– Сейчас сядет! – закричал врач.
На участке поднялся ветер, а вершины елей нагнулись, когда вертолет Triple Two приземлился на разворотной площадке.
Сабине хотелось нагнуться к Хессу и спросить, кто был в его доме, кто убил его жену и что сделала «Группа-6». Но он не мог ее слышать, тем более говорить из-за трубки в горле. Веки Хесса дрогнули, и Сабина предположила, что он просто отреагировал на ее движение, не больше.
– В сторону! – закричал санитар.
Сабина отпустила руку Хесса. Носилки подняли и перенесли по брусчатой дорожке на улицу, там опустили на землю и быстро покатили к вертолету.
В следующий момент Хесс исчез в вертолете. Врач и санитары тоже забрались внутрь, захлопнули дверь, и лопасти завращались с бешеной скоростью.
Тимбольдт снова оказался рядом с Сабиной.
– Мои люди не обнаружили следов взлома. Кроме одного стекла в гостиной, но его разбили изнутри.
– Это была я. Но окно в спальне открыто.
Тимбольдт кивнул.
– Оно было открыто изнутри. Между прочим, встроенный сейф в кабинете тоже открыт. Вы доставали оттуда документы?
Сабина подумала о деле с запретительной пометкой.
– Нет, не доставала, – уверенно ответила она. По спине пробежал неприятный холодок, от которого ее передернуло. – Но я заметила, что в камине горит огонь.
– Мы как раз пытаемся спасти документы, чтобы реконструировать, что хотел сжечь Хесс.
– Может, это вовсе не Хесс хотел что-то сжечь, – предположила она.
– А кто тогда?
– Я не знаю.
– Откуда у вас этот адрес? – снова спросил Тимбольдт.
– Я дружила с Дианой Хесс, – сказала она, чтобы защитить Снейдера.
– И она сообщила вам адрес своего загородного дома?
– Да, – солгала Сабина.
– А почему вы здесь оказались?
– Я хотела выяснить у Хесса, по какой причине он отстранил меня от расследований смертей Катарины и Анны Хагены.
Тимбольдт пожевал нижнюю губу.
– Я могу ответить вам на этот вопрос. Во-первых, вы никогда не привлекались к расследованию самоубийства Анны Хагены, а должны лишь были выяснить обстоятельства смерти ее сестры…
– А во-вторых?
Тимбольдт прищурился.
– А во-вторых, после самоубийства Анны Хагены расследование переросло в более крупное дело.
– До которого я не доросла?
– Не нужно ставить под сомнение решения Хесса. Будьте доступны завтра, чтобы мы могли внести ваши показания в протокол. – Он развернулся и пошел в дом.
«Лживый говнюк!»
Сабина покинула участок, прошла вниз по улице и села в свой автомобиль. Она оглянулась, чтобы проверить, не смотрит ли кто-нибудь в ее сторону, но все были слишком заняты. Все равно она завела машину и отъехала в закоулок, чтобы припарковаться в месте, где ей не помешают. Затем включила лампочку для чтения, вытащила из-за пояса бумаги, разгладила их на коленях и взглянула на с трудом читаемый текст.
Кто-то хотел помешать, чтобы эти акты стали достоянием общественности, и она выяснит причину.
Наконец на последней странице она наткнулась на шестую фамилию, которую Ломан якобы не мог вспомнить. Это был не Снейдер.
Имя звучало: Франк Айзнер.
Сабина порылась в памяти. Лично она не была знакома с Айзнером, но знала фамилию по рассказам.
Раньше он был следователем в БКА, но лет девять назад покинул службу по собственному желанию. Сейчас нужно как можно быстрее выяснить, где он находится – потому что его жизнь и жизнь его близких в опасности. Вероятно, как и жизнь Тимбольдта.
30 лет назад – день лжи
Харди сидел на скамейке во внутреннем дворике дома, покуривал сигарету и моргал на солнце.
Дом, в котором он жил с родителями, выглядел как всегда. Хотя не совсем, если быть честным. Все износилось и обшарпалось, а горки, на которой они играли детьми, больше не было. Из земли торчал только металлический остов с ржавыми трубами. Песочница была настолько грязная, что ни один ребенок добровольно туда не полезет.
Когда Харди услышал, что кто-то звенит ключами снаружи, он раздавил ногой окурок и посмотрел на наручные часы. Пять вечера. В это время Нора обычно возвращалась с работы домой. Она была официанткой в той же кондитерской, где раньше, без отпусков и больничных, работала его мать, пока однажды не упала замертво с подносом в руке. Сердечный приступ. Вскоре после этого Нора заняла ее место.
Входные ворота открылись, и вошла Нора. Она даже не посмотрела через арку во внутренний двор, а сразу прошла к двери, которая вела в подъезд к квартирам.
Харди поднялся и направился к ней. Господи, она была все такой же красивой, как и пять месяцев назад, когда он видел ее последний раз. Сейчас ей восемнадцать. На прошлой неделе он прислал ей из казармы открытку на день рождения.
На Норе были кроссовки и тонкое летнее платье. Они совсем не подходили друг к другу, но Нора всегда была особенной. Просто уникальной. Ее светлые волосы были заплетены в косу, которая доходила ей до лопаток. Прежде чем исчезнуть в доме, она случайно посмотрела в его сторону. Их взгляды встретились, и лицо Норы просияло.
