и вязаный половик из цветастых ниток. Савин щелкнул выключателем, на потолке зажглась сороковаттная электрическая лампочка, вкрученная в черный пластмассовый патрон. Плафон отсутствовал, что тоже было не редкостью.
Савин прошел дальше, слева по коридору располагалась кухня: помещение в четыре квадратных метра вмещало в себя квадратный стол, два деревянных табурета, окрашенных в синий цвет, холодильник марки «Мир» с массивной хромированной ручкой, эмалированная раковина с навесной сеткой-сушилкой сверху, деревянный стол-тумба для хранения продуктов и навесной шкаф без дверок. На окне стоял горшок с геранью, которую давно следовало полить. На карнизе висела тюлевая занавеска, доходящая до середины окна. Савин заглянул в холодильник: на полке лежал брикет масла, с полдесятка яиц и початая бутылка кефира. В морозильной камере – коробка с пельменями. На нижней полке пара луковиц и пакет с морковью.
– Что-то интересное? – услышал он за спиной и оглянулся. В дверном проеме стоял старлей Якубенко.
– Не слышал, как ты вошел. – Савин закрыл холодильник.
– Я не шумел. – Якубенко огляделся. – Неплохая квартирка.
– Это не его. – Савин развернулся и открыл стол-тумбу. – Съемное жилье. Квартирная хозяйка проживает где-то в пригороде.
– Горгулья рассказала? – догадался Якубенко.
– Она самая. Тебе что-то полезное удалось узнать?
– Пока ничего. Видимо, в этом доме одна горгулья страдает от любопытства. – Якубенко подошел к окну, открыл дверцу «зимнего» холодильника, встроенного в стену под подоконником, присел и начал разглядывать его содержимое. – Обошел три квартиры, и ни один из жильцов представления не имеет, когда их сосед последний раз был в квартире… Ого, а это что такое?
Якубенко вытащил на свет тряпичный узел, перетянутый шпагатом. Разложив узел на столе, он огляделся в поисках ножа.
– Подожди понятых, – напомнил Савин. – Вдруг там что-то полезное.
– Да брось, мы же не место преступления осматриваем, – отмахнулся Якубенко.
– Ты этого не знаешь, – неопределенно ответил Савин. Он успел осмотреть стол и собирался перебраться в комнату. – Оставь узел здесь. Пойдем, осмотрим комнату.
Якубенко с неохотой подчинился. Они прошли в просторную комнату, по пути заглянув в ванную. Там Савин ожидал увидеть пленки, подсыхающие на бельевых веревках, и всевозможные приспособления для фотографии, но увидел лишь стандартную ванную комнату с мочалкой и парой кусков мыла в старенькой мыльнице. Комната выглядела чистой и опрятной, несмотря на старую мебель. В центре комнаты лежал потертый ковер, обшитый по периметру белыми кистями. У стены стоял громоздкий диван с тремя подушками. Поролон в подушках был изрядно промят в тех местах, где чаще сидели. Зеленая шерстяная обивка в катышках, но хозяин не стал застилать ее покрывалом. Рядом пристроился трехстворчатый шкаф с зеркалом по центру. Тусклая трехрожковая люстра запылилась, слой пыли лежал и на комоде из красного дерева, украшенном витиеватой резьбой.
Оперативники приступили к осмотру. Спустя пятнадцать минут комната была осмотрена: шкафы открыты, ящики комода выдвинуты, подушки на диване сняты. Савин стоял посреди комнаты и задумчиво смотрел на дело своих рук.
– Знаешь, что не дает мне покоя? – обратился он к напарнику. – Соседка, Тамара Игоревна, сказала, что Манюхов подрабатывал на дому. Печатал фотографии. Странно, что мы не нашли ни одного снимка, ни одной пленки. Только проявитель и кое-какую мелочь. Интересно, куда все это делось?
Глава 3
Утро следующего дня началось для капитана Савина не слишком удачно. В восемь часов его вызвал к себе следователь Фарафонтов и потребовал отчет по делу Манюхова. А какой отчет, если он только в восемь вечера с адреса ушел? Опрос соседей ничего существенного не дал, в квартире убитого следов борьбы или взлома не обнаружено. Им до сих пор неизвестно, где именно убили жертву, чем убили и каков мотив. Отсутствие фотоснимков и фотопленок в квартире Манюхова давало повод считать, что именно из-за них он погиб, но сообщать об этом Фарафонтову, не имея на руках никаких, даже мизерных доказательств, – лишь напрасно нервы трепать.
Чтобы не выглядеть полным идиотом, Савин сообщил о том, что в семнадцать тридцать в воскресенье Илья Манюхов был жив и здоров, о чем свидетельствовали показания гражданки Лядовой. Еще он рассказал о тряпичном узле, найденном в квартире, в котором были обнаружены денежные средства в размере двадцати месячных окладов фотографа купюрами номиналом десять и двадцать пять рублей, что также требовало объяснений. Этим и ограничился. Фарафонтов с важным видом пожурил оперативника, посоветовал работать «эффективнее» и с тем отпустил.
