– Как думаете, в тот день Манюхов мог узнать о найденном теле?
– Однозначно да. Телефон в поселке только в почтовом отделении, а дорога к железнодорожной станции идет как раз мимо почты и через пляж. Пляж в тот день закрыли из-за обнаруженного трупа, а у почты с восьми утра и до позднего вечера толпился народ. Все обсуждали случившееся, торопились обзвонить знакомых, чтобы поделиться новостью.
– Значит, Манюхов не мог пройти мимо? – уточнил Якубенко.
– Конечно, нет. Он небось еще и снимал своим мерзким фотоаппаратом. – Майков брезгливо поморщился. – Так и вижу, как он на пляж выходит и умоляет милиционеров, чтобы они позволили сделать пару-тройку снимков!
– Вполне возможно, – задумчиво протянул Якубенко. – Вполне!
Он пробыл в доме реставратора еще минут десять. Допил чай, выяснил, где тот находился во время убийства Манюхова и Ярыгиной, и, несмотря на то что алиби у Майкова ни на тот, ни на другой случай не было, мысленно вычеркнул его из числа подозреваемых. Простились они чуть ли не лучшими друзьями. Майков пригласил старлея посетить Третьяковку, а Якубенко обещал воспользоваться приглашением. Закончив опрос, Якубенко направился к продуктовому магазину на встречу с капитаном Савиным и участковым Нырковым.
Глава 8
С администратором Малого театра Константином Ануфриевым оперативникам пообщаться не удалось. В принадлежащем ему дачном доме никого не оказалось. Соседи сообщили, что рано утром Ануфриев вместе с женой уехал в город. Пришлось беседу отложить до возвращения в Москву и идти сразу на Речную улицу к Александре Ивановне.
Когда Савин и Нырков подошли к дому Александры Ивановны, женщина занималась кустарником у южной стороны забора. Повязав головной платок, она срезала секатором сухие ветки и складывала их в двухколесную тачку. Она так увлеклась, что не сразу заметила посетителей. Савину пришлось трижды окликнуть женщину, прежде чем она обратила на него внимание.
– Это снова вы? – удивленно протянула Александра Ивановна. – Я вас не ждала. Вот, решила привести в порядок забор, уж больно чубушник разросся. Вы знаете, что его еще называют садовым жасмином? Когда он цветет – запах стоит на всю округу. С виду неказистый, а гляди ты, какой аромат.
– Александра Ивановна, нам бы поговорить. – Савин положил руку на ограду. – Впустите нас?
– Поговорить? Так я вроде все уже рассказала. Право, мне больше нечего добавить.
– И все же позвольте задать вам несколько вопросов, – настаивал Савин.
– Ну хорошо, проходите, – уступила женщина. – Я вчера компот яблочный варила, хотите продегустировать?
– С удовольствием, – согласился Савин.
– Тогда пойдемте в дом. – Александра Ивановна положила секатор в тачку, сняла перчатки и бросила их к секатору.
Они прошли в дом, и, пока Александра Ивановна разливала по стаканам компот, Нырков, указав на одну из комнат, вполголоса произнес:
– Фотографии здесь. Попросим взглянуть?
– Чуть позже, – остановил его Савин. – Сначала нужно дать свидетелю время расслабиться. Как показывает практика, визит милиционера смущает людей, даже тех, кто ни в чем не виноват.
– А вот и напитки, – возвестила Александра Ивановна, входя с подносом в руках в комнату. – Цвет не слишком привлекательный, зато вкус отменный.
Савин взял с подноса стакан и отпил сразу половину.
– Вкус изумительный, – похвалил он, причмокивая языком. – Нечасто мне доводится полакомиться домашним компотом.
– Отчего так? Ваша супруга не варит компот? – изумилась Александра Ивановна. – Рецепт проще некуда, хотите, я напишу для нее?
– Увы, супруги не имею, – улыбнулся Савин. – Холост.
– Жаль, вы многое упускаете, – печально произнесла Александра Ивановна и сама перешла к делу: – Так о чем вы хотели поговорить?
– Бережете время? – Савин снова улыбнулся. – Понимаю. Лето к концу подходит, нужно успеть насладиться теплыми днями. Что ж, тогда приступим. Прошу вас внимательно посмотреть фото и сказать, знаком ли вам этот человек.
Савин достал фотографию Манюхова и протянул женщине. Та взяла снимок, внимательно рассмотрела и вернула оперативнику.
– Нет, не думаю, что он мне знаком, – с сожалением ответила она.
– Вы в этом уверены? Разве не он сделал все те фото, что я видел в прошлый раз? – вклинился в разговор старшина Нырков.
– Фотографии? Не помню, чтобы я вам их показывала, – растерялась Александра Ивановна.
– Вы и не показывали, старшина Нырков случайно их обнаружил, пока мы с вами вели беседу. – Савин бросил на Ныркова укоризненный взгляд. – Если вам неприятно, мы не будем говорить о них. Хотя, признаюсь, Нырков так расхваливал вашу фотогалерею, что мне жутко хочется на нее взглянуть.
– Вы о снимках в спальне? Отчего же неприятно, разумеется, я вам их покажу. – Александра Ивановна прошла мимо Ныркова и открыла дверь в соседнюю комнату. – Проходите, все фотографии здесь.
Савин прошел следом за Александрой Ивановной и остановился у стены, сверху донизу завешанной фотоснимками.
