– Ладно, ладно, шучу я, – пошел на попятную криминалист. – Знаю, что твой драгоценный Санечка чего-то в нашем деле да стоит. Еще бы девок не обижал, цены б ему не было.
На это заявление возразить Савину было нечего. История о том, как старлей Якубенко два месяца обхаживал племянницу Василия Васильевича, а когда та влюбилась в парня по уши, вдруг резко к ней охладел и переметнулся к очередной пассии, до сих пор стояла между Якубенко и Шапошниковым, отбрасывая тень и на Савина. И не важно, что племянница Шапошникова еще раньше Якубенко удачно вышла замуж и на настоящий момент имела уже двух пацанов-погодок, обиды криминалист Якубенко не забыл и всякий раз, когда им приходилось работать над общим делом, не упускал возможности поддеть оперативника.
– Ну, чего молчишь? Где Якубенко, спрашиваю?
– Он на весь день к Трещихиной приписан, – нехотя ответил Савин, ожидая очередной порции насмешек в адрес напарника, и не ошибся.
– Ого! И чем это он так провинился, что Кашалот ему по полной впаял? – рассмеялся Шапошников.
– Трещихина сама его выбрала, – чуть приукрасил действительность Савин и поспешил перевести разговор в рабочее русло. – Судмедэкспертом сегодня Ерешкин?
– Он самый, – подтвердил Шапошников и, понизив голос, добавил: – Ему в этом месяце досталось. Слыхал о трупе в метро на станции «Кропоткинская»?
– Кто же о нем не слышал? Целую неделю Москва гудела.
– Так вот, Ерешкина туда отправили в помощь соседнему району. Он осмотр провел, потом вскрытие и результаты в рапорте отразил, а потом появились новые данные, и оказалось, что его рапорт не соответствует действительности. Мужик-то сам себя отравил, а потом, для надежности, под электропоезд в метро бросился. Родственники его записку предсмертную на даче нашли, там все подробно изложено. Опергруппа из Хамовников целую неделю народ трясла, двоих даже под стражу успели взять, а когда выяснилось, что это суицид, нужно было кого-то в козлы отпущения записать, ну Ерешкина как чужака и записали.
– Да, не повезло мужику, – посочувствовал Савин и снова перевел разговор на другую тему, не желая собирать сплетни: – А это кто с вами сегодня? Не помню, чтобы я его раньше видел.
Савин кивком указал на молодого человека, который, опережая судмедэксперта Ерешкина, сбежал с дороги и направлялся к кустам, где лежал труп. Шапошников проследил за рукой оперативника и, улыбаясь, ответил:
– О! Это будущее криминалистики.
– Стажер? – Савин насторожился. Он, как и многие его коллеги, с недоверием относились к криминалистам без стажа.
– Говорю же – будущее криминалистики, а ты «стажер, стажер». – Шапошников едва заметно улыбался, и было непонятно, всерьез он говорит или шутит. – Вот увидишь, он тебя еще удивит.
– Ладно, не важно. Главное, чтобы это ваше «будущее криминалистики» не напортачило в настоящем, – заметил Савин и перешел к делу: – Хотел попросить в первую очередь осмотреть склон чуть дальше по дороге. Там имеются следы волочения и капли крови. Нужно взять все необходимые анализы и зафиксировать следы на фотопленке. Вы ведь привезли фотографа?
– Наш новичок и есть фотограф. Вон, гляди, как старается, – Шапошников кивком указал на новичка. – Поди, уже полпленки отщелкал. Его систему нарушать не велено, так что с обочиной придется повременить.
– Так он фотограф, – протянул Савин. – Тогда где остальные? Или вы будете самостоятельно всю площадь отрабатывать?
– А это, мой друг, и есть новая методика в действии. – Шапошников многозначительно поднял брови. – Сейчас молодой человек поработает фотоаппаратом, а потом приступит к детальному изучению места преступления. Затем, вернувшись в лабораторию, проявит пленку, распечатает фотоснимки и будет сопоставлять кадры с тем, что удалось обнаружить на месте.
– И в чем же новизна? – не понял Савин.
– В том, мой друг, что раньше эту работу делали разные люди, и, по мнению специалистов, от этого часть важной информации, которую фиксирует человеческий мозг посредством органов зрения, терялась. А вот если и глаз увидел, и камера зафиксировала – тогда все: преступник у нас в кармане.
– Очередное нововведение товарища Шибайло? – догадался Савин.
– Так и есть, – кивнул Шапошников. – Но обсуждать мы это не станем.
Бросив это заявление, Шапошников быстрым шагом спустился вниз, догоняя команду. Капитан Савин какое-то время наблюдал за работой новичка. Тот торопливо щелкал фотоаппаратом, перебегая с места на место. Со стороны его действия казались хаотичными и совершенно непрофессиональными. «Интересно, куда в конечном счете заведет нас любовь Шибайло к нововведениям?» – невесело подумал Савин и поспешил присоединиться к усеченной криминалистической группе.
Судмедэксперт Ерешкин как раз заканчивал предварительный осмотр тела. Стоя на коленях, он изучал затылочную часть черепа. Рядом пристроился криминалист Шапошников. Он аккуратно снимал заинтересовавшие его частицы с волос: подцеплял их пинцетом и складывал в стеклянную баночку с завинчивающейся крышкой. Ерешкин поворачивал голову в разные стороны и отдавал команды фотографу сделать снимок с нового ракурса.
