– Я тоже, – ответил Дубельт, – был.
Император взял Леонтия Васильевича за рукав и притянул его совсем близко.
– Послушайте, – прошептал он, – вот вам вопрос. Знаете ли вы хоть что-то про «Нептуново общество».
Дубельт напрягся.
– Да, – ответил он тихо.
– Понятно. От кого? – император внимательно посмотрел в глаза своего визави.
– От покойного Александра Христофоровича.
Это была полуправда, но так Дубельт хотя бы не лгал царю.
– Говорил ли он об архиве этого общества?
– Я знаю о нем, – склонил голову Дубельт.
– Знаете ли вы о существовании некоей Обители?
– Знаю.
– Отлично, – кивнул император. – Кто еще посвящен в эту историю?
– Никто.
– Так и должно быть.
Николай Павлович отпустил рукав своего собеседника и легонько оттолкнул его.
– Слушайте мой приказ.
Дубельт подобрался.
– Обитель снести. Все найденные там бумаги с особой скрытностью доставить лично мне. Если найдете чьи-то останки, их надлежит изъять из земли, опечатать и так же быстро и тайно доставить в Царское Село. Все проделать в строжайшем секрете. И даже Орлова информировать не стоит. Проследите за исполнением. Можете привлечь нескольких жандармских офицеров, но не передавайте им все, что знаете, – пусть они просто исполняют ваши приказания.
– Слушаю, Ваше величество!
Николай Павлович задумчиво посмотрел в застывшее лицо Дубельта.
– Надо заканчивать с этой романтикой, Леонтий Васильевич, – сказал он наконец. – Нас ждет тяжелое и грязное будущее. И одним белым платком тут не отделаешься.
С этими словами Николай развернулся и быстро вышел.
Дубельт привалился к стене и начал лихорадочно крутить пальцами.
1843 г. Москва
Денег, отложенных на работе у старьевщика, едва хватило, чтобы купить билет на дилижанс, да и то – только на откидное сиденье, устроенное с внутренней стороны двери. За четыре дня поездки Федор два раза чуть не вывалился прямо на дорогу – когда дилижанс подпрыгивал на крупных ухабах и дверца распахивалась. Наконец путешествие в компании чужих людей, с которыми юноша не перемолвился и двумя словами, подошло к концу. После Петербурга Москва показалась Феде удивительно тихой и спокойной, с кривыми грязными улочками, плохо мощенными – где булыжником, а где просто деревянными плахами. Главными достопримечательностями Первопрестольной столицы были бесчисленные церкви и бесконечные заборы, за которыми слышался лай собак, квохтанье куриц и индюков, голоса женщин. Дом по адресу, указанному в письме, Федор искал долго. Без помощи редких прохожих он никогда бы и не нашел его – топография Москвы была знакома только местным жителям, а приезжий просто обязан был заблудиться в этом огромном деревянном лабиринте с вкраплениями каменных дворцов – впрочем, дворцами их назвать было трудно, если сравнивать с петербургскими постройками. Но странное дело – в Москве Федор чувствовал себя спокойнее, чем в Петербурге, – она была больше похожа на сильно выросшую Читу.
Наконец отыскался и двор Прохора Кирилловича. Это был старый шулер на службе у Третьего отделения. Благообразный старик выдавал себя за помещика, продавшего землю под строительство железной дороги, – совсем недавно такую новинку запустили от Петербурга до Царского Села, а теперь концессионеры действительно скупали участки между Петербургом и Москвой. Вся психология шулерства Прохора Кирилловича строилась на том, что он выдавал себя за форменного неудачника, которому неожиданно привалило счастье, а он не сумел им воспользоваться. Будто бы строящаяся железная дорога проходила прямо через его поместье.
– И всего ничего, – благодушно вещал Прохор Кириллович какому-нибудь приезжему молодому купчику или подвыпившему чиновнику, нацелившемуся спустить казенные деньги в карты, – землица моя самым уголком задевала будущую дорогу. А уж этот уголочек золотым оказался – пять тысяч выплатил мне один немец-перец-колбаса. Сам-то небось перепродал казне и того больше. Вдвое небось! Так это его дело-то! Мне много не надо – так, на табачок и на картишки перекинуться.
Ясно было и понятно, что старика облапошили при покупке «золотого уголка», что дали цену намного меньшую, чем он мог потребовать. И у купчика или чиновничка тут же рождалось в самой глубинной тьме души желание воспользоваться этим простаком. Раз уж он такой дурак – то не совестно у него и выиграть остаток от полученных за «уголок» денег. Все равно он их потеряет – так почему бы и не подобрать? Садились играть, выигрывали много и жадно, но в самом финале, когда казалось – протяни руки и загребешь с зеленого сукна последнюю пачку ассигнаций, происходило что-то невероятное. Фортуна каким-то образом показывала алчному игроку тыл, а Прохор Кириллыч, бледный, с трясущимися руками, как бы не веря в свою невероятную удачу, ловко кидал в карманы все деньги, обещал дать отыграться – вот только отойдет кваску попить… и исчезал.
Скольких обманула эта наивность, скольких обобрал Прохор Кириллыч, бередя тьму их души! И поделом, считал он, – нечего! На чужой пирожок не разевай роток!
