— Он говорил, что понимает нас и наши проблемы, знает, как тяжела работа полицейского. Но это были лишь пустые слова. Никто из них не знает, что это такое. Если бы знали, давно объединили бы нас и платили нам больше. Сделали бы так, чтобы имело смысл соблюдать закон. — Уэлланд помолчал немного. — Иногда приходится обходить существующие правила, чтобы подзаработать немного то здесь, то там. Подумаешь, исчезла какая-то улика! Кто это заметит? Ее все равно потом отправили бы в топку, так почему не извлечь из этого выгоду?
Он по-прежнему не смотрел на меня. А мне все больше становилось не по себе оттого, что я находился в этой неуютной комнате и слушал то, что не хотел слушать. Со стороны могло показаться, что в словах Уэлланда нет никакой логики, но я знал, что это не так.
— Что вы хотите сказать, сэр?
— Ты знаешь, что я хочу сказать, Дэннис. В прошлом тебе приходилось играть не по правилам…
— Я всегда старался быть честным, — повторил я, но на этот раз мои слова прозвучали менее убедительно. — Не думаю, что…
На этот раз Уэлланд повернул голову и посмотрел мне в глаза.
— Дэннис, в прошлом ты делал вещи, которые не должен был делать. Я знаю это, и у меня нет никаких сомнений. Пропадали некоторые улики, например изъятые у преступников наркотики, и только ты мог взять их. — Я попытался вставить слово, но Уэлланд жестом заставил меня замолчать. — Ты хороший коп и всегда был таким. Но я не слепой и не глупец. Не стану утверждать, что ты нарушал закон, но знаю, что таким образом ты зарабатывал незаконные деньги, заключал сомнительные сделки. Конечно, я понимаю, ты работал, не жалея себя, и многих негодяев засадил за решетку. Если бы не ты, эти мерзавцы продолжали бы разгуливать на свободе. Знаю, что пару раз тебе приходилось — как бы это сказать? — прибегать к нестандартным приемам, чтобы прищучить особо изворотливых типов. И я прекрасно понимаю, почему ты так поступал. Закон иногда напоминает смирительную рубашку, мы с тобой знаем это, потому что являемся представителями старой школы. А эти новые люди, они ничего про это не знают… — Уэлланд снова отвернулся, давая мне понять, что высказал все, что было у него на душе.
Я сидел и молчал, не зная что ответить ему. Что тут скажешь? Инспектор поймал меня с поличным, а я даже не заметил, что прокололся. Наверное, не стоило быть таким беспечным. Я вздохнул и с тоской подумал о сигарете.
— Знаете, что мне нравится в вас, сэр? Вы всегда говорите прямо.
— Иначе нельзя, при моей-то должности.
— Что врачи говорят о… м-м-м…
— О раке? Не надо бояться этого слова. На сегодняшний день ситуация не из лучших, Дэннис. Повезет — я поправлюсь, но шансов мало. Впрочем, как и у тебя.
Меня охватил внезапный приступ страха.
— Что вы имеете в виду, сэр?
Он вновь замолчал, но почти тут же продолжил:
— Ты мне всегда нравился, Дэннис. Намного больше, чем я это тебе показывал. Мне нравилось, что ты никогда не отступаешь. У тебя есть характер и смелость, а это сегодня большая редкость. Поэтому я хочу, чтобы ты был осторожен.
— Что заставляет вас говорить так? — спросил я, сохраняя спокойствие в голосе. — Вы знаете что-то, о чем не знаю я?
— До тебя у меня были посетители. — Уэлланд вздохнул. — Двое мужчин из отдела по борьбе с уголовными преступлениями.
Значит, меня подозревали. Я понимал, что это возможно, еще когда увидел в газете фоторобот, но все равно сейчас с трудом скрывал свой испуг.
— Что они сказали обо мне?
— Задавали много вопросов.
— Что их интересовало?
— Характер, высказывания… и все такое. Они хотели знать, не водились ли у тебя лишние деньги, не было ли у меня подозрений, что ты… берешь взятки. — Уэлланд сделал акцент на последних словах.
— Что вы ответили им?
— Что ты хороший полицейский и про тебя нельзя сказать ничего плохого, кроме того, что иногда тебе уж очень сильно хотелось получить от задержанного признание.
— Спасибо вам, сэр.
— Что бы ты там ни сделал, Дэннис, будь осторожен. Потому что они тебя подозревают.
Пару минут я сидел, ничего не говоря и не двигаясь, пока до меня не дошла вся значимость услышанных мной слов. Странно, но я почувствовал облегчение от того, что Уэлланд не связывал меня с тем преступлением у «Тихой пристани». Не думаю, что смог бы перенести осуждение человека, которого я уважал.
— Не переживайте, сэр. Ничего серьезного не случилось, поверьте.
— Конечно. Я понимаю.
И снова повисло молчание. Наконец я поднялся и сказал, что мне пора идти.
— Нужно о многом подумать, — добавил я.
— Постарайся не привлекать к себе внимания, — посоветовал мне Уэлланд. — Побудь какое-то время паинькой.
— Попробую.
— Ты хороший коп, Дэннис. И спасибо, что зашел навестить меня. Я очень ценю твое внимание.
Я улыбнулся и тихонько похлопал его по руке.
— Вы этого заслуживаете, инспектор.
Он одобрительно кивнул, и я направился к выходу.
