Вася задумался, наморщил лоб и подпер рукой свой крепкий подбородок.
— Ну а как же мне тогда быть? — Наконец, спросил он.
— Просто написать письмо. Самому. Как можешь, и теми словами, которые сам решишь подобрать. Выразить свои чувства так, как умеешь.
— Да я ж говорю… Не писец я…
— Не писарь, ты хотел сказать?
Уткин задумчиво приподнял взгляд.
— Ну… Ну да. Не писарь.
— Ну неужели ты с Настенькой никогда в жизни и словом не обмолвился?
— Как это не обмолвился? — Вася удивленно приподнял брови. — Обмолвился. Мы много говорили про всякие вещи. Да у нас всегда было о чем поговорить!
— Ну вот, — я улыбнулся, — и не стеснялись же?
— А чего тут стесняться?
— И она тебя не высмеивала?
— Настенька? Высмеивать? — Вася сделал такое лицо, будто бы даже обиделся. — Да никогда в жизни!
— Так а чего же ты стесняешься ей письмо написать? Ведь говорил же с ней ты. Сам. Своим собственным ртом. А теперь хочешь, чтоб за тебя с Настенькой кто-то другой разговаривал.
Лоб Васьки наморщился еще сильнее от глубокой задумчивости. Потом Уткин будто бы просиял.
— А ведь и правда…
— Ну вот, дерзай. — Я улыбнулся. — Тогда выходит я тебе и не нужен совсем. Это ты сам себе каких-то глупостей понапридумывал.
Я встал было из-за стола, бросил:
— Ну лады. Пойду. Мешать не буду.
— Стой! — потянулся ко мне Вася.
— М-м-м-м?
Он снова нахмурился и будто бы сделался то ли смущенным, то ли каким-то сердитым.
— У меня все равно есть к тебе просьба.
— Какая?
Вася опять бросил на меня взгляд голодного щенка, спросил:
— Ошибки проверишь, а?
Я вздохнул, вернулся на свое место.
— Проверю, Вася. Обязательно проверю.
На следующие сутки мне выпал ночной дозор. Утром, после завтрака, я обработал раны Булата, прогулялся с ним немного. Покормил. Пес шел на поправку. Швы заживали хорошо, и теперь оставалось только следить за ними, чтобы не зарастали струпьями.
Кобель подпускал меня к себе, но все равно поглядывал с какой-то опаской. Простые команды, что я ему давал, воспринимал с неохотой. Однако «рядом», «сидеть» и «лежать» выполнял. Хотя и очень через силу.
— Работаешь с псом? — Спросил у меня Таран, когда увидел, как я хожу с Булатом у собаковязи питомника.
— Так точно, товарищ старший лейтенант.
Шеф посматривал на пса с какой-то чуткой настороженностью. Старался не подходить близко. Булат тоже напрягся: навострил уши, уставился на начзаставы, как волк на добычу.
— Ребята-собачники посоветовали его почаще выгуливать, — сказал я. — Как заживет, говорят, надо сходить на полосу препятствий. Погонять его там. Посмотреть, как будет себя вести.
Таран задумался.
— И не боишься?
— А чего мне бояться? — Пожал я плечами. — Я с ним по-человечески, он со мной по-собачьи. И вся недолга.
— По-собачьи может и порвать, — хмыкнул Таран.
— Может. Потому я с ним и по-человечески.
— Ну ладно, работай, — шеф кивнул, — посмотрим, что из вас получится.
Потом он снова задумался.
— Правда… Знаний у тебя по этому делу нету. Ты у Нарыва поспрашивай, если будет нужна помощь. Подскажет.
«Не подскажет, — подумал я, — по крайней мере, пока он удила закусил. А там глянем».
— Если что, найду, у кого выспросить совета, — заверил я шефа.
— Значит, слушай мою команду, — сказал Таран, немного помолчав, — объявляю тебе задачу: привести пса в надлежащее состояние. Сможешь его приучить, чтобы на других людей не кидался? Чтобы нормально воспринимал остальных собак? В общем, чтобы мог караульную службу нести?
Я улыбнулся. Глянул на Булата, а потом встал перед ним в стойку для отдания команды. Сказал, вытянув руку над псом:
— Сидеть.
Для большей убедительности я придал голосу офицерского командного тона. Пес немного посомневался, повредничал, но все же сел. Уставился на меня взглядом своих ореховых глаз.
— Ну вот и хорошо, — разулыбался Таран. — Это уже какой-никакой, а сдвиг. Короче, с этого дня перевожу тебя в собачники. Приписываю к тебе Булата. Будешь с ним заниматься, пока не окрепнет. Потом возьмешь с собой в дозор. Понимаю, для экспериментов время не лучшее, но и собаку я губить не могу. Посмотрим, как себя проявит.
— Есть, заниматься с собакой, — улыбнулся я шефу.
Вдруг Таран помрачнел.
— Ты же понимаешь, что если все у тебя получится, мне придется собаку отдать Нарыву. Что б тот его обратно, в служебно-разыскные вернул, — Таран замолчал на мгновенье, сжал губы. Потом продолжил: — А тебе, Саша, придется с Булатом расстаться. Так и знай.
Глава 17
— Пальма-то, все. Щенная, — продолжал шеф. — Это уже очевидно.
Таран снял шапку, пригладил немного топорщившиеся волосы. Когда надел обратно, добавил:
— Ее списывать придется. Тут никуда не деться. Да и хлебнем мы все еще с этим делом.
— Понимаю, — сказал я, хмуро глянув на Булата.
