– Итак, что мы имеем, – как всегда в таких случаях, Савин начал диалог сам с собой. – Мы имеем два убийства. Рассмотрим мотив и возможность.
Нарисовав на листе два прямоугольника, Савин вписал в них имена Инги и Ильи.
Сверху над именами он вписал возможные мотивы преступлений. Как ни странно, результат получился почти одинаковым. И Ингу, и Илью могли убить для того, чтобы не допустить огласки определенных действий. Разумеется, если придерживаться выработанной им теории.
Далее он вписал фамилии тех, кто так или иначе был связан с убитыми или привлек внимание оперативников при опросе. Под именем Манюхова список получился солидный. Савин внес в него тех, кого упоминал в докладе майору Кошлову, плюс пара фамилий, на которых настоял старший лейтенант Якубенко. Под именем Инги пока значилась одна Александра Ивановна.
Заместителя директора пошивочной мастерской Цыпина, комментатора Бабурина и секретаря партийной ячейки Мелькомбината № 3 Луганцева, которого опрашивал Якубенко, Савин из списка исключил. Комментатор Бабурин отпадал, так как в момент убийства Манюхова его не было в городе. Эту информацию Савин смог проверить не выходя из кабинета. Все, что ему было нужно, это позвонить в авиакомпанию и выяснить, воспользовался ли Бабурин авиабилетом. У секретаря партийной ячейки мелькомбината Луганцева алиби было, что называется, железным. В то время, когда исчез Манюхов, гражданин Луганцев ехал из поселка в Москву в карете скорой помощи. Тяжелый приступ панкреатита, как он сказал Якубенко, подтвердился после звонка в городскую клиническую больницу. Луганцев провел в больнице сутки и никак не мог быть причастным к смерти Манюхова. Цыпина Савин отмел по иным причинам: разговор с ним и его супругой произвел на капитана положительное впечатление, и непричастность заместителя директора пошивочной мастерской к смерти Манюхова для Савина казалась очевидной.
Так как за отправную точку Роман взял предположение, что на снимке, найденном у Ильи Манюхова, Инга изображена именно с убийцей, что подкреплялось словами Зюзи, который слышал, как девушка угрожала мужчине, ему пришлось убрать из списка еще троих. Приметы убийцы соответствовали следующим критериям: среднего роста, крепкого телосложения, с короткой стрижкой, возраст от сорока до пятидесяти пяти лет, носит дорогие костюмы классического кроя. Всех, кто не подходил под это описание, Савин вычеркнул без раздумья. В результате остались всего пять фамилий. Теперь Савину предстояло пройтись по списку и попытаться «вписать» каждого подозреваемого в общую картину преступления и посмотреть, что из этого выйдет. Кроме того, следовало помнить: тот, кто убил девушку, тот же расправился и с фотографом. Следовательно, у кандидата на роль убийцы должна была быть возможность встретиться с фотографом Манюховым в ночь с воскресенья на понедельник.
Напротив фамилии сотрудника милиции Арутюняна Савин решил поставить знак вопроса. Его отказ от сотрудничества настораживал Савина, хотя он допускал, что такая реакция продиктована всего лишь дурным характером. И все же вычеркивать Арутюняна из числа подозреваемых он не стал.
Фамилию актера МХАТа Стрельчикова Савин выделил особо. Тому было несколько причин. Во-первых, Стрельчиков работал в театре, при котором располагалась Школа-студия. В эту студию Инга подавала документы на поступление, следовательно, у Стрельчикова была возможность познакомиться с девушкой. Во-вторых, супруга актера имела слабое здоровье, и это давало повод считать, что Стрельчиков мог предложить Инге работу сиделки. В этом случае все складывалось весьма гладко. Приехав в Москву, Инга знакомится со Стрельчиковым, тот предлагает ей ухаживать за супругой, и она соглашается. В какой-то момент их отношения выходят за рамки деловых и между ними начинается роман. Стрельчикова все устраивает, но Инга хочет большего, и она угрожает тем, что расскажет об их связи супруге актера. Тогда, опасаясь разоблачения, Стрельчиков избавляется от Инги. И тут в дело вступает фотограф. В причастность актера Савин не слишком верил, но, прежде чем отмести эту версию, ему предстояло проверить алиби актера на момент убийства Манюхова. Слова Стрельчикова о том, что он все рассказал супруге, ничем не подтверждены, так что версия вполне имеет право на жизнь.
По той же причине Савин включил в список подозреваемых еще одного кандидата, предложенного старлеем Якубенко. Администратор Малого театра Константин Ануфриев привлек внимание не только тем, что принадлежал к театральной среде, куда стремилась попасть Инга, но и тем, что во время опроса вел себя более чем странно. Когда старлей протянул ему фотоснимки девушки и фотографа, Ануфриев решительно отказался смотреть на них. Он заявил, что рассматривать покойников означает навлекать на себя гнев духа мертвых. Несмотря на настойчивость старлея, ему так и не удалось заставить Ануфриева взглянуть на фото. При этом он сильно нервничал и на вопросы отвечал невпопад. Якубенко же считал, что Ануфриев намеренно изображал из себя придурковатого, чтобы запутать следствие. И хоть на пленках Манюхова гражданина Ануфриева они не обнаружили, да и приметам подозреваемого он отвечал только частично, решено было проверить его алиби и на момент убийства Инги, и на момент убийства Ильи.
