Овчинин снисходительно посмотрел на Носикова:
— Пьесу, которую я не только экранизировал, но еще и ставил на театре, я уж как-нибудь знаю.
— Да, простите, конечно, — смутился Носиков. — Просто я помню, что у Шекспира вечно кого-то убивают, в иных пьесах чуть ли не по нескольку человек. А в «Гамлете» с этим как?
— В «Гамлете», — усмехнулся Овчинин. — Ну там, например, Клавдий вливает яд в ухо отцу Гамлета… Но это происходит еще до начала событий пьесы.
— А на Клавдия вы тоже устраивали пробы? — спросил Носиков.
— Нет, на эту роль — тем более что она небольшая — я сразу утвердил актера, — сказал Овчинин.
— Значит, он все-таки со шпагой к вам придет, — убежденно сказал артист. — Как Гамлет.
— Всего доброго, товарищ Носиков, — неожиданно прямо сказал Овчинин, которому явно наскучил этот разговор. — И еще раз — благодарю за заботу.
Актер понимающе кивнул, попрощался и нехотя удалился.
52
Овчинин действительно нисколько не тревожился за свою судьбу и, как будто нарочно, задерживался в павильоне по вечерам в одиночку.
И очень скоро к режиссеру все-таки пожаловал тот, о ком предупреждал его Носиков.
Поздним вечером, когда все разошлись, высокий человек в черном костюме почти бесшумно проник в павильон и направился к Овчинину, который сидел за столиком и что-то писал.
Заслышав шаги, режиссер вскинул голову, равнодушно посмотрел на приближающегося и без особого как будто интереса спросил:
— Где вы взяли этот костюм?
Незнакомец лишь самодовольно улыбнулся.
— Понимаю, в костюмерной, — сам себе ответил Овчинин и вновь углубился в бумаги.
Еще раз отвлечься его заставил громовой голос гостя.
— Быть иль не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль смиряться под ударами судьбы иль надо оказать сопротивленье и в смертной схватке с целым морем бед покончить с ними? Умереть. Забыться…
— Слушайте, — невозмутимо перебил его Овчинин. — Это просто нелепо… Неужели вы сами не чувствуете? Надеть костюм Гамлета и читать монолог «Быть или не быть?» — это полная пошлость, как к ней ни подступись… Хотите ли вы таким образом подшутить, разыграть, произвести впечатление — этот способ в любом случае говорит не в вашу пользу… Смешно, дорогой товарищ, просто смешно!
— Ах так? — явно раздосадованно воскликнул гость. — Значит, я, по-вашему, смешон?
— И по-моему, и по чьему угодно, — подтвердил режиссер. — И потом, у вас такие странные интонации, что просто… Вы ведь не актер? Я угадал? Хотели быть актером, но…
— Почти угадали. — Гость как будто немного взял себя в руки. — Я и актер, и не актер. Вернее, был… при жизни одновременно и актером, и не актером. Актером — потому что это было мое призвание, моя жизнь, мое единственное образование, в конце концов! А не актером — потому что из-за некоторых личностей я так и не смог сыграть ни одной роли… Ну, почти ни одной…
— Любопытно, — отозвался Овчинин таким тоном, что было ясно: в действительности этот рассказ не показался ему сколько-нибудь любопытным. — Но, как я вижу, вы не оставляете попыток все-таки сыграть хоть одну роль? И сразу метите в Гамлеты? Что ж…
— Я уже метил в Гамлета! — отрезал гость. — Давным-давно, в прошлой жизни. Вернее, в своей единственной жизни. Это было на кинопробах к вашему фильму, Григорий Михайлович, ежели вы вдруг запамятовали…
— Та-ак, — протянул режиссер. — Понимаю… Да, меня предупреждали, что вы придете.
— Кто предупреждал? — осекся гость.
— Тот, кто опасался вашего визита ко мне, — туманно пояснил Овчинин. — Но я думаю, что он преувеличивал… Опасаться нечего.
— Вы очень самонадеянны, — покачал головой человек в костюме Гамлета.
— Таким уж уродился, — с усмешкой ответил Овчинин.
— Значит, вы знаете, кто я?
— Полагаю, друг некоего Топоркова.
Гость хмыкнул:
— Почти угадали. На самом деле я и есть Топорков.
— Все может быть, — развел руками Овчинин. — Не исключаю, что в одной Москве Топорковых несколько сотен…
— Но я тот самый Топорков, — с нажимом поведал гость.
— Молодой человек, не морочьте мне голову, — поморщился Овчинин. — Вам, как я вижу, нечем заняться. А мне вот есть чем…
— Мне не нравится, когда меня называют молодым человеком, — сквозь зубы процедил Топорков и вперил в режиссера страшный взгляд исподлобья. Казалось, секунда-другая — и он кинется на Овчинина в припадке ярости…
53
Овчинин в ответ на это продолжал смотреть Топоркову прямо в его страшные глаза. Со стороны можно было решить, что они соревнуются, кто кого быстрее загипнотизирует…
Через несколько минут Топорков не выдержал и отвернулся в сторону.
— Вы потрясающе владеете собой, Григорий Михайлович, этого у вас не отнять, — пробубнил гость. — Но это вам не поможет. — Он вновь повернулся к режиссеру. — Вы все равно умрете.
— Как и все, — бесстрастно молвил Овчинин.
— Да, но именно сегодня, — подчеркнул Топорков, — умрут далеко не все. В отличие от вас.
— Должен вас разочаровать, — насмешливо парировал режиссер, — я тоже не собираюсь умирать сегодня.
