веста мне доверяла, проблем с тем, чтобы выяснить ее планы, не возникло. Но надо было сделать так, чтобы меня не заподозрили.
– Что за женщина управляла автомобилем?
– Женщины не было. За рулем находился я. Накануне напросился к Весте в гости. Ехали в ее «Мерседесе». Незаметно включил «противотуманки». Гараж освещается, света фар девушка просто не заметила. На следующий день пришел в агентство, сказал, что буду в лаборатории, чтобы меня не беспокоили. У меня есть привычка напевать во время работы. Я оставил включенным диктофон с заранее подготовленной записью. А сам надел парик, сделал макияж и покинул агентство. Волновался, что меня узнают, поэтому выжидал, пока охранник отлучится. Но он читал книгу, а время поджимало. Он не узнал меня… Однако все оказалось напрасным! Веста умерла, а скандала не было! Не знаю, каким образом Ира Суханова все замяла. Я написал ей анонимное письмо, рассчитывая, что она испугается и откажется от поездки. Потом послал по электронной почте сообщение Эмилии Конде, где рассказал о смерти Весты. Думаю, она его не получила или не прочитала. Пришлось убирать Катю. Перед ужином я ей вручил таблетки, сказав, что это радикальное средство от угревой сыпи. И попросил держать это в секрете, так как препарат якобы редкий, дорогой, и я не хочу, чтобы другие девочки ко мне обращались.