а несколько мгновений, робко отстранилась, поторопилась заговорить, чтобы закончить неловкую паузу:
— Саша… Познакомься, это дядюшка Курбан Маджидов, давний друг моего папы. А вы, дядюшка Курбан, познакомьтесь с Сашей. Это мой… Мой друг.
Курбан добродушно разулыбался. Я буркнул:
— Здравствуйте.
— И тебе привет, пограничник.
Я внутренне напрягся. После свадьбы с Наташей я долгие годы тесно общался с его отцом. Знал многих его друзей лично. О многих из них слышал, притом только хорошее. Но имени Курбана Маджидова Иванов никогда не упоминал. Никогда и никому из нашей семьи о нем не рассказывал.
— Красивая у вас птица, — пробурчал я, внимательно всматриваясь в глаза старому Курбану.
— Это Сауле, — Курбан погладил соколицу пальцем по пернатой головке, — моя помощница. По хозяйству мне помогает.
Я вопросительно приподнял бровь.
— Мой род очень древний, — поторопился объяснить Курбан, — мой дед был большим баем в этих местах. Очень любил соколиную охоту. Отец тоже занимался этим, он и научил меня такому благородному делу.
В веселом, хрипловатом голосе Курбана я уловил едва слышные нотки сожаления. Не уж то о прошедших временах, когда дед его был баем?
— С приходом советской власти все изменилось, — с улыбкой продолжал он, — отец у меня был богатым наследником когда-то. Потом отдал все советской власти. А я вот теперь простой колхозный водитель. Ну…
Курбан на миг задумался, продолжил, снова поглаживая свою большую птицу:
— Почти все. В наследство мне осталась только любовь к соколиной охоте, ну и в хозяйстве, как я уже сказал, такая охота оказалась полезная.
— В хозяйстве? — Спросил я.
— Угу. Я держу голубей. Люблю этих птичек. А в округе много хищных птиц, которые тоже их любят. Сауле научена их отгонять. Она помогает мне держать любого тетеревятника или орла подальше от тех мест, где летают мои голуби.
— Я попросила дядю Курбана мне помочь, — вклинилась Наташа, — папа меня бы никогда на границу не пустил. А дядя Курбан вызвался подсобить, когда узнал, зачем мне сюда надо.
Наташа хитро улыбнулась, блеснула глазками и продолжила:
— По моей легенде я помогаю дяде Курбану с его больным козленком.
— У меня есть коза, — поспешил пояснить Курбан, — недавно козлят мне принесла. Один родился слабеньким, сиську у матери не берет. Я за ним ухаживаю сам, но не всегда есть время. Потому как нету у меня жены и семьи, один живу. Вот Наташа и вызвалась помочь.
— А взамен дядюшка Курбан согласился меня от отца прикрыть.
— Не самое удачное время ты выбрала, чтобы вот так вот азарничать, — сказал я строго.
— Я понимаю… Понимаю, Саша, — несмело ответила она, — и я обещаю тебе, что больше не буду… Не буду сюда ходить.
— Я тебе верю, — тихо сказал я.
Потом обратил взгляд к лисьей норе. Полез в подсумок.
— Нужно покормить Муську. У меня служба.
Достав банку собачьих консервов, я присел на колено, вскрыл ее ножом и добавил в тушенку несколько колесиков капанной колбаски. Подставил к входу Муськиного домика.
Привыкшая к людям лисица не заставила себя ждать. Почти сразу показала наружу нос. Потом, совершенно не опасаясь нас, вышла из норы. Смело подобравшись к банке, стала есть.
Лиса немного изменилась: объемные бока ее спали, а соски набухли и обвисли. Я сразу понял, в чем было дело. Когда из норы послышался беспокойный писк щенят, дошло и до Наташи.
— Ощенилась, — с тихим восторгом проговорила она, широко раскрыв глаза и показав белые зубки в улыбке.
— Ощенилась, — спокойно подтвердил я. — Наташ?
— М-м-м-м?
— А смотри, как еще она может.
Я медленно потянулся к Муське, и та перестала есть, немного напряглась. Даже слегка прижала уши к голове. Когда я тронул ее макушку и погладил между ушами, лисица медленно подняла их и расслабилась. Снова стала есть, словно бы и не замечая, как я аккуратно вожу рукой по ее холке.
— Она ручная стала? — С радостным придыханием спросила Наташа.
— Не со всем. В руки не дается, но погладить уже можно, — ответил я с улыбкой.
Курбан с удивлением хрипло пробормотал что-то не по-русски, потом добавил:
— Никогда такого не видал, чтобы дикий зверь так просто к рукам привыкал.
— Мы ее больше месяца каждый день подкармливали, — пояснил я, — первым погладить ее решил Алим Канджиев. Не далась. А вот Семирикин уже смог. Похвалился потом на заставе. С тех пор каждый из парней, кто к Муське ходит, еще и погладить ее не забывает.
— Необычно как, — сказал вдруг Курбан, — я думал, она теперь навсегда на людей обозлиться. А тут вот как получилось.
— И почему же ты так думал? — Спросил я, бросив на старого таджика взгляд.
Улыбчивое лицо его вдруг переменило выражение. Стало каким-то задумчивым. Он нерешительно поджал губы.
Наташа тоже как-то погрустнела. Кажется, она знала, о чем ведется речь.