— От ваших намерений это не зависит.
— А от чьих же?
— От моих.
— Вы хотите меня умертвить?
— А вы еще не поняли?
— Любопытно, — хмыкнул Овчинин. Его как будто забавляло происходящее. — Я вас даже не помню, а вы жаждете моей крови. Чем же я так перед вами провинился, товарищ… Топорков, верно?
— Я бы сказал: призрак товарища Топоркова, — поправил гость.
Тут Овчинин не выдержал и от души расхохотался.
— Ну, уморили, — проговорил режиссер, утирая выступившие слезы. — Почему же тогда вы нарядились Гамлетом? Вам следовало надеть облачение его отца! Или не отыскали такого?
— Я не понимаю вашего веселья, — неодобрительно отозвался Топорков. — Что за радость такая, если вам осталось жить несколько минут?
— А вы полагаете, что умирать лучше со слезами на глазах? — осведомился все еще улыбающийся Овчинин. — Впрочем, вы меня до слез довели…
— Ну, довольно! — выкрикнул Топорков и внезапно выхватил из прикрепленных к поясу ножен короткую шпагу.
— О, так вы и при холодном оружии? — вскинул брови Овчинин. — Если это та побрякушка, которая фигурировала в моем фильме, то вынужден вас разочаровать: ею вы никого не убьете.
— Не волнуйтесь, — ядовито ответил Топорков, — это отнюдь не та фальшивка, с которой щеголял ваш фальшивый Свистуновский!
— А вот этого я уже не потерплю, — строго сказал режиссер. — Попросил бы при мне не оскорблять замечательного артиста.
Топорков усмехнулся:
— Если бы вы слышали, как этот замечательный артист отзывался о вас…
— Я об этом прекрасно знаю! — перебил его Овчинин. — Вы пришли сюда сплетни распускать или прокалывать меня клинком?
— Последнее, — сказал Топорков.
— Вы, кстати, так и не сказали за что, — напомнил режиссер.
— Да именно за то, что вы предпочли мне пресловутого Свистуновского!
— Даже если бы вы тогда пользовались теми же приемами, что сейчас, и с ножом к горлу требовали, чтобы я снял вас, я бы все равно вас не снял, — внушительно произнес Овчинин. — Не то что в роли Гамлета, а даже в ничтожном эпизоде.
— Вы это нарочно говорите, — угрюмо сказал Топорков. — Хотите умереть как герой. Ну что ж…
— Я просто привык относиться к своей работе на совесть, — покачал головой режиссер. — Никогда не утверждал бездарей — только и всего.
— Становитесь за ковер, — с ненавистью прошипел ему гость, показывая на небольшое пестрое изделие, висевшее на одной из декораций.
— С какой стати? — презрительно фыркнул Овчинин.
— С той самой, что крысам там самое место! — взвизгнул Топорков и вытянул клинок перед собой.
54
— Я, кажется, догадываюсь, — протянул Овчинин, не двигаясь с места. — Вы принимаете меня за Полония?
— Я призрак, но не идиот, — сквозь зубы процедил Топорков, отчего на лице режиссера сразу же возникла улыбка. — Короче, я не такой идиот, — раздраженно продолжал актер, — чтобы принимать вас за вымышленного персонажа… Я всего лишь требую, чтобы вы сыграли роль Полония, ясно?
— А на каком основании вы требуете? — пожал плечами Овчинин.
— На том основании, что у меня оружие. И, кроме того, правда на моей стороне!
— Насчет оружия поспорить трудно, — парировал режиссер. — А что касается правды, то, боюсь, здесь вы заблуждаетесь…
— Вам бы лучше бояться другого… А ну, становитесь за ковер! — выкрикнул Топорков.
— И не подумаю, — отвечал Овчинин, скрестив руки на груди и продолжая невозмутимо сидеть за столиком.
— Тогда я вас заставлю, — угрожающе прошипел Топорков.
— Каким, интересно, образом?
— Силой — каким же еще…
— Так вы же призрак! Всего лишь бесплотный дух…
— Сейчас вы узнаете, на что способны бесплотные духи, — пробормотал Топорков и двинулся в сторону Овчинина.
— Я буду сопротивляться, — предупредительно заметил режиссер.
Убийца остановился.
— Вам это не поможет, — сказал Топорков как будто с некоторым сомнением. — Я моложе… сильнее…
— А я опытнее, — отчеканил Овчинин. — И в ваши годы обладал отличной физической подготовкой. Так что, будь мы ровесниками, вы наверняка даже не рискнули бы мне угрожать… Хотя и сейчас, вижу, чего-то опасаетесь… И правильно, между нами говоря, делаете. Отбросьте-ка в сторону свой ножичек и поговорим на равных. Как вам это? По-моему, тоже не рискнете…
— Не надо меня убалтывать! — воскликнул Топорков. — Я могу проткнуть вас в любую минуту!
— Однако вам необходимо, чтобы я встал за ковер, — напомнил Овчинин. — А я, как уже сказал, не собираюсь туда становиться. Вот ведь дилемма…
— Никакой дилеммы! — отрезал Топорков. — Если вы не встанете, я вас исполосую… Тогда вам придется встать и, истекая кровью, все-таки доползти до проклятого ковра.
— Вы так не сделаете, — безапелляционно промолвил режиссер. — Ведь Гамлет ничего подобного не делал… Да, кстати, что же вы перешли на презренную прозу? Где бессмертные шекспировские строки в прекрасном переводе Пастернака? Или, кроме «Быть иль не быть?», вы ничего не помните?