– Нужны длинные доски. В следующем зале будем класть настил, чтобы больше не касаться пола.
Артель преступников сначала работала неохотно, с опаской, но потом, поняв, что ничего страшного пока не происходит, повеселела. В полчаса статуя была разбита, и в стене наконец открылся долгожданный проход.
– Хорошо, – кивнул офицер. – Делай привал, а потом беритесь за противоположную стену.
– Покурить бы, барин, – прогудел старик с желтой бородой, носивший звучную фамилию Пудилов, вытирая пот со лба. – Прикажи, а?
Жандарм повернулся к ротмистру.
– Есть у вас табак?
– Сделаем, – кивнул Голиков, а потом, приблизившись к офицеру, пробормотал: – Только, ваше благородие, следить за ними надо хорошенько. Чую, обязательно кто-то попытается сбежать.
– А ружья вам на что? Если попытаются – стреляйте. Убьете кого – другим наука. А мы из Москвы пригоним еще, – так же тихо ответил тот, – нам надо продвинуться как можно дальше, прежде чем приедет… в общем, потом все узнаете.
Ротмистр вздохнул – похоже, все обстояло куда как хуже, чем он предполагал.
5Зал Девы
Обитель
Луиза вбежала в открытый Галером проход.
– Но… – она остановилась. – Дверь в следующий зал не открывается.
Галер сделал два шага вперед и почти уткнулся в стенку, как камень под его ногой подался – вход в зал Весов тут же оказался перекрыт захлопнувшейся дверью, а стена перед доктором отъехала вправо, открыв новый зал.
– Дева! – выдохнула Луиза.
Потом она посмотрела на Галера.
– И все же… как вы догадались, что дверь открыта?
Он стоял, прислонившись к стене, и смотрел на нее.
– Подсказал внутренний голос.
– А если бы он ошибся?
Галер пожал плечами.
– Главное, что мы быстро прошли и получили небольшую фору перед теми, кто нас преследует. Давайте теперь взглянем на Деву.
Они встали у самого края коридора.
В центре зала была помещена скульптура женщины со снопом колосьев в руках. А перед ней…
– Колодец, – произнесла Луиза.
– Надеюсь, нам не нужно будет бросаться в него, – пробормотал Галер. – Впрочем, смотрите, за статуей тоже есть дверь. Может, и она просто открывается, без всяких затей?
– Вряд ли, – с сомнением произнесла девушка, – это было бы слишком просто и хорошо.
Она двинулась вперед – прямо к статуе с колодцем.
– Осторожно! – окликнул ее доктор.
Но Луиза, не обращая внимания, подошла к колодцу и пристально вгляделась в лицо статуи.
– Что вы так на нее смотрите? – послышался из-за ее плеча голос доктора.
– Мне показалось, что она очень похожа на маму, – сказала девушка. – Я почти не помню ее лица. Она умерла, когда я была совсем маленькой. Но мне кажется, что похожа. Тетка положила в мои вещи ее небольшой портрет, но бабка отобрала и куда-то спрятала. Я перерыла весь дом и не нашла…
Доктор быстро вертел головой, рассматривая в утреннем тусклом свете барельефы на стенах. Они как будто двоились и троились – но это, возможно, были просто последствия от передозировки.
– Странно, – сказал он, – с одной стороны сплошные колосья и цветы, а с другой – поломанные деревья и пустыня. И колодец пуст.
Он крикнул прямо в зев колодца, и ответом ему было только эхо.
– Это Деметра, – ответила Луиза, – богиня плодородия. Аид похитил ее дочь Персефону, и богиня удалилась к источнику… не помню, как он назывался. Она укрыла голову покрывалом и стала горевать. Из-за этого началась засуха, урожай погиб и люди стали голодать. Тогда Зевс решил – три четверти года Персефона будет проводить на земле со своей матерью, а одну четверть – под землей, у мужа.
– А! Это как бы зима… – заметил доктор. – Что же, у греков так, вероятно, и есть. Наша Персефона делает все ровно наоборот. Три четверти года под землей и только одну четверть – наверху.
– Здесь не может быть ловушек, – сказала Луиза.
– Почему?
– Ловушка – это отчаяние Деметры. Если мы не сможем открыть дверь, то умрем здесь от голода и жажды. Но сама по себе Деметра никого не убивала.
– Умрем прямо у колодца, в этом есть что-то насмешливое, – произнес Галер. – Впрочем… Зачем-то он тут все-таки поставлен!
Многострадальным галстуком, который уже превратился в грязную тряпку, доктор начал протирать от пыли край колодца, более похожий на узкий жернов.
– Смотрите! – сказал он. – Клянусь, это часть механизма.
Лефортово
– Потом Крылов повел себя как настоящий медведь, – сказала Агата Карловна. – Он ворвался ко мне в комнату, когда я готовилась отойти ко сну, и начал обвинять в обмане, мол, я работаю вовсе не на Екатерину, а на… неважно. На ее вельможу, который сейчас уже истлел, наверное, совершенно. К счастью, я была почти не одета. Это сильно отвлекло Ивана Андреевича в его обличительном запале. А я постаралась принимать такие позы, чтобы он получше рассмотрел все, чем я тогда была богата. Он откровенно пялился на мои титьки и задницу. Бедный! По-хорошему – надо было хоть одну ночь посвятить этому порывистому толстяку, отблагодарить его за ту титаническую работу заглатывания бесчисленных наживок, которые я подбрасывала… но я уже не хотела. Тем более что в ту ночь я приняла у себя в комнате другого мужчину.