– Харди! – воскликнула она.
Он подошел к ней, обнял и поцеловал в щеку. Было так приятно держать ее в объятиях, Харди хотелось изо всех сил прижать ее к себе, но он боялся причинить ей боль.
– Ты… – Он выпустил Нору и сделал шаг назад, чтобы видеть ее лицо. – Ты в хорошей форме… то есть ты выросла.
Наморщив лоб, она посмотрела на его губы.
– Я имею в виду, ты стала женственной, – быстро сказал Харди.
Нора улыбнулась.
– Ты тоже в хорошей форме. – Она пощупала его бицепсы.
– Моя служба в армии подошла к концу. – «Пятнадцать месяцев оскорблений и ползания в грязи».
– Теперь ты останешься здесь?
Он помедлил, затем помотал головой.
– Времени нет, я…
– Ты снова… уйдешь? – Ее глаза округлились. На лице читалась легкая паника. Ее взгляд словно говорил: «После всего времени, что я тебя ждала». Инстинктивно она схватилась за маленький серебряный крестик на цепочке.
– Мне нужно уехать. Но я вернусь, – пообещал он ей.
– Куда? И насколько?
– В Брюль, недалеко от Кёльна. Я выдержал вступительный экзамен в Федеральную высшую школу государственного управления. А также прошел медосмотр, проверку на общую эрудицию и даже психодиагностическую часть с отличием. Базовый курс длится шесть месяцев. – Он смотрел на лицо Норы, и его голос становился все тише. – Направление «уголовная полиция», – добавил он.
– Поздравляю. – Она выпустила цепочку из пальцев и обняла его. – Я действительно очень рада за тебя. Ты всегда этого хотел.
Конечно, она за него радовалась – с самого детства, когда взахлеб читал романы о Джерри Коттоне, он не говорил ни о чем другом, как об учебе в полицейской школе, куда хотел пойти после получения аттестата, – но все равно в ее поздравлении звучала определенная грусть.
– Это означает, что мы снова долго не увидимся, – констатировала она, выпуская его из объятий.
– Я… – Он замолчал, потому что входная дверь открылась и во двор вышла пожилая дама. Харди посмотрел на Нору, задвигал губами и продолжил говорить беззвучно: – Я выучусь – после базового курса еще три основных модуля и год практики, затем экзамен на комиссара уголовной полиции. После окончания я получу работу в БКА. Буду хорошо зарабатывать. Потом я вернусь и… – Он взглянул на женщину, но та не обращала на него внимания. – И заберу тебя из этого убогого дома.
– Когда? Через десять лет? – спросила она.
– Через три года. Обещаю. – Он поцеловал ее. Впервые прямо в губы.
– Не хочешь подняться? – спросила она. – Мои родители придут только через час.
Он помотал головой.
– Мне нужно идти. Меня кое-кто ждет в машине на улице.
На ее лицо легла тень.
– Я видела эту машину. Там сидит Лиззи, верно?
Он кивнул. Соседской дочери Элизабет было двадцать, как и Харди. В отличие от него у нее еще не было машины.
– Она будет учиться со мной в высшей школе в Брюле, – сказал он, на этот раз громко, потому что женщина ушла в дом. – Мы вместе готовились к вступительному экзамену.
Харди увидел, как глаза Норы наполняются слезами. Он тут же сжал ее руку.
– Между нами ничего нет. И никогда не будет! После учебы я вернусь. Обещаю!
– Я знаю Лиззи, – возразила Нора. – Она очень хитрая – мне до нее далеко, – и она положила на тебя глаз.
– Может быть, но она меня не интересует. – Харди снова поцеловал ее.
– В этом я сомневаюсь, Томас Хардковски, – строго сказала она. – Ты всегда легко поддавался чужому влиянию, а Лиззи манипулирует всеми.
Харди знал, что Нора хорошо разбирается в людях – но на этот раз она ошибалась.
– И ты должен бросить курить. – Она полезла в карман платья и сунула ему в руку упаковку английских мятных леденцов «Роки». – Просто приходи, когда будешь готов.
Часть третья. Акты Пятница, 3 июня
24
Следующее утро началось с двухчасового разговора в кабинете Тимбольдта.
Сабина рассказала ему, что уже сумела выяснить, но умолчала о трех вещах: о разговоре с Мартеном Снейдером в баре «Ромео», о том, что видела там Дирка ван Нистельроя и что ей удалось спасти документы с пометкой «конфиденциально» из камина Хесса. Интуиция подсказывала, что эти акты и есть то звено, которое свяжет все смерти, – и очевидно, Тимбольдт был как-то связан с этим делом. Пока Сабина не знала, с кем безопасно об этом говорить, она будет помалкивать, потому что ей не хотелось быть застреленной в ванне или закончить жизнь как самоубийце на рельсах или в загазованном гараже.
Тимбольдт раздраженно выключил диктофон и сложил бумаги.
– Хорошо, мы закончили. И ни слова прессе, они наседают на нас со вчерашнего дня.
– Конечно. – За кого Тимбольдт ее принимает? Сабина поднялась и взглянула на настенные часы. Было начало одиннадцатого. – Я очень сожалею о смерти вашей жены, – наконец сказала она как можно более сочувственно. – Если я могу что-то сделать для вас, пожалуйста, скажите.