Теперь, спустя два часа после встречи со следователем, капитан Савин сидел в кабинете и перелистывал записную книжку убитого. Записная книжка являлась практически единственным личным предметом, найденным в квартире, и представляла собой весьма интересный объект для изучения. Записи шли одна за другой практически на каждой странице, но не содержали в себе ни фамилий, ни имен, ни вида деятельности, ни родственной принадлежности. В обычном случае Савин нашел бы записи типа «Николай, ремонт холодильников», «Елена Ивановна, медсестра» или «Колян, школа», но только не в этот раз. Здесь вместо имен и фамилий стояли сложные значки: ромбики, звездочки, треугольники с точкой и без таковой, нанесенные тремя цветами. И ни в конце, ни в начале не было ничего похожего на пояснения к особым обозначениям. На страницах записной книжки имелось не менее двухсот адресов знакомых Манюхова, около трети имели также телефонные номера, но даже для того, чтобы обзвонить их, требовалась уйма времени. Савин чувствовал, что разгадка кроется где-то здесь, на страницах, исписанных красивым убористым почерком, но как ее отыскать?
Накануне вечером, вернувшись домой после опроса соседей и осмотра квартиры, Савин долго не мог уснуть. Два обстоятельства: отсутствие фотопленок и наличие крупной суммы денег в квартире покойного утвердили оперативника в первоначальном мнении – смерть Ильи Манюхова наступила в результате насильственных действий, а не дикой случайности. Но пока Савин не мог представить, кому могла быть выгодна смерть фотографа. Утром он позвонил в фотоателье и договорился с заведующим, что к двенадцати часам дня все сотрудники, и работающие в этот день, и получившие законный выходной, будут ожидать оперативника для беседы. Что даст ему эта встреча? Продвинет ли расследование? Просветит ли по поводу того, откуда у простого фотографа могли появиться столь крупные накопления? Найдется ли среди коллег Манюхова тот, кто сможет рассказать, что означают значки, расставленные в записной книжке рядом с каждым адресатом?
Об этих значках он думал непрерывно. Если бы удалось их расшифровать, возможно, это избавило бы от лишних действий. Ведь не просто так он рисовал все эти знаки? Нет, не просто так, Савин был в этом убежден. Знаки – своего рода классификация адресатов. Может, он разделял их по важности, или по степени родства, или же по каким-то другим критериям. Знай их Савин, он мог бы отбросить тех, кто просто заказывал когда-то у Манюхова фотографии или оказывал ему услуги по ремонту фототехники. Он мог бы отложить на более поздний срок встречи с бывшими одноклассниками, друзьями по детскому дому и коллегами с прежних мест работы. Савин был уверен, что это существенно сократило бы список. Но, увы, специалисты из криминалистического отдела не смогли с ходу разобраться в шифре, и оперативнику пришлось отказаться от идеи облегчить свой труд и приступить к обзвону знакомых Манюхова.
За два часа он успел пообщаться всего с двенадцатью адресатами, и все они оказались всего лишь случайными знакомыми. Шестеро, как и предполагал Савин, когда-то заказывали у Манюхова фотографии, не желая обращаться в фотоателье. Он снимал их на дому, что, по сути, являлось незаконным. Но сейчас Савину было не до законности действий погибшего, поэтому он благодарил адресата за информацию и просто клал трубку. Еще четверо не вспомнили гражданина Манюхова, а двое оказались приятелями по детскому дому и о нынешней жизни Ильи ничего не знали.
Бесполезные метания утомили Савина, он отложил записную книжку в сторону, намереваясь размяться. Не успел он выйти из кабинета, как зазвонил телефон. Он поднял трубку.
– Савин у телефона, – произнес он.
– Бросай все и приезжай на площадь Трех вокзалов, – услышал он в трубке голос старлея Якубенко. – У нас тут кое-что интересное.
Якубенко по заданию капитана Савина отрабатывал некоторые адреса из записной книжки, и его звонок вселил в оперативника надежду на удачу. Бросив трубку, он вышел из кабинета и направился к выходу. Сообщив дежурному о своем уходе, он быстро дошел до метро и уже через полчаса был на месте. Якубенко ждал его у выхода из метро. Увидев напарника, он помахал рукой, привлекая его внимание.
– Привет, что у тебя стряслось? – поприветствовал товарища Савин.
– Похоже, один адресок сработал, – радостно сообщил Якубенко.
– Не помню, чтобы в записной книжке упоминался адрес в этом районе, – с сомнением произнес Савин.
– Его и нет, – так же радостно заявил Якубенко. – Помнишь адресок на Русаковской улице? Я туда пришел, в квартире, разумеется, никого. Ну, я пошатался рядом, поспрашивал старожилов и выяснил, что в означенной квартире проживает гражданин Зюзин Георгий Константинович.
– Зюзин? Это не тот ли, которого мы полгода назад брали здесь, на вокзале?
– Вот и я так подумал. – Якубенко продолжал улыбаться. – Описал старожилам его внешность и получил подтверждение. В записной книжке Манюхова присутствует адрес уголовного элемента Зюзи-попрошайки!
– Быть того не может! Зюзя – и у добропорядочного фотографа! – Савин пришел в невероятное возбуждение.
– Зуб даю, что наш Зюзя не портрет в честь юбилея бабушки у Манюхова заказывал. – Якубенко весь светился. – Видно, наш Люшенька не настолько добропорядочный. Думаю, Зюзя – тот, кто сможет просветить нас на этот счет.