— Дам тебе один совет, Саша, — продолжил Таран и вздохнул. — Я знаю, как это бывает. Постоянно вижу, как инструктора, вожатые, со своими собаками прощаются, когда уходят на дембель. Это, считай, как с родственником расстаться. С хорошим другом. У всех глаза блестят: и у собак, и у солдат. Иной раз, псы даже в работоспособности теряют. Горюют, чужие команды не хотят выполнять.
— Если вы о том, чтобы я к собаке не привязывался, товарищ старший лейтенант, это вы бросьте. — сказал я, глядя не на него, а на Булата, ждущего у моих ног.
— Как это, бросьте? — Недоуменно нахмурился шеф.
— Так это. Есть у нас с этим псом что-то общее. Судьба похожая. Тут вряд ли получится не привязаться. Нам обоим.
— Вот как?
— Недаром же, он только меня к себе и подпускает. Чувствует похожую душу.
Мы с шефом несколько мгновений помолчали. Неприятную тишину первым нарушил я:
— Мне раньше уже приходилось терять близких людей. Если уж у нас с Булатом дело пойдет, то что ж. К списку добавится еще и собака.
Таран молчал. Не отрываясь, смотрел на пса.
— Прикажете отдать собаку, — продолжил я, — то что поделать? Приказ есть приказ. Выполню как полагается. А вот, согласится ли Булат такой приказ выполнять, это я вам сказать не могу. Это он сам вам потом покажет. Если придет время.
Таран взглянул на небо. Поправил шапку и вскользь бросил с легкой улыбкой:
— Ну что ж, поживем, увидим. В конце концов, у нас бывало, что из бойцов прямо тут, на заставе, инструкторы получались не хуже, чем в учебке. А то и лучше.
А потом направился вон от питомника.
— И ты эту хрень с собой потащишь? — Я вопросительно приподнял бровь.
— Ну да, нанижу на донку, вдруг чего помается, — сказал Стас Алейников, демонстрируя мне дохлую ворону, которую он привязал веревочкой за лапу.
Ворону мы нашли по пути к небольшой речушке, впадающей в Пяндж. Река тянулась недалеко от правого фланга, и сегодня, в мой выходной, мы со Стасом, также свободным от службы, отпросились у шефа сходить на рыбалку. Поймать чего-нибудь на уху.
По правде говоря, рыбачить собирался именно Стас. Он оказался заядлым рыболовом еще с детства. Теперь на его спине, рядом с автоматом, висел матерчатый мешок, полный рыболовных снастей и составных бамбучек.
— Там река неглубокая, но илистая. Закорчеванная, — пояснил он, когда мы шли вверх от заставы, — в тех местах сом клюет.
— Думаешь на эту дрянь его выловить? — Я хмыкнул.
— Ну да. А почему бы и нет? Чем черт не шутит?
Ворона погибла недавно, и признаков разложения на черном пернатом тельце мы не заметили. Она даже еще не окоченела. Это обстоятельство, конечно, вызвало у Стаса недовольство. Он даже прокомментировал:
— Жаль, не воняет. Так вернее бы было. Но может, все равно сойдет.
День сегодня был хоть и прохладный, но безветренный и даже солнечный. Вне тени припекало, и мы бодро шагали по тропе, огибая невысокую сопку.
— А ты что ж, с Наташкой хочешь увидеться? — Спросил Стас, поправляя автомат на спине.
В связи с обстановкой, без оружия нас не выпускали с заставы даже в выходной. Среди солдат потянулись слухи, что Шамабад скоро перейдет на усиленный режим. Правда, Таран еще не объявлял такого приказа, хотя с момента прибытия танкового усиления прошло три дня.
— Хочу.
— И вы даже договорились?
— Договорились.
— А каким макаром-то? — Удивился он, — вы ж не виделись с того самого дня, как мы ходили геологов искать.
— Голубиной почтой, Стасик, — отшутился я, — голубиной почтой.
На самом деле, я, почти сразу, как узнал, когда у меня по расписанию выходной, просто направил ей письмо самой обычной почтой. Правда, пограничной. Адресат располагался недалеко, и письмо должно было дойти за считаные дни.
В нем я указывал Наташе на дату встречи. А еще на место. Место обычное и знакомое нам обоим. Это была стоянка у начала того самого маршрута, на котором мы искали ее группу. Ничто в послании не указывало на то, что мы собирались подобраться чуть не к Границе. Теперь оставалось только надеяться, что Наташа будет ждать меня в уловленном месте.
— Ты ее к Муське поведешь? — Прямо спросил Стас.
— К Муське, — я улыбнулся.
Алейников хмыкнул.
— И чего она в тебе нашла? — Мечтательно спросил он, глядя на голубое небо. — Я ведь, каюсь, тоже грешен. Носил ей цветочки. Да не взяла. Дала отворот поворот.
Не ответив, я только показал ему мимолетную улыбку.
— А ты, Сашка, гляди-ка, даже специально за ней не ухлестывал, а она к тебе почему-то тянется.
— Кто ж их, девчонок, разберет? — Уклончиво ответил я.
— И верно, — вздохнул Стас. — А я вот, со своей разбежался. Прям перед армией.
— Почему?
Стас хмыкнул и улыбнулся одними только губами. Видел я, что глаза его при этом остались грустными. Ефрейтор пытался скрыть свои чувства.
— Да вот такая она оказалась лиса, — сказал он наигранно весело. — Валька моя всегда была умница. Отличница. Особенно в математике хорошо разбиралась. Меня, оболтуса, постоянно подтягивала по этому делу.