– Ну, что тут у нас? – осторожно осведомился Савин. – Можете назвать причину смерти?
– Все после вскрытия, – сухо бросил Ерешкин.
– Это понятно, но ведь и сейчас у вас есть какие-то соображения, – настаивал Савин. – Я не прошу официального вердикта, только то, что на поверхности. Уверяю вас, дальше меня ваши слова не пойдут и вам не придется ни перед кем за них отвечать.
Ерешкин поежился, но головы не повернул. Савин понял, что сморозил глупость, осуждающий взгляд Шапошникова был лишним тому доказательством. «Вот идиот, зачем я это сказал, – корил себя Савин. – Все равно что во всеуслышание заявить, что знаю о его недавнем промахе». Криминалист Шапошников пришел оперативнику на выручку.
– Много здесь не скажешь, – невозмутимо начал он, словно вопрос Савина был адресован ему. – Смерть насильственная, это бесспорно. Посмотри, какие глубокие раны в черепе. Их три: глубина, насколько я могу судить, разная, а вот рисунок один и тот же. А теперь посмотри вокруг: видишь ты где-то предмет, который мог оставить подобные раны? Не видишь? И я не вижу. Следовательно, с большой долей вероятности можно сделать вывод: его ударили по затылку трижды. Думаю, серия ударов привела к мгновенной смерти, и произошла она не здесь. Я все верно излагаю?
Вопрос был адресован судмедэксперту Ерешкину, и ему ничего не оставалось, как ответить:
– В общем и целом – да. Что касается ударов, то ты прав: если бы раны появились в результате падения, то предмет, о который ударилась жертва, находился бы здесь. И крови было бы гораздо больше. Гораздо больше, – повторил Ерешкин.
– Кроме того, я осмотрел карманы, – продолжил Шапошников. – Там пусто. Удивительно чистые карманы, если ты, Роман, понимаешь, о чем я.
– Вы имеете в виду, что при пострадавшем нет ни документов, ни денег, ни ключей от квартиры, – перечислил Савин.
– Не только это. В карманах вообще ничего нет, хотя жертва не производит впечатления аккуратного человека.
Шапошников бросил взгляд на Савина и понял, что тому требуются объяснения. Он вернул пинцет в чемоданчик, лежавший рядом на траве, тщательно завинтил крышку банки и, убрав ее в тот же чемоданчик, поднялся. Дождавшись, когда судмедэксперт отойдет от тела, он вновь склонился над трупом и подозвал Савина.
– Посмотри на отвороты брюк. Брюки выстираны и выглажены, но за отворотами мы видим пыль, скопившуюся не за один раз. В карманах та же история: швы содержат остатки давней пыли, причем заглаженной утюгом. Здесь же присутствуют частицы табака и хлебные крошки. Это говорит нам о том, что при жизни парень совал в карманы что попало. Приглядись и увидишь сам.
Савин склонился ниже, посмотрел сквозь лупу, которую Шапошников поднес к вывернутому карману. Брюки действительно выглядели чистыми и выглаженными, но край кармана уже успел запачкаться. Липкое пятно возле правого кармана подтверждало слова криминалиста.
– Теперь посмотри на его обувь, – продолжал Шапошников. – Видавшие виды кеды, не слишком подходящие под костюм, говорят о том, что жертве приходилось много ходить пешком. В таких случаях в карманах, как правило, даже за короткий срок скапливаются проездные билеты, фантики от конфет и прочие мелочи. То, что в карманах нет документов, бумажника или хотя бы мелких монет, может навести на мысль, что жертва подверглась ограблению, но это не так.
– Потому что грабитель не стал бы забирать все подчистую, – закончил за Шапошникова мысль оперативник. – Все, что не может стать прибылью, грабителя не интересует. Он выбросил бы все здесь же и уж наверняка не стал бы утруждаться и перемещать тело. И еще: он не стал бы забирать ключи. Вместо них он забрал бы часы.
Савин приподнял левую руку, на которой поблескивали довольно дорогие часы на кожаном ремешке. Ремешок сильно потерся, но часы выглядели вполне прилично.
– О да, тут ты прав. – Шапошников кивнул. – Часы жертвы заслуживают внимания. Изготовлены на Чистопольском часовом заводе, причем в честь пятидесятилетия Октябрьской революции. Видишь надпись на циферблате? Знаменитая вещь, восемнадцать камней, позолоченные стрелки. В этой серии, если я не ошибаюсь, юбилейные цифры выгравированы и на крышке с тыльной стороны.
Шапошников проворно отстегнул затертый ремешок и показал Савину заднюю крышку: на хромированной стали поблескивали цифры «1917–1967».
– Примечательная вещица, – согласился Савин. – Возможно, сослужит нам хорошую службу при идентификации трупа.
– Ремешок не от этих часов, носили его гораздо дольше. – Шапошников продолжал осмотр. – Видимо, снял его со старых часов и надел на эти.
– Думаешь, с деньгами у него было негусто? – высказал предположение Савин.
– Скорее всего. Часы – это наверняка подарок, а на новый ремешок либо денег не хватило, либо жаба задушила новый купить. Такие типы тоже встречаются.