— Товарищ капитан, если вы решили пошутить, то это можно было сделать и в присутствии начальника заставы.
— Не крути хвостом! — Немедленно посерьезнел особист. Улыбку тотчас же сдуло с его лицо, — сам бы ты никогда не вышел из такой ситуации, какая сложилась под Бидо! Духи поймали бы тебя и просто отрезали бы голову!
— Как видите, не отрезали, — невозмутимо ответил я.
— Вижу, — буркнул Сорокин. — Хочешь, я расскажу тебе одну интересную историю? Произошла она в середине прошлого года, в восемьдесят первом Термезском погранотряде. Хочешь послушать?
Я только пожал плечами.
— Погранец, служивший на одной из тамышних застав, познакомился с девчонкой в местном кишлаке, — начал особист, — Стал по выходным отпрашиваться к ней в гости, познакомился с семьей. Сам узбеком был. Стал их семье хорошим другом. Девчонку к нему даже сватать собирались. А потом папаня той девчонки принялся ему потихоньку рассказывать, мол, мы, мусульмане, должны помогать друг другу. Мол, твориться на афганской земле несправедливость. Страдают там истинные мусульмане. Девочка солдатику даже подарочек преподнесла: платок с вышивкой.
— Я догадываюсь, чем все кончилось, — сказал я, когда Сорокин выдержал многозначительную паузу.
— А потом папаня той девчули ему и говорит, — продолжил особист, сделав вид, что не слышал моих слов, — видишь, на платочке узор? Если встретишь кого-то с таким же платочком, на котором такой же узор, выслушай этого человека.
— Встретил, — догадался я.
— Встретил, — кивнул Сорокин, — дедка старого. Да только перед этим, семейство девчонки снялось с места. В горы ушли. Планировали сбежать на ту сторону, а дед узбеку набрехал, что их наши взяли, за промусульманские враждебные, видите ли, настроения. И если он хочет отомстить за нее, должен потравить всех собак и лошадей на заставе, а потом уйти за границу, чтобы воевать против шурави. И знаешь что? Он правда собирался. Хорошо, вовремя взяли!
— Если вы намекаете на мою связь с духами, это глупости.
— Кончай выделываться! — Вдруг сорвался Сорокни, — отвечай, как тебя контролирует Юсуфза? Что тебе пообещали? Что ты обязан сделать за то, что его люди сохранили тебе жизнь⁈
Глава 5
— Вы хотите сказать, что подозреваете меня в измене Родине? — Не повел я и бровью.
— Потому что ты не мог выйти с горы просто так, сам! Не мог и все! Кроме того, Усуфза подсунул тебе своего сынка, чтобы вывести из-под подозрений! Так и было, да?
— Родного сына? Ради диверсии? — Хмыкнул я. — Вам самому не кажется это странным?
— У него их пять! Видимо, Юсуфза считает, что одним можно пожертвовать, чтобы подорвать боеготовность заставы! Значит так.
Сорокин взял какую-то тетрадь Тарана, бегло просмотрел, что в ней написано. Потом, убедившись, видимо, что ничего серьезного, выдрал из середины листочек, взял ручку и положил все это на край стола.
— Пиши, Селихов, как все было на Бидо. Да во всех подробностях. Пиши, как ты выбрался с горы и кто тебе помог. Пиши, что ты должен был сделать для Юсуфзы и кто тебя контролирует. Как осуществляются контакты. В общем, пиши все.
— Это допрос, товарищ капитан? — Спросил я таким строгим тоном, что Сорокин даже удивленно нахмурился.
— Можешь считать, что да!
— Тогда могу я познакомиться со всеми документами по моему делу? А еще хотел бы спросить, если меня подозревают в таком тяжком преступлении, как измена, почему я еще не в наручниках?
Сорокин гневно надул брови. Он занервничал. Я видел это по легкой испарине, выступившей на его широком лбу, под куцей челкой светло-русых волос. Однако, стоит отдать должное капитану, на лице не отразилось этих эмоций. На нем, скорее, было написано что-то вроде: «ну как же ты достал, салага? Не видишь, тебя к стенке приперли? Давай уже, сознавайся, не рой самому себе яму».
Да только сознаваться то было не в чем. Я совершенно точно понимал, что все происходящее — личная инициатива Сорокина. У него на меня ничего нет и быть не может.
Сорокин был в себе уверен и дерзок. Он полностью полагался на свой авторитет и суровую репутацию офицеров особого отдела. Потому и решил: «а чего запариваться с доказательной базой?» Можно же нажать на бойца, и тот сам во всем раскается. Зачем он со всем этим затеялся? Скорее всего, чтобы выслужиться. Другой версии у меня не было.
Возможно, с кем пожиже, такое его давление и прокатило бы. Например, с зеленым солдатиком-первогодкой, который трепетал от одного лишь факта, что сидит перед особистом. Но со мной эти штучки не пройдут.
Я был почти уверен, что Сорокин решил строить свое «расследование» от моего признания. Потом, с моей же помощью, собрать «улики». М-да. Видимо, расслабился он в своей оперативной работе.
В моей прошлой жизни мне не раз и не два приходилось сталкиваться с офицерами особого отдела. Бывали среди них и хорошие, и плохие ребята. Люди же, чего тут попишешь? С одним таким, будучи офицером, я даже дружил. Петькой Солодовым. Майором. Интересно, как он там? Бегает жеж где-то по степям да горам Афгана вместе с моей ротой сейчас зеленым сержантом. Вернее, теперь уже с Сашкиной ротой.
