Почему же все пошло не так? Как в милиции додумались связать смерть фотографа и Инги? Этот вопрос не давал ему покоя, потому что он предусмотрел все. Еще зимой он выследил фотографа и узнал, где тот живет. Зачем? Он не знал. Просто хотел иметь хоть какое-то преимущество перед шантажистом. Как выяснилось позже – сделал он это не напрасно. Он выгреб из карманов фотографа все подчистую, чтобы усложнить опознание. Забрал и ключи от квартиры. Рискуя быть застигнутым в чужом доме, он посетил квартиру фотографа и забрал все фотографии вместе с пленками. Он уничтожил их, сжег в бочке на участке. Так откуда они узнали? Ну почему он не выбросил эти злополучные брюки? Ведь понимал, что от них нужно избавиться, но не мог, потому что боялся вопросов жены. Как он мог объяснить исчезновение брючного костюма?
В последнее время ему стало казаться, что жена что-то подозревает. Известие о том, что Инга вернулась домой в Хабаровск, Эмма восприняла довольно легко. Немного погрустила и забыла. Так ему казалось вначале. Теперь же он терялся в догадках: что, если она знала о его интрижке с Ингой? Что, если она считает его виновным в смерти девушки? Почему она не сказала ему о визите милиции? И куда делась скрипка?
Последний вопрос терзал его сильнее всего. Он выбросил все вещи Инги, все до единой, кроме скрипки. Он облазил всю городскую квартиру, но не нашел ее. Обычно Инга держала ее на самом видном месте, на комоде у окна. Перед тем как лететь в Сочи, он заехал на городскую квартиру, чтобы избавиться от вещей Инги, ведь он собирался сказать жене, что рассчитал девушку. Скрипки там не было, так где она тогда?
Скрипка и брюки, брюки и скрипка… Мысли начали путаться, ведь он не ел и не пил с десяти утра. Выбираясь из поселка, он налетел на железный прут и пробил колесо. Проклятая спешка сыграла с ним злую шутку. С разбитым о ворота капотом, о том, чтобы обратиться в сервис для замены колеса, не могло быть и речи, а на спущенном колесе далеко не уедешь. И он не придумал ничего лучше, чем приехать на место преступления! Он загнал машину в сарай, импровизированной метлой замел следы, оставленные колесами вплоть до самой гравийной дороги, вернулся в сарай, сел в угол и просидел так до темноты. Теперь он понимал, как глупо с его стороны было приехать сюда. Если его найдут здесь, можно считать, он сам подписал себе смертный приговор. Но что, если не найдут? Что, если ему удастся отсюда выбраться? В багажнике есть запаска, но он так давно не менял колеса самостоятельно. Справится ли он? А что еще остается? Сидеть и ждать, пока за ним придут?
Кряхтя и постанывая, он поднялся, распрямил затекшие колени, потянул спину. Доковыляв до машины, открыл багажник. Здесь было все необходимое для смены колеса. Он делал это когда-то, почему бы не попробовать? Поднять машину удалось лишь с четвертого раза, проклятый домкрат постоянно соскакивал, и он едва не отдавил себе ноги. Когда колесо поддалось, он возликовал, а когда удалось надеть на ось запасное колесо, он вновь поверил, что еще может выпутаться из ужасной ситуации, в которую сам себя загнал.
В три часа ночи он решился вывести машину на дорогу. Сил на то, чтобы привести себя в порядок, к тому времени не осталось. Он понимал, что выглядит не лучшим образом. Некогда белоснежная рубашка покрылась пылью, на манжетах явственно проступали пятна от смазки, волосы потеряли блеск, а пиджак помялся. И все же настроение у него было гораздо бодрее, чем несколько часов назад. Проехав два десятка километров, он сориентировался в темноте и свернул на дорогу, ведущую в объезд городской черты. В город он заезжать не хотел по вполне понятным причинам: там его наверняка уже ждали. Здесь же ему ничего не грозило. Он направлялся к железнодорожной станции Фирсановская, где собирался сесть в любой поезд, который увезет его подальше от Москвы. Покупать билет он не станет, не такой уж он простофиля, чтобы помогать милиции поймать себя. Нет, он даст проводнику «на лапу». Что будет после того, как он отъедет подальше, он не загадывал. Главное, убраться из Москвы.
До железнодорожной станции Фирсановская он добрался без происшествий. Никто его не останавливал, никто не преследовал. На всем протяжении от сарая до станции он встретил всего один автомобиль, да и тот ехал в противоположном направлении. До станции он не доехал метров пятьсот, съехал на обочину, затем по насыпи осторожно спустился вниз, до гравийной дороги, проехал до посадок и там бросил машину. Достал из багажника дорожную сумку, повесил на плечо и пошел пешком.
Идти в темноте было не очень приятно, да и обувь оказалась непригодной для долгой ходьбы. В туфли тут же набились камешки, и ему пришлось трижды останавливаться, чтобы освободить обувь. Но до станции он все же добрался. Стараясь не привлекать внимания, вышел на платформу, нашел подходящие кусты и приготовился к долгому ожиданию. И тут ему повезло. Буквально через десять минут прибыл пассажирский состав. Из багажного вагона выскочил мужичок лет тридцати и побежал к зданию вокзала. Вернулся он быстро с бутылкой лимонада и сладкой булочкой. В животе предательски заурчало, и это придало Пуляевскому сил. Поднявшись, он быстро подошел к мужичку и тронул его за рукав.