А вот гражданина Плотникова из общей массы Савин выделил, потому что в первый момент он заявил, что Илья Манюхов ему знаком, но потом вдруг пошел на попятный. Обознался, так он объяснил причину, по которой изменил показания. Савин ему не поверил ни на грош и решил непременно проверить его алиби.
Пятым в список был внесен реставратор из Третьяковской галереи Майков. Он идеально подходил под приметы, даже строгий классический костюм присутствовал, и у него, на взгляд Савина, были серьезные причины избавиться от фотографа Манюхова. Во время беседы он вел себя вызывающе, и Роман сделал вывод, что такой человек легко мог выйти из себя. Главной проблемой капитан видел то, что его предпочтения никак не вязались с личностью Инги Ярыгиной. И все же проверить его алиби было не лишним.
Пробежавшись по списку, Савин недовольно поморщился. Столько трудов, а чувства удовлетворения так и не было. Видимо, метод старого сыщика на этот раз дал промашку.
– Нет, результат мне совершенно не нравится. Что-то я упускаю, что-то важное, что сдвинет расследование с мертвой точки. А пока все подозреваемые в списке выглядят ненатурально. Слишком они инертные, слишком изнеженные жизнью, чтобы решиться на преступление. Кроме, пожалуй, реставратора.
Савин смотрел на исписанный лист бумаги: к прямоугольнику с именем «Инга» шли всего две линии. С ним соединялись фамилии театралов Стрельчикова и Ануфриева. Подумав, Савин провел еще одну линию, от фамилии Арутюняна. При жизни Инга выглядела привлекательно – блондинка со стройной фигурой и наивным взглядом. Почему бы распутнику Арутюняну не заинтересоваться ею? Надо только понять, каким образом они могли встретиться, и версия обретет новое направление. Чуть помедлив, Савин написал над стрелкой: подходящий типаж. И поставил жирный вопросительный знак.
Снова пробежал список глазами. Лист под именем Инги выглядел до безобразия пустым. Там значилось «Александра Ивановна» и больше ничего. «Должно быть еще что-то, – размышлял Савин. – Что-то, что я видел или слышал. Только вот что? Возможно, следует еще раз пообщаться с Александрой Ивановной. Порасспросить ее, с кем из поселка она водит дружбу. Быть может, тогда найдутся люди, которые могли встретиться с Ингой у Александры Ивановны».
Он понимал, что надежды на это мало: Александра Ивановна не входила в число состоятельных людей. В среде дачников поселка «Красный бор» она оказалась по чистой случайности. Стечение обстоятельств, как сама она выразилась. Участок вместе с домом принадлежал не ей, а ее двоюродной сестре, которая вот уже десять лет как кочевала с мужем-военным по гарнизонам. В Москву они наведывались очень редко, но продавать дачу не хотели. Для общего удобства сестры договорились, что Александра Ивановна будет поддерживать дом и участок в достойном виде до тех пор, пока не вернется сестра с мужем. Ну или пока ей самой не надоест.
– И все же десять лет – срок немалый, – вслух произнес Савин. – За это время хотя бы с ближайшими соседями должен был наладиться контакт.
Он перевернул лист бумаги и написал: определить круг соседей, выяснить насчет знакомства с лицами из списка, встретиться с женщиной, которая направила Ингу в поселок. Отложив ручку, он прочитал последнюю фразу и остался ею доволен. В этот момент дверь в кабинет приоткрылась и показалась голова дежурного. В эту ночь дежурил старший лейтенант Тришкин, с которым Савин был почти незнаком.
– Товарищ капитан, вы домой собираетесь? Мне журнал заполнять, а вашего ключа на месте нет. – Слова из Тришкина вылетали быстро, как из пулемета. – Товарищ начальник, подполковник Шибайло, очень строго за журналом следит, все записи проверяет. Так вот я хотел узнать, пойдете вы сегодня домой? Ставить мне отметку о том, что ключ сдан, или оставить графу пустой?
– Да, да, Тришкин, ухожу.
– Так мне ключ забрать или сами принесете?
– Иди, Тришкин, я скоро.
– Лучше я здесь подожду, а то вы опять заработаетесь. – Тришкин открыл дверь чуть шире, собираясь войти.
– Подожди в коридоре, я быстро.
Он отложил лист на край стола, убрал папки с текущими делами в сейф, закрыл его на ключ и, поднявшись, направился к выходу. Он дошел до двери и вдруг резко развернулся, подошел к столу, развернул лист, на котором составлял схему, и быстро вписал несколько фраз. Посмотрев на результаты, он удовлетворенно кивнул, прошел к двери, щелкнул выключателем и вышел из кабинета. Закрыв кабинет на ключ, подмигнул дежурному.
– Пойдем, Тришкин, будем вносить запись в журнал, которым так сильно интересуется подполковник Шибайло, – шутливым тоном произнес он.
– Давно пора, товарищ капитан, – чуть фамильярно проговорил Тришкин. – Без четверти одиннадцать. Вам хоть на метро? Если на автобус, то вряд ли вы теперь его дождетесь.