– Другого? – удивился Галер.
– Крюгера, – холодно объявила Агата Карловна. – Надо же было понять, чего он добивается от Крылова! Бедняга Крылов, он находился за стенкой и даже не предполагал, что его злейший противник всего в нескольких шагах!
1794 г. Москва. Трактир «Троицкий»
Бывший драгун, а ныне шпион канцлера Безбородко вошел без приглашения, бросил плащ на стул и тихонько закрыл за собой створку.
– Ну-с, – сказал он шепотом, подкручивая свои залихватские усы. – Довольно неожиданно. Я имею в виду эту записку.
Он извлек из отворота своего кафтана сложенный вчетверо листок бумаги.
Агата Карловна, лежавшая в постели, склонила набок голову и не отвечала.
– И как все это понимать? – спросил Крюгер, приблизившись.
– Говори тише, – предупредила его Агата и указала на стенку.
– Кто ты, черт возьми? – снова перешел на шепот Крюгер. – Шпионка императрицы? Зубова? Павла?
– Императрицы, конечно. Так что я главнее тебя. И могу приказывать. Не шуми!
Бывший драгун хмыкнул, скинул кафтан и начал расстегивать пуговицы камзола.
– Неплохо, – сказал он, – надеюсь, ты не ждешь, что я сейчас сяду как паинька на краешке твоей кровати и мы до рассвета будем рассказывать друг другу о детских годах?
– Наоборот, – спокойно ответила девушка и томно потянулась.
Крюгер озадаченно остановился.
– Но тебе что-то от меня нужно? – спросил он с беспокойством.
Агата кивнула.
– Что? Выкладывай прямо сейчас.
– О боже, не будь таким занудой! – сказала Агата. – Я просто использую тебя для удовлетворения своих потребностей, ничего более. Я молода и соскучилась в обществе ворчливого толстяка. Он хоть и молод, но ведет себя как старый дед. А мне неуютно в Москве. Здесь нет привычного общества, мне не к кому пойти. Ты же настойчивый и крепкий мужчина.
Крюгер насупился.
– Ну хватит, – продолжила Агата. – Если ты трусишь, застегивай обратно свои дурацкие пуговицы и убирайся, откуда пришел!
При этом она немного опустила одеяло вниз и продемонстрировала свою полную грудь, прикрытую только тонкой сорочкой.
– Черта с два, – пробурчал Крюгер.
Он стащил рубаху через голову и хотел уже задуть свечу, но девушка остановила его.
– Погоди. Я что, так безобразна, что ты не хочешь меня видеть?
С тихим рычанием Крюгер начал сдирать с себя шерстяные панталоны.
Фонтанка, 16
Секретарь Дубельта Горнич постучал в дверь кабинета.
– Заходи! – крикнул ему Леонтий Васильевич.
Горнич вошел и быстрым шагом направился к столу начальника, который сунул серую папку в ящик стола.
– Думаю, это важно, – озабоченно сказал секретарь. – Только что доложили. Умер Крылов Иван Андреевич. Литератор.
Дубельт быстро посмотрел в темное окно, потом на настольные часы. Он сильно задержался на службе. Но, похоже, не зря.
– Так, – промолвил он, откидываясь в своем кресле. – Кто еще знает?
– Домашние да дворник.
Дубельт кивнул.
– Немедленно послать туда людей. Если в библиотеке остались поздние посетители – запри их в одной комнате до моего распоряжения. Всех домашних с дворником из комнат Крылова также не выпускать. Запретить общаться. Собери мне человек трех опытных людей для обыска. И пока я не скажу – никому ни слова.
– Слушаюсь!
– Одна нога там, другая здесь!
Дубельт сидел, слушая, как Горнич выбегает из приемной. Значит, костлявая пришла за Иваном Андреевичем. Что же, для российской словесности это большая потеря. А для него лично – забота. «Игра не окончена», – вспомнил он последние слова баснописца при прощании. Что же это за игра, толстый ты засранец? И зачем ты втянул в нее меня?
Со вздохом Дубельт встал и надел шинель. Выглянув в приемную, он нашел ее пустой и сел на стул для посетителей, ожидая возвращения секретаря. Наконец запыхавшийся Горнич вернулся.
– Все, как приказали, Леонтий Васильевич, – сказал он. – Первая команда уже выехала. А вторая, для обыска, ждет вас во дворе в экипаже.
Дубельт посмотрел на него.
– Слушай, Миша, – произнес он. – А не засиделся ты на письменной работе?
Горнич вытянулся во фрунт.
– Так точно!
Потом понял, что это получилось не очень вежливо по отношению к начальнику, и сконфуженно добавил:
– Я, Леонтий Васильевич, очень ценю тот опыт, который получаю здесь, в качестве вашего секретаря… Но…
– Но его же надо применять! – перебил Дубельт. – Возможно, твоя помощь понадобится мне не за этим столом, а в настоящей работе.
– Рад стараться, – секретарь снова вытянулся во фрунт.
– Ладно, пошли.
Леонтий Васильевич последовал за Горничем по лестницам во внутренний двор, где стояла запряженная парой лошадей большая служебная карета с задернутыми шторами. Внутри его ждали трое жандармов в штатском – каждого он знал лично.