— Меня удивил только один их вопрос, — проговорил он, когда я уже был у двери.
Я остановился и, обернувшись, спросил:
— Какой, сэр?
— Почему-то их очень интересовало, хорошо ли ты стреляешь.
Я пожал плечами.
— Вы же знаете, как у них там все устроено. Спрашивают то, что положено по протоколу. Может, они хотят повесить на меня еще пару убийств?
Уэлланд слабо улыбнулся:
— Никогда не угадаешь, что у них на уме.
Я отвел глаза, надеясь, что мне удалось изобразить понимающий взгляд.
Глава 26
Они взяли мой след и шли по нему быстро, опережая меня на шаг. С каждым часом у меня оставалось все меньше возможностей для маневра, и я понимал, что если не смогу быстро принять правильное решение, моя жизнь в два счета закончится. Останется только жизнь за решеткой, где я буду отделен от остальных заключенных ради своей же безопасности. И сколько лет я там проведу? За тройное убийство — лет тридцать, не меньше. А может, всплывет и четвертое.
Подумать только, тридцать лет без единого глотка свободы!
В тот вечер я сидел в «Китайце» за угловым столиком, пил скотч, который никак не мог успокоить мои нервы, и пытался найти выход из сложившейся ситуации. Итак, меня подозревали. Патрульный, который остановил меня в тот день, увидел фоторобот и дал показания. Вероятно, детективы уже раздобыли мою фотографию, чтобы показать главному свидетелю — девушке из гостиницы, и скорее всего она указала на меня как на убийцу. Интересно, хватит ли этих показаний для того, чтобы задержать меня и предъявить обвинение? И почему они не спешили делать это? Возможно, хотели, чтобы я привел их к тому, кто заказал убийство. А может, надеялись собрать побольше доказательств моей вины и уж потом поймать меня в ловушку. Очевидно, учитывая мою роль в совершенном преступлении, они понимали, что бесполезно предлагать мне сотрудничать с полицией в обмен на обещание смягчить наказание. Я бы не стал им ничего рассказывать, как бы они на меня ни давили.
Кроме того, ситуация была еще и очень постыдной. Действующий офицер полиции, занимающий достаточно высокий пост в правоохранительных органах, проработавший семнадцать лет и имевший практически безупречную репутацию, — и вдруг арест за убийство трех человек! Никто из вышестоящих чиновников не хотел бы такого развития событий, по крайней мере до тех пор, пока не будут обнаружены бесспорные доказательства моей вины. Это давало мне шанс на спасение от незавидной участи заключенного.
Я был уверен, что на сегодняшний день за мной велось непрерывное наблюдение. Для них упустить меня было гораздо хуже, чем арестовать, потому что информация о том, что преступника подозревали, но ему удалось ускользнуть, могла стать достоянием общественности.
Я допил скотч и непринужденно оглядел бар, стараясь вычислить, кто из посетителей может быть агентом полиции. Если за мной отправили приглядывать лучших из лучших, догадаться будет непросто. Но им, в свою очередь, намного сложнее работать, когда объект подозревает, что за ним ведется слежка.
В дальнем углу бара я приметил мужчину средних лет, беседовавшего о чем-то с Джоан, хозяйкой заведения. Он был одет в дешевый черный костюм, его галстук, повязанный на рубашку с расстегнутой верхней пуговицей, сбился на бок. Я понаблюдал за ним пару секунд, а потом переключил внимание на других людей. Неподалеку что-то обсуждали двое бизнесменов, которые показались мне знакомыми, в стороне группа молодых ребят столпилась вокруг музыкального автомата. Две пары сидели за столиками в разных концах помещения: одну я узнал, а другую никогда раньше здесь не видел. Эти мужчина и женщина явно скучали и ничего не говорили друг другу, поэтому я решил, что они, скорее всего, супруги со стажем. Женщина подняла голову и поймала мой взгляд, но в ее глазах я не увидел и тени испуга, который мог бы говорить о том, что ее рассекретили. Напротив, она слегка смущенно улыбнулась мне. Ее спутник ничего не заметил, поэтому, прежде чем отвернуться, я послал ей улыбку в ответ.
Кроме тех, кого я успел разглядеть, в помещении было еще человек двенадцать. Они сидели за своими столиками, пили и вели непринужденные беседы. Я старался ни на ком не задерживать взгляд: не хотелось бы, чтобы группа слежения — конечно, если таковая была — поняла, что я их вычислил. Если это произойдет, меня сразу же возьмут под стражу, догадавшись, о чем со мной говорил Уэлланд. Я не мог этого допустить.
Инспектор сделал мне одолжение, прикрыв мою задницу и предупредив о происходящем, несмотря на заданный ему вопрос о том, как я стреляю. Многие люди в такой ситуации забыли бы о своих симпатиях и выложили бы все, что знали. Но не Уэлланд. Хотя, прокручивая в уме нашу с ним беседу, я был уверен, что видел в его глазах сомнение. Если бы инспектор знал обо мне правду, наш разговор сложился бы по-другому. Моим преимуществом было то, что мало кто из моих знакомых мог поверить в то, что я был способен на убийство.
Я закурил сигарету, размышляя о том, что удерживало меня от бегства. Теперь уже ситуация не могла рассосаться сама собой. Детективы, ведущие расследование, будут искать, пока не найдут то, что им нужно. Потом, так или иначе, они меня арестуют. И если