Уже давно бы отправили старика месить грязь по сибирским дорогам – не раз обобранные писали жалобы на имя московского обер-полицмейстера. Но как-то терялись все эти бумаги. Ловко они впархивали синичками под зеленое сукно и испарялись там бесследно. В Третьем отделении Прохор Кириллыч имел особых покровителей. А перед самым приездом юноши он получил аж из Петербурга особую тайную инструкцию, в которой четко предписывалось, что и как делать. И во первых строках требовалось собрать все возможные сведения о московской жительнице, баронессе Агате Каролине де Вейль, имевшей собственный дом в Лефортово. Это Прохор Кириллыч исполнил без труда, послав на разведку собственных племянников.
Самым неприятным в письме было то, что Прохору предписывалось взять приезжего на свой кошт, снабдить всем, что тот потребует. Позднее жандармы-де возместят все по отчету.
Однако перво-наперво дедок осторожно выяснил, не играет ли юноша в картишки и нет ли у него желания перекинуться. Правда, узнав, что Федор после поездки гол как сокол, тяжело завздыхал и понял – придется все же раскошелиться.
Поставив перед юношей котелок со щами, старый шулер сел напротив, огладил свою купеческую бородку и небрежно, глядя в сторону, спросил:
– Надолго к нам?
Федор ответил не сразу – он был голоден и жадно хлебал щи старой некрашеной ложкой, серой от частого употребления.
– Как управлюсь… а там не знаю.
– Понятно.
Прохор Кириллыч встал, достал из буфета хлеб и отломил кусок гостю. С самого получения инструкции из Петербурга одна мысль все время лезла к нему в голову – нет ли тут возможности поживиться? Зачем собирать сведения о какой-то старухе, живущей бог знает где, за валом? Что нужно высокому начальству? А главное – судя по информации, которую принесли ему племянники, старуха жила скрытно, но при этом не бедствовала. Иной лихой человек и не ждал бы, а, взяв кистень, тем же вечером отправился в гости – пошарить по шкафам да тайникам. Конечно, старый шулер черты не переходил, но рассудил так: если баронессой заинтересовалась жандармерия, то тут дело политическое. А где политика – там неразбериха. И самое время ловить крупную рыбку в мутной воде. Правда, зачем понадобился этот малец? Можно было бы обойтись и услугами одного Прохора Кириллыча. Но раз наверху так решили – не ему жаловаться. Надобно только не терять его из виду.
– Значит, слушай, – Прохор снова подсел к столу. – Старуха, которой ты интересуешься, живет в Лефортово. Это за городом, я потом расскажу, как проехать. Дом на отшибе. Рядом есть деревенька в четыре двора. В самом доме кроме баронессы живет ее внучка и еще прислужница. А более никого.
Он задумчиво посмотрел на парня, а потом наклонился к нему поближе.
– Слушай, что я скажу, паря! Девчонка ейная, Лиза, примерно твоего возраста. Вот бы ты к ней подкатился, а?
Федя удивленно поднял голову.
– Подкатился? Это как?
– Тю! Ну, шуры-амуры завел, смекаешь? И через эту дырку бы в дом и залез… – он гаденько хохотнул.
Юноша пожал плечами. Прохор досадливо осекся, поморщился, встал и вынул из буфета бутылку смородиновой настойки. Плеснул в кружку перед Федором. Тот понюхал и выпил одним глотком.
– Во! – одобрительно кивнул Прохор. – Это по-нашему. Только вот что плохо. Девка – из благородных. А ты…
Он осмотрел Федора с ног до головы и продолжил:
– Не в обиду тебе будь сказано, одежонка на тебе… Переодеть бы… Хотя… Что бы такое придумать? Понимаешь, баре – они как племенные свиньи – с кем попало в лужу не лягут, только со своими. Ты, конечно, можешь попробовать к ним наняться. Садовником там или дворником… Ты как по этой части?
Юноша, доевший щи, откинулся на лавке спиной к стене. Еда и выпивка оказали на него снотворное действие. Федя начал задремывать, перед глазами поплыли разные картины – высокий белый дом с колоннами, молодая женщина в белом платье, и он…
Картины! Дремоту как рукой сняло.
– Слушай, дядя! – сказал он. – Денег у тебя не найдется?
Прохор Кириллыч досадливо крякнул. Началось!
Обитель
Ей снилось, что она снова в своей комнате – в ту последнюю ночь. И юноша снова спит рядом. Лиза смотрела на его кудри, на тонкий прямой нос и полуоткрытые губы. А дальше – привычные с детства шторы с крупными сиреневыми цветами, под ними – стол с книгами и альбомом. И – шаги на лестнице. Это поднимается бабка. Вот сейчас она откинет крючок, которым вечером запирала Лизину дверь снаружи, и войдет. Юноша испуганно открывает глаза и говорит:
– Просыпайтесь! Пора идти! Просыпайтесь, Лиза Дмитриевна!
Лиза проснулась. Все тело затекло от сна на каменном полу. Доктор Галер стоял перед ней на коленях.
– Что? – спросила девушка, еще не отойдя от сна.
– Слышите? Приложите ухо к стене.
Она сделала, как велел ей доктор, и услышала далекие частые удары.
– Они снова начали ломать стены, – сказал Галер. – Если мы не поторопимся, то эти люди нас нагонят.