Кто-то из съемочной группы подошел к режиссеру:
— Григорий Михайлович, что-то не так?
— Все в порядке, — отмахнулся Овчинин. — Идите-идите, не беспокойтесь… Всего доброго, до завтра.
— Ну, хорошо, — пожал плечами коллега. — До свиданья, до завтра.
— Так вот, — продолжил Овчинин, обращаясь к Лихонину, — откровенно говоря, я вообще не понимаю, зачем вам понадобилась эта демонстрация: стать уборщиком! Почему вы так сразу уверовали в свою невостребованность? Во-первых, любого актера можно переозвучить — я сам постоянно это делаю. Конечно, с немыми актерами вроде вас у меня не было опыта работы… Но сколько я знал актеров разговаривающих, которые были ничем не лучше немых! Их постоянно приходилось переозвучивать, и не мне одному… Во-вторых, дорогой товарищ, почти в каждом фильме есть достаточное количество бессловесных ролей. Конечно, в основном это роли крохотные, но все-таки работа… Слышали такую фразу: «Нет маленьких ролей — есть маленькие актеры»?.. Михаил Семеныч Щепкин… Словом, если вы ко мне по поводу возвращения в профессию, то, пожалуйста, я готов вам помочь… В моем фильме уже все роли распределены, но я поговорю с другими режиссерами… Однако, друг мой, вам стоит быть поуважительнее. Никто не злорадствует по вашему поводу, так что зря вы строите из себя униженного и оскорбленного… Швабра эта, ведро… И уж совсем необязательно разыгрывать эту сценку с блокнотом. Если вы хотите разговора, заготовленными ответами в любом ведь случае не обойдетесь… Давайте-ка с вами сейчас присядем — где бы только?.. Да вот здесь хотя бы, в павильоне. — Овчинин обернулся к дверям, у которых уже никого не было. — Сядем, значит, и я буду спрашивать, а вы мне коротко писать в вашем блокноте ответы. Договорились?
Лихонин кивнул.
— Ну, так пройдемте же. — Овчинин энергичным шагом проследовал в павильон.
Лихонин нерешительно пошел за ним.
— Присаживайтесь. — Режиссер подвинул уборщику стул.
Лихонин сел. Овчинин поставил второй стул рядом и уселся так, чтобы удобно было видеть лицо, руки и блокнот уборщика во время разговора.
— Итак, — начал Овчинин, — для начала я предлагаю вот что. Завтра же пойдите в отдел кадров и увольтесь с этой вашей работы. Хорошо?
Лихонин оставался недвижим.
— Вы слышите? — настаивал Овчинин. — Сделаете, как я говорю?
Лихонин пожал плечами.
— Друг мой, — покачал головой режиссер, — я вас не понимаю. Вам жалко расстаться со шваброй? Если так, то…
Внезапно громко хлопнула дверь — Овчинин с Лихониным одновременно обернулись на шум.
На пороге стоял Топорков в костюме Гамлета.
72
Топорков сделал большой шаг в сторону сидящих и провозгласил:
— Кто тут, горюя, кричит на целый мир, так что над ним участливо толпятся в небе звезды, как нищий сброд? К его услугам я, принц Гамлет Датский…
— Та-ак, — протянул Овчинин. — Вторая серия, значит?.. Только вы, товарищ Гамлет, процитировали сейчас фрагмент из последнего действия. Может, немного раньше стоило начать? И какую роль мы уготовим моему другу? — Режиссер обернулся к Лихонину. — Вы, верно, не заметили, но сегодня я не один…
— Вижу, — усмехнулся Топорков. — Так ведь один вы уже и не остаетесь.
— Что поделать, — отвечал режиссер. — Тянусь к людям на старости лет. Одиночество мне уже трудно переносить…
— Врете! — выкрикнул Топорков. — Вы боитесь! Боитесь меня!
— Вас? — насмешливо переспросил Овчинин. — Принца Гамлета Датского. Призрака актера Топоркова… Нет, вы видели? — Режиссер обернулся к уборщику. — И текст-то прочитать как следует не умеет, а претендует на то, чтобы страх внушать… Побойтесь бога, милый вы мой, — продолжал он, обращаясь к Топоркову. — Вы слишком много о себе думаете. С чего это я буду вас бояться? Смех да и только…
— Хотя бы вот с чего! — воскликнул актер и выхватил из ножен рапиру.
— О! — воскликнул Овчинин. — Сегодня захватили ножичек подлиннее?
— Да, — подтвердил Топорков, — потому что сегодня я назначил вас Лаэртом. Можете считать, что вы смогли увеличить свою значимость в моих глазах… Из Полония стали Лаэртом!
— Но до Клавдия все же еще не дотягиваю? — усмехнулся режиссер. — Однако вы не ответили, кем назначите моего друга Василия. Раз уж вы возомнили себя режиссером, дайте и ему роль. Может, он будет Озриком?
— Это дело касается только нас двоих! — отрезал Топорков. — Меня и вас.
— Полноте, Озрик нам не помешает, — возразил Овчинин. — Он и в пьесе никому не мешал.
— В этот раз, Григорий Михайлович, вы меня не заговорите, — неприязненно произнес актер. — Вам осталось жить несколько минут — так и знайте. Сегодня я вас точно заколю!
— Заколете? — приподнял брови Овчинин. — Помилуйте, вы опять запамятовали первоисточник? Гамлет заколол именно Полония, а с Лаэртом у них был поединок. Так что потрудитесь и мне вручить рапиру, тогда и продолжим. Но должен вас предупредить: в молодости я недурно фехтовал.
— У меня только одна рапира, — покачал головой Топорков.