– Здравствуйте, – вежливо поздоровался он. – Не могли бы вы мне помочь?
– Здорово, – весело произнес мужичок и оглянулся: – Потерялись?
– Не думаю, но помощь мне нужна, – и он вложил в руку мужичка купюру достоинством в десять рублей. Деньги немалые, как он считал. За эту сумму в железнодорожной кассе можно было купить билет до Ленинграда, доплатив всего один рубль. Но ведь ему так далеко не нужно.
– Не понял, это что?
Мужичок часто-часто заморгал, но деньги обратно не вернул. Пуляевский посчитал это хорошим знаком. Самым задушевным тоном, на какой только был способен, он принялся излагать подготовленную заранее историю. Он, мол, получил телеграмму, мать в плохом состоянии, неизвестно, доживет ли до его приезда. Собрав вещи, он помчался на вокзал, а паспорт забыл дома! Не возвращаться же, рискуя не застать мать в живых.
– Если бы не крайняя нужда, я бы вас не потревожил, – умоляюще глядя на мужичка, заливался Пуляевский соловьем. – Поймите, объяснять все это кассиру бесполезно. У нее строгая отчетность, еще в милицию сообщит, тогда и вовсе история надолго затянется. Не сочтите за труд, выручите человека.
– У нас, между прочим, тоже строгие правила, – насупился мужичок. – Меня за такое по головке не погладят.
– Я понимаю. Все понимаю. – Он достал из кармана еще одну купюру, на этот раз номиналом пять рублей и добавил к уже имеющемуся червонцу. – Думаю, такой компенсации за риск хватит?
Мужичок явно колебался. Он мялся и никак не мог решиться, а потом вдруг согласился. Пропустил его в вагон, указал место в купе для проводников, даже воды налил. Потом заявил, что ему нужно работать, закрыл дверь купе и куда-то убежал.
«Удача на моей стороне. Теперь меня никто не достанет. Никто и никогда!» – ликовал он, еще не веря, что вырвался из тисков и ушел от преследования. Спустя какое-то время поезд тронулся, и он окончательно расслабился. На столе у проводника лежала пачка печенья. Не раздумывая, Пуляевский вскрыл ее и начал запихивать в рот печенье. Он глотал его, почти не прожевывая, так сильно хотелось есть. Утолив первый голод, он налил из чайника воды, выпил полный стакан, затем забрался на верхнюю полку, набросил на ноги одеяло и беззаботно захрапел.
На станции Малино все было готово к приему «пассажира». На платформе в штатском патрулировали шесть оперативников, на случай непредвиденных обстоятельств двери в здание вокзала со стороны платформы заблокированы. Поезд прибывал на станцию через восемь минут. Они едва успели, и Савин посчитал это большой удачей. После того как Пуляевский сбежал из дачного поселка, он поднял на уши всю московскую милицию. По его просьбе майор Кошлов связался с железнодорожной милицией и передал ориентировку на беглеца. Савин был уверен, что Пуляевский попытается уйти именно по железке, и не ошибся. А куда ему еще деваться? Свою машину он разбил о ворота и должен был сообразить, что на неисправной машине, даже если бы оперативники не знали номерного знака, далеко не уедешь. Разве что до первого поста ГАИ.
Но понервничать Пуляевский их все же заставил. Шестнадцать часов о нем не было ни слуху ни духу. За это время Савин успел хорошенько тряхнуть его жену, и она под нажимом призналась, что подозревала мужа в интрижке с Ингой, а впоследствии и в ее убийстве. Ее подозрения основывались на некоторых нестыковках. Во-первых, когда Эмма уезжала в санаторий, Инга ни словом не обмолвилась о том, что собирается уйти. Во-вторых, тщательно обследовав городскую квартиру, она предположила, что вещи собирала не сама Инга. Слишком много мелочей, о которых мужчины не думают, но которым женщины придают большое значение, осталось в квартире. И самое главное, Эмма нашла в комнате девушки квитанцию на настройку скрипки. Она отправилась в мастерскую и выяснила, что скрипка все еще находится у мастера. Эмма не могла себе представить, чтобы девушка уехала из Москвы, не забрав скрипку! Когда нашли тело девушки, версия мужа стала еще подозрительнее, но Эмма предпочла закрыть на все глаза, ведь ее муж стал таким заботливым, каким не был и в первые годы их супружеской жизни.
Пока Савин беседовал с Эммой, в поселок вернулся Якубенко. Сведения, переданные Зюзей-попрошайкой, оказались весьма ценными. Он вспомнил о мужчине с фото новую деталь: на рукавах белоснежной рубашки он носил черные запонки из оникса. Зюзя видел их, когда мужчина пытался обнять Ингу. Такие же запонки Савин видел на Пуляевском прямо перед побегом. Улика косвенная, но лишней ее не назовешь, а Савин подозревал, что в этом деле им понадобятся все возможные доказательства, так как Эмма не собиралась отдавать им мужа без боя. Как только улеглась первая шумиха, Эмма связалась с отцом Пуляевского, который оказался известным в Москве адвокатом. Запретить ей связываться с адвокатом капитан не мог, да и смысла в запретах не было, ведь рано или поздно родители все равно узнали бы о том, в какую передрягу попал их сын.