— Ты и так можешь назвать меня дураком, — усмехнулся актер. — Я должен бы назвать тебя не лучшей девушкой в СССР, а лучшей девушкой во всем мире, во всей Вселенной!
— Разве ты был на других планетах? — со смехом отозвалась красавица. — Или хотя бы в других странах?
— Я точно знаю, что среди скольких угодно миллионов и миллиардов девушек ни одна не сравнится с тобой, — предельно серьезно заверил Топорков.
— Какой же ты мастак отпускать комплименты, — блаженно прошептала Маруся. — И как с тобой хорошо… Милый, может, вообще пошлем всех подальше? И этого Шару, и вообще всех! Будем только вдвоем, и абсолютно никто нам больше не будет нужен. Ну, разве что дядю Васю станем иногда навещать…
— А пять минут назад ты предлагала убить всех мосфильмовских режиссеров, — напомнил Топорков.
— Я просто хочу тебе угодить, — призналась девушка. — Если бы ты захотел, я бы до конца жизни помогала тебе убивать режиссеров. Хоть по шесть штук в день.
Актер расхохотался.
— При такой производительности мы бы за несколько недель очистили от режиссеров весь Советский Союз! — давясь от смеха, воскликнул он.
— И потом поехали бы за границу, — расфантазировалась Маруся, — и там бы продолжили свое дело.
— Нет-нет, — наконец отсмеялся и посерьезнел Топорков. — Давай уж придерживаться изначального плана.
— Давай, — глубоко кивнула Маруся. — Значит, остался один Шара — и только он? И что мы с ним сделаем? То есть ты сделаешь?
— Ну, ты ведь помнишь «Мастера и Маргариту»…
— Отлично помню, но только книгу, а не фильм.
— Фильма никто и не видел, — отмахнулся Топорков. — Но там почти все по тексту… Ты помнишь того единственного персонажа, который умер насильственной смертью?
— Я помню двух таких персонажей, — заявила Маруся.
— Ого! — удивился Топорков. — И кто второй?
— А кого ты имеешь в виду первым?
— Берлиоза, естественно.
— Ну а второй — это барон Майгель, — сказала обладающая прекрасной памятью девушка.
— Что-то я не помню такого, — пробормотал Топорков.
— Эх ты, знаток литературы, — иронически укорила его Маруся. — Барон Майгель появляется на балу у Воланда. Ему там пускают кровь.
— Неплохо, — хмыкнул актер. — Но все-таки Шаре я предпочту поручить роль Берлиоза.
— То бишь отрезать ему голову? — с притворным испугом ахнула девушка.
— Именно, — плотоядно улыбнувшись, подтвердил Топорков.
— Вос-хи-ти-тель-но, — по слогам произнесла обрадованная Маруся и, крепко обняв своего возлюбленного, повисла на его шее.
106
В назначенный вечер злоумышленники принялись воплощать в жизнь свой тщательно продуманный план.
Незадолго до окончания съемочной смены в павильоне Шары к привычно (он занимался этим ежедневно с тех пор, как остался без Шафта) слоняющемуся неподалеку артисту Носикову быстрым шагом подошла непонятно откуда появившаяся Маруся.
Актер с любопытством уставился на незнакомую красавицу.
— Товарищ Носиков! — воскликнула она, подойдя вплотную.
— Да… — приподнял брови артист. — Простите, мы знакомы?
— Вы меня не знаете, — замотала головой девушка. — А вот я вас прекрасно знаю.
— Откуда? — удивился актер.
— Ну что вы, товарищ Носиков? — робко улыбнулась Маруся. — Вы же знаменитый киноартист. Вас вся страна знает.
— Так уж и вся… — засмущался Носиков.
— Конечно, вся! — уверенно сказала Маруся. — Каждый советский человек смотрит и любит кино. И ни к кому у нас не относятся с такой единодушной любовью, как к киноартистам…
— Интересная мысль, — одобрительно хмыкнул актер. — Как-то мне это раньше не приходило в голову, а ведь действительно, кино объединяет всех нас…
— Вот именно, вот именно, — закивала красавица. — И поэтому к киноактеру можно подойти как к хорошо знакомому человеку. Я вообще никогда не обращаюсь к тем, кто меня не знает, даже если очень нужно, но к вам, как видите, смогла…
— Я очень тронут, — разулыбался Носиков. — Вы хотите автограф?
Он уже полез в карман за авторучкой или за припасенной заранее на такой случай подписанной открыткой с собственным изображением, но Маруся отрицательно замахала руками — и актер осекся, замерев в нелепой позе.
— В другой раз я была бы счастлива получить ваш автограф, — горячо заговорила девушка, — но сейчас мне, простите, совсем не до этого… Я весь день ищу дядю Васю… Вы ведь знаете Василия Лихонина?
— Василия Николаевича? — переспросил актер. — Да, конечно…
— Так вот это мой дядя! Я его племянница. Маруся меня зовут.
— Что вы говорите? — почему-то удивился Носиков. — А я и не знал, что у него… Так вы не можете его найти?