— Значит, подыгрывать я вам не буду, — сказал Овчинин.
— Вас никто и не спрашивает, — брезгливо отозвался актер.
— Вот вы как действуете, — протянул режиссер. — Даже рисковать не желаете… Какой же вы Гамлет?.. Знаете, поначалу я еще сомневался: может, вы хоть и плохой актер, но близки к шекспировскому герою своей собственной историей… Однако теперь я понимаю: ничего от благородного мстителя в вас нет, ничегошеньки! Так и знайте!
В этот момент Лихонин встал с места и, ни на кого не глядя, поспешно вышел из павильона. Овчинин и Топорков проводили его взглядами.
— Не боитесь, что он сейчас позовет на помощь? — поинтересовался режиссер.
— Не боюсь! — усмехнулся Топорков.
— Что ж, хоть какая-то смелость, — сказал Овчинин. — А рапиру-то ядом смазали?
— Ядом была смазана рапира Лаэрта, — гордо пояснил актер.
— Однако в ходе поединка Гамлет и Лаэрт обменялись рапирами, — напомнил Овчинин. — Впрочем, о чем я говорю? — махнул он рукой. — Вы ведь предпочитаете оставить Лаэрта вовсе без рапиры. Слишком вольно вы обращаетесь с классикой, вот что я вам скажу. Понимаю, вы надеетесь, что убьете меня, и о вашей постыдной подтасовке никто не узнает. А как же Василий Лихонин, который сейчас вышел? — кивнул режиссер в сторону двери.
— С Василием Лихониным я как-нибудь разберусь, — хищно улыбнулся Топорков.
Вдруг уборщик так же спешно вернулся обратно. В вытянутой руке он держал вторую рапиру.
73
— Вот спасибо! — воскликнул Овчинин. — Вы и впрямь настоящий друг, Василий.
— А вы уверены, что он принес ее вам? — насмешливо спросил Топорков, глядя на нерешительно остановившегося поодаль Лихонина.
— Ну а кому же, если не мне? — хмыкнул Овчинин. — Вы же на меня нападаете, а не на кого-то еще.
— А может, он тоже хочет вас пронзить, так же как и я? — усмехнулся Топорков.
— Да что вы городите! — поморщился режиссер. — Василий, я вас еще раз благодарю. Можете вручить мне оружие.
Лихонин подошел к Овчинину и протянул ему рапиру.
— Василий Николаевич… — растерянно сказал Топорков.
Лихонин робко взглянул на него и пожал плечами. Овчинин заметил это и слегка нахмурился.
— Василий, может, у вас и яд есть? — спросил режиссер.
Лихонин развел руками и покачал головой.
— Ладно, — вздохнул Овчинин, — обойдемся тем реквизитом, который есть…
Режиссер вскочил с места и ловко перебросил рапиру из одной руки в другую.
Топорков, сам того не желая, слегка отступил.
— Как там по тексту-то?.. — на мгновение задумался Овчинин. — А! В глубине души, где ненависти, собственно, и место, я вас прощу. Иное дело честь: тут свой закон, и я прощать не вправе, пока подобных споров знатоки не разберут, могу ли я мириться…
Режиссер подскочил к Топоркову, и тот еле увернулся от его резкого выпада.
— Вы что, с ума сошли? — закричал Овчинину актер.
— С ума сошли вы, — весело ответил Овчинин, — это ведь вы у нас Гамлет! Защищайтесь!
Топорков скрестил с ним рапиру, и на какое-то время стали слышны только звон оружия и тяжелое дыхание дерущихся.
Наконец Топорков не выдержал: он внезапно отбежал от противника и оперся свободной рукой о стену, желая отдышаться.
Овчинин не стал его нагонять.
— Нет, теперь я вижу, — тоже переводя дух, произнес режиссер, — что в вас и правда есть что-то от Гамлета… «Он тучен и одышлив», помните? Вы, конечно, отнюдь не тучны, но одышливы — прямо не по годам, я бы сказал…
Топорков вдруг издал непонятный крик и с вытянутой вперед рапирой бросился на Овчинина.
Схватка продолжилась.
Отошедший на безопасное расстояние Лихонин напряженно следил за поединком. В какой-то момент ему показалось, что Топорков начинает брать верх. Актер и сам это почувствовал и в приливе радостной самоуверенности задекламировал:
— На этот раз, Лаэрт, без баловства. Я попрошу вас нападать, как надо. Боюсь, вы лишь играли до сих пор.
— Вы думаете? Ладно, — отозвался Овчинин и через две секунды воскликнул: — Так вот же вам!
Рапира вонзилась Топоркову в бок — тот истошно закричал, схватившись за рану рукой и отбегая в сторону.
Лихонин скривился от ужаса, но как завороженный смотрел на дорожку из крупных капель крови, оставленную за собой Топорковым.
— Вот теперь мы должны поменяться рапирами! — крикнул Овчинин и стал приближаться к раненому.
— Не подходите! Не подходите ко мне! — заорал Топорков. — Я ранен!
— Все как в пьесе, — изумленно сказал Овчинин. — Вы разве не этого хотели?
— А вы… хотите, чтобы Лаэрт… убил Гамлета? — отчаянно выкрикнул Топорков. — Так тоже не было… в пьесе.
— Вы ошибаетесь, в пьесе именно так и было, — возразил Овчинин. — Правда, Лаэрт там тоже умер, а этого в наших теперешних обстоятельствах мне, признаться, не хочется…
— Ну вот и… вот и… — забормотал Топорков, не зная, что сказать. В конце концов он молча выбежал из павильона, сгибаясь пополам и старательно сдерживая рвущийся наружу стон.