— Силки те, в которых эта лисица попалась, я расставил, — сказал виновато Курбан. — Но, конечно, не на лис. На зайцев. Когда мне Наташа рассказала про вашу Муську, я ей сразу признался. А еще, потому и согласился помочь ей, что виноватый во всем оказался.
— Я на него не в обиде, — тихо сказала мне Наташа, когда я глянул на нее с немым вопросом в глазах.
Не ответив, я кивнул. Потом встал.
— Я пойду, — сказал я. — Служба.
Наташа вдруг глянула на таджика, и тот закряхтел, стал топтаться на месте неуверенно.
— Ну… Мне тоже пора. Сауле сегодня еще не летала. Надо бы ее отпустить проветрить крылья.
С этими словами старый Курбан обернулся и принялся шумно пробираться между зарослей, удаляясь от ореха.
Наташа некоторое время смотрела в его широкую, немного сутуловатую спину. Потом заглянула мне в глаза.
— И долго ли мы с тобой не сможем увидеться? — Спросила она тихо.
— Увидимся. Скоро. Это я тебе обещаю.
Девушка улыбнулась и прижалась ко мне, уперлась лбом в грудь.
— И я тебе тоже верю, Саша. Верю и буду ждать этого дня.
— До свидания, дядюшка Курбан! — Крикнула Наташа и помахала Курбану ручкой из-за невысокого заборчика, выложенного из больших камней.
— До свидания, девочка моя, — ответил ей Курбан, — передавай привет своему отцу! Пожелай ему от меня доброго здоровья!
— Обязательно!
Наташа зашагала по тропинке к лагерю геологов, который те разбили теперь в новом месте, под невысокой скалой с нехитрым названием «Лах», что, на русский так и переводилось «Скала».
Как только девушка ушла, Курбан помрачнел. Обернулся к своему низенькому глиняному домику с плоской крышей, деревянной дверью и единственным окном в потолке.
В нешироком дворе Курбана, обнесенным каменной изгородью, было небогато. Курбан в принципе жил не бедновато, а еще крайне замкнуто.
Если б гость решил посетить хозяйство старого охотника, он бы увидел во дворе, кроме домика, небольшой сарай с навесом и подвалом, пустой загончик для скота и построенную на крыше дома голубятню из досок и новой рабицы, которую Курбан умудрился достать в колхозе.
Курбан даже не был уверен, разберет ли гость: где тут сарай, а где личное жилище охотника.
Старик вздохнул. Вот как может распорядиться судьба: родился на богатой вилле из камня и благородных пород дерева, а жизнь свою заканчиваешь здесь, в глиняном домишке, продуваемом ветрами со всех сторон света. Такое положение дел всегда казалось Курбану несправедливым.
Старый охотник снова вздохнул, посмотрел на сероватое небо. Потом направился к голубятне.
Он поднялся по скрипучим и гниловатым ступеням, что сам сладил у северной стены своего домишки. Взобрался на плоскую шиферную крышу и, аккуратно ступая, подошел к голубятне.
Внутри, на длинных насестиках урчали, волновались и хлопали крыльями разномастные голуби. Жили тут красногрудые Чинны, мраморно-седые Челкары, сизокрылые красавцы породы Хаккия и другие разномастные виды голубей.
Курбан глянул вверх, к небу. Там медленно парили и хлопали крыльями те из его подопечных, которым захотелось сегодня ветром пощекотать свои красивые перышки.
Немало было у Курбана красивых голубей. Немало редких пород, которые он долгие годы лелеял для собственного удовольствия. Потому что находил отдушину в этих красивых птицах.
Однако сейчас его интересовали не они. Другой, скромный и белокрылый голубок, сидевший в уголке голубятни, привлек внимание старого охотника.
Курбан зашел внутрь, но голуби, привыкшие к хозяину, его не испугались. Они продолжали мурлыкать, гордо дергать своими маленькими головками. Курбан взял белокрылого, осмотрел его розовенькие лапки. Потом почему-то оглянулся.
Он знал, что для всех в округе Курбан Маджидов — лишь странноватый и одинокий отшельник. Добродушный колхозный шофер. И больше никто. Тем не менее, Курбан волновался. Казалось ему, что сейчас, именно в этот самый момент, чужой недобрый взгляд шарит по его спине. Он набрался смелости, потому что знал: скоро его жалкая жизнь закончится. Наступит иная, богатая жизнь. Такая, которой, по его мнению, он заслуживал гораздо больше.
Курбан снял с лапки голубя маленький, запечатанный воском контейнер, сделанный из гусиного пера. Отломил крышечку и достал крохотную записку.
Когда Курбан ее прочел, обрадовался. Улыбка растянулась на лице старика. Как хорошо, что в ту ночь, он не прогнал молодого парня, что принес ему ту странную кассету. Теперь она — ключ к лучшей жизни для старика. Разве не заслужил он хоть на старости лет пожить, как человек?
— Но когда? — Тихо спросил он сам себя.
В записке из тонкой бумаги этого не было указано. Ну ничего, он подарил Абдульбари трех голубей.
— Итак, начнем наше занятие, — с важным видом сказал политрук Строев, удерживая в руках какой-то буклет и внезапно… сигнальный пистолет Шпагина, — все вы знаете, что это такое и для чего применяется.
С этими словами он поднял ракетницу, продемонстрировал ее всем, кто находился сегодня в ленинской комнате.