– Ого, внушительная коллекция, – уважительно произнес Савин. – Видно, что фотограф вложил в нее душу.
– Наверное, – не слишком эмоционально отреагировала Александра Ивановна.
Какое-то время Савин изучал фотоснимки, затем развернулся, собираясь вернуться в гостиную, и тут его внимание привлек один снимок. Шесть девушек стояли под березами у кирпичного здания. Вглядевшись, он замер и долго смотрел на снимок.
– Которая здесь вы? – Савин дотронулся до снимка. – Никак не могу определить.
– И не сможете, – со смехом произнесла Александра Ивановна. – Меня здесь нет, потому что это фотографии моей сестры. Дом-то ее, вот и снимки ее.
– Тогда понятно, почему я вас не узнал. – Савин тоже улыбнулся. – Хотя вот эта девушка кажется мне смутно знакомой. Вы, случайно, не знаете, кто это?
– Эта? Вполне возможно, что вы видели ее в поселке. Это Эмма Розеншталь, одноклассница моей сестры. Сейчас у нее другая фамилия, но она ее не слишком любит.
– Пуляевская? – Савин не сдержал эмоций. – Это Эмма Пуляевская?
– Да, а почему вас это так удивляет?
– Не удивляет, – спохватился Савин. – Просто я говорил с ней только вчера. Поразительно, как она похожа на снимке, а ведь прошло уже довольно много времени, верно?
– О да, времени прошло немало, – согласилась Александра Ивановна. – Но Эмма ведь особо не утруждается. Придумала себе болезнь и нянчится с ней, да еще и мужа заставляет потакать всем своим прихотям. Сколько лет они вместе, а Эмма все та же: боится его потерять, и не придумала ничего лучше, как сказаться больной.
– Вот как? Значит, заболевание Эммы всего лишь плод ее воображения? Честно говоря, я ей тоже поверил. У нее такая бледная кожа и очень хрупкое тело.
– Кожа бледная, потому что она всегда кутается и сидит дома. Не дает солнцу ни одного шанса подрумянить хотя бы щеки. – Александра Ивановна недовольно поморщилась. – Никогда ее не понимала.
– Так вы с ней дружны?
– Дружбой это не назовешь, скорее мы просто знакомые. Вот с Клавдией, моей сестрой, они крепко дружили. Когда сестра позволила мне здесь жить, Эмма стала приходить ко мне. Друзьями в поселке она не обзавелась, видно, не слишком хотела. А я ей вроде как в наследство досталась, – и Александра Ивановна громко, от души рассмеялась.
– Не думаю, что все так печально. – Савин попытался свести слова Александры Ивановны к шутке. – Быть может, это она досталась вам в наследство.
– О нет! От такого наследства я бы держалась подальше, – продолжая смеяться, заметила Александра Ивановна. – Эмма очень тяжелый человек. Зациклена на себе и своем муже. На мой взгляд, он неплохой человек, но и у святого нервы сдадут, если ему придется каждый день слушать жалобы этой «хрупкой» женщины.
Савин уловил, как Александра Ивановна сделала акцент на слове «хрупкой», и решил уточнить.
– Так вы не считаете Эмму хрупкой женщиной?
– Ни в коей мере! – решительно заявила Александра Ивановна. – Эмма может быть какой угодно: чванливой, заносчивой, хитрой, мстительной, но только не хрупкой. Знаете, я думаю, по-настоящему счастливой ее делает только музыка.
– Музыка? Так она музицирует? На каком инструменте? – заинтересовался Савин. – Если честно, мне трудно представить ее в этой роли.
– Сама нет, но чрезвычайно любит слушать классическую музыку. Особенно ее увлекает скрипка. Помню, как она была очарована, когда услышала, как играет Инга. Вы знали, что Инга прекрасно музицировала? Она не смогла расстаться со скрипкой и привезла ее с собой из Хабаровска. Концерт для скрипки с оркестром Петра Ильича Чайковского был ее любимым произведением. Она регулярно играла, чтобы не потерять навыка. Очень талантливая девочка, так печально, что ее жизнь прервалась.
– Эмма была знакома с Ингой Ярыгиной? – в один голос выдохнули Савин и Нырков.
– Не то чтобы знакома. – Взгляд Александры Ивановны сделался подозрительным. – Они виделись пару раз, только и всего.
– Не сможете вспомнить, как давно Эмма приходила к вам в последний раз? – спросил Савин и уточнил: – Я имею в виду то время, когда здесь жила Инга.
– Трудно сказать, ведь Инга прожила у меня всего неделю.
– Это после того, как Эмма Пуляевская услышала ее игру, Инга от вас съехала? – Вопрос задал старшина Нырков. Савин нахмурился, недовольный его вмешательством, но вынужден был промолчать.
– Честно говоря, да. Утром следующего дня Инга уехала в город, а когда вернулась, сообщила, что съезжает.
– Все сходится, товарищ капитан, – оживленно произнес Нырков, обращаясь к Савину. – И болезнь, и знакомство. Инга не призналась, что переезжает к Эмме?
– Хотите сказать, это Эмма переманила к себе Ингу? Нет, это невозможно. – Александра Ивановна нахмурилась. – Эмма не терпит в доме посторонних, тем более молодых особ. Она слишком ревнива для этого. Ее муж, кстати, никогда не давал ей повода для ревности, но вы сами знаете, ревность такая штука, от которой трудно избавиться.