Выучка у этих ребят-особистов всегда была что надо. Тут ничего не скажу. Да только некоторые слишком уж надеялись на свое положение. Зачем проводить тщательное следствие, если можно так, «с ноги» войти? Сдается мне, Сорокин был именно из таких.
Что ж, если Сорокина я читал как открытую книгу, и в общих чертах понял, каким человеком сделал его особый отдел, то второй капитан, Шарипов, вызывал у меня больше вопросов. Он, пока что, оставался темной лошадкой.
— Ты, боец, что? Шибко умный? — Угрожающее зашипел Сорокин, глядя на меня исподлобья. — Ты, наверное, не совсем понимаешь, в какой ситуации находишься.
— А мне кажется, очень даже понимаю.
— Пиши! Пиши, если не хочешь, чтобы я тебя прям сейчас отволок за шкирку в отряд, на губу!
Я хмыкнул.
— Ну хорошо. Разрешите? — Кивнул я на бумагу с ручкой.
Капитан, сгорбившийся, напряженный, как шакал перед прыжком, вдруг посмотрел на меня благосклоннее. Однако все еще с некоторым подозрением.
Сорокин откинулся на спинку стула. Бросил:
— Так бы сразу. Разрешаю, Селихов. А еще обещаю, что расследование будет тщательным. Если найдутся смягчающие обстоятельства, следствие их обязательно учтет, я позабочусь.
— Вы очень великодушны, товарищ капитан, — съязвил я.
— Пиши, — раздражено сказал Сорокин.
Видно было, как он насторожен. Что мое хладнокровие его очень беспокоит. Признаюсь, это меня даже развеселило.
Я пододвинул стул к уголку стола. Устроившись, стал торопливо писать объяснения. Сорокин внимательно наблюдал. Хмурился. Когда я сунул ему листик, особист быстро прочитал написанное.
— Значит сотрудничать мы не хотим, — сказал он, откладывая лист. — Чего ты тут понаписал?
— Все как было, товарищ капитан. Все, как вы попросили.
— Значит, говоришь, просто спрятался? Тебя просто не нашли духи?
— Просто спрятался, просто не нашли.
— Все это я и так знаю. Я читал документы.
— В таком случае, — я пожал плечами, — вы ничего больше от меня не услышите.
Сорокин аккуратно сложил листочек, сунул в карман. Потом недовольно буркнул:
— Свободен.
Я не сдвинулся с места.
— Свободен, Селихов, я что неясно выразился?
— Я жду ваших извинений, товарищ капитан.
— Чего? — Сорокин аж побледнел от злости.
— Вы обвинили меня в измене Родине. Это меня крайне оскорбило. Боюсь, просто так я это оставить не могу, и должен буду доложить о таком вопиющим факте своему командиру.
— Ты никому не доложишь, — неприятно искривил губы Сорокин.
— Нет. Если вы извинитесь. Вы задели мою солдатскую честь и патриотические чувства.
Конечно же, такие пустые нападки задеть меня не могли. За годы службы слишком толстой шкурой я оброс. Затронуть мои чувства было сложно. Да и докладывать шефу я ничего особо и не собирался. Мало мне других забот.
Однако, каюсь, грешен. Тут моя воля дала слабину, и я просто не удержался от того, чтобы поиздеваться над нахальным Сорокиным.
Я понимал, что все его обвинения — всего лишь высосанные из пальца домыслы. А еще то, что я теперь от него все равно так просто не отвяжусь. Появилась у особиста ко мне неприязнь. Чего теперь заднюю давать? Все равно будет цепляться.
Сорокин уставился на меня, как змей на мангуста. Сверлил взглядом он меня долго. Долго молчал. Думал.
— Знаешь, что я понял сейчас, Селихов?
— Как бы правильнее сформулировать ваши извинения?
— Может, ты и не сговаривался с душманами, — он сделал вид, что не слышал моих слов, — Может, действительно тебе повезло, и ты каким-то чудом умудрился выбраться из той заварухи. Да только…
Не ответив, я вместо этого вопросительно приподнял бровь. К чести особиста, он мой взгляд выдержал.
— На этом беседа окончена, — сказал капитан, не докончив свою прошлую мысль. Потом встал.
Сорокин взял фуражку, прошел к выходу и снял шинель с крючка у входной двери. Не прощаясь, тронул ручку.
— Товарищ капитан, — одернул его я.
Сорокин застыл. Нехотя обернулся.
— Разрешите обратиться.
— Разрешаю, Селихов, — неприятно пережевывая слова сказал Особист.
— Мы оба знаем, что нападок своих вы не прекратите. И все же, я жду от вас извинений, товарищ капитан. Я человек терпеливый…
— Рядовой, вы мне что, угрожаете? — В глазах особиста снова забегали озорные искорки. Видимо, ему показалось, что он нашел за что схватиться.
— Нет, товарищ капитан. У меня и в мыслях не было. Я всего лишь хочу сказать, что так или иначе, дождусь от вас извинений. И лучше бы быстрее, чем медленнее.
Особист сделал надменное лицо и мерзковато поджал губы. Потом зло хмыкнул и вышел из канцелярии.
— Ну и что? — Спросил Шарипов, — как прошла твоя беседа с Селиховым?
В кабинете особистов царил полумрак. Работала одна лишь лампа на столе Сорокина. Рабочий день подходил к концу, и Шарипов собирался ехать домой. Жил он в небольшой квартире поселка Московский.