— Дело в том, что он сегодня плохо себя чувствовал, и я ему с утра наказала: ни на какую работу сегодня не ходи… Он вроде согласился, а потом я прихожу домой на обед — а его нет! Ну я сразу сюда. Но и здесь не могу его найти. И никто его как будто сегодня не видел…
— Да, я тоже не видел, — растерянно кивнул Носиков. Ему очень хотелось помочь очаровательной девушке, но совершенно не знал как. В этот момент он даже забыл о своих детективных инстинктах…
Маруся же изо всех сил пыталась заставить актера вспомнить о его общеизвестном пристрастии:
— Я не знаю, что думать. Это настолько таинственно. Никогда он себе ничего подобного не позволял. Наверное, впутался в какую-то историю… И мне никто не может помочь! Все почему-то отказываются…
— Неужели? — не поверил потрясенный артист. — Чтобы вам — и отказывали? Да такого быть не может!
— Ну как не может, когда так и есть! — чуть не плакала Маруся. — Вот и вы собираетесь отказаться — я по глазам вижу… Ой, простите меня, простите, товарищ Носиков, я сама не знаю, что говорю… Я в таком состоянии…
— Успокойтесь, Маруся, успокойтесь, — не на шутку разволновался актер. Он даже хотел взять расстроившуюся девушку за плечи и слегка приобнять, чтобы попытаться утешить, но не решился. — Я не отказываюсь! Я готов вам помочь. Я хочу вам помочь. Я полностью в вашем распоряжении!
— Правда? — благодарно посмотрела на него Маруся, утирая слезы.
— Правда! — подтвердил Носиков, приложив руку к сердцу.
107
Лихонина действительно в этот день никто не видел на студии.
Еще ранним утром уборщик проник в пустующий до начала съемочной смены двенадцатый павильон и забрался там в огромный сундук, стоящий в самом дальнем углу.
Этот сундук заранее облюбовал для Лихонина Топорков.
— Непонятно, зачем он вообще там стоит, — пожал плечами убийца. — Пустой совершенно. А вокруг всякое барахло… В общем, можно быть уверенным, что за весь завтрашний день в него никто не сунется…
— А если все-таки сунется? — забеспокоилась Маруся.
— Ну, значит, Василий Николаевич притворится пьяным, — нашелся Топорков.
— Понял, дядя Вася? — строго посмотрела на него Маруся. — Изобразишь пьяного, если что. Сможешь?
Лихонин укоризненно поглядел на племянницу и покачал головой.
— Ой, прости! — воскликнула девушка, обнимая дядю. — И как я могла такое ляпнуть?.. Конечно, ты у меня все что угодно сыграешь…
Однако воспользоваться своими актерскими способностями уборщику в этот день не пришлось. Сундук действительно никто и не думал открывать. Никто даже не приближался к нему.
Лихонин устлал дно сундука тряпьем и вполне удобно там устроился. Почти весь съемочный день он проспал. Киностудийный шум, к которому уборщик давно привык, ему не мешал, да и сам он не мог привлечь ничьего внимания. Немота Лихонина была настолько всеобъемлющей, что он даже никогда не храпел.
Во время обеда, когда все до одного члены съемочной группы покинули павильон и в помещении воцарилась гробовая тишина, Лихонин проснулся. Немного полежав, прислушиваясь для надежности в тишину, уборщик в конце концов вылез из сундука.
В соответствии с планом, ему предстояло спрятать какую-нибудь из вещей Шары — такую, без которой режиссер не смог бы отправиться домой.
Лихонин осторожно вышел из-за декораций и стал осматриваться. На одном из стульев, аккуратно придвинутом к стенке, он заметил пиджак Шары.
Предчувствуя удачу, уборщик поспешил к этому стулу, и все получилось даже лучше, чем заговорщики могли предположить. В боковом кармане пиджака Лихонин обнаружил связку ключей.
Сжав находку в кулаке, он спокойно вернулся в свой сундук и принялся ждать, когда настанет время осуществить заключительное действие в предназначенной для него части сегодняшнего действия.
Эта часть сама собой начала воплощаться, когда вечером Шара прокричал:
— На сегодня отбой! Все свободны!
Все спешно засобирались, а сам режиссер облачился в пиджак и, похлопав себя по карманам, недоуменно нахмурился. Он посмотрел под стулом, вокруг, потом стал рассеянно ходить среди декораций.
— Послушайте! — прервал он гул собирающихся домой работников. — Ключи! Ключи мои кто-нибудь видел?
Все молчали и мотали головами. Кто-то дурашливым голосом выкрикнул:
— Ключи от неба?
Шара со злостью махнул рукой в сторону шутника:
— Мне не до хохм сейчас! Ключи были, а теперь нет! Это не смешно абсолютно!
— От машины, что ли, ключи? — спросил кто-то.
— Если бы только от машины, — криво усмехнулся режиссер. — Я ведь не вожу до сих пор… От квартиры ключей нет! Куда мне идти без ключей от квартиры?..
Члены съемочной группы повздыхали, кое-кто для вида походил по павильону, глядя себе под ноги, но постепенно все как-то незаметно рассеялись… Никто особенно не сочувствовал Шариной неприятности и даже не пытался этого скрыть…
В конце концов раздосадованный режиссер остался в павильоне один.
Но это он, конечно, только так думал, что один…
108
Шара зажег световые приборы, только что погашенные осветителями, и стал ходить по ослепительно яркому павильону, скрупулезно осматривая каждый квадратный метр, обшаривая каждую декорацию, переставляя каждый предмет, попадавшийся ему по дороге…