– Останься здесь и никуда не уходи, пока я не вернусь, – приказал Дубельт своему секретарю.
Дверь кареты захлопнулась, и кучер тряхнул вожжами. Горнич проводил карету, выезжавшую с внутреннего двора, и потер руки.
Обитель
Луиза склонилась над каменным кольцом колодца. После того как доктор стер с него пыль, стало заметно, что оно разделено на четыре части. И на каждой был выбит треугольник. Два из них смотрели углами в сторону отверстия колодца, другие два были обращены к нему своими основаниями. Первые два треугольника содержали в себе черточки, как бы отсекавшие у вершины маленькие треугольники.
– Что это? – спросил Галер. – Можете сказать?
Девушка неуверенно водила пальцами по треугольникам.
– Странно, – сказала она, – я точно видела их, но только…
– Что? Думайте, от этого зависит наша жизнь. Мы, конечно, можем остаться здесь, пока те люди снаружи не сломают стены и доберутся до нас, но на это могут уйти дни, а воды во фляге осталось совсем немного. А без воды человек больше трех дней прожить не может.
– Воды! Точно! – Девушка ткнула пальцем в знаки. – Это знаки стихий. Только это не греческие изображения, а алхимические! Боже, я, оказывается, помню намного больше, чем предполагала!
– Алхимические? – недоверчиво спросил Галер.
– Изображения стихий. Вода, земля, огонь и воздух. Так… – Луиза посмотрела на статую, которая, казалось, улыбалась ей тихой материнской улыбкой. – Деметра – богиня плодородия, земли.
– Погодите. – Галер взялся за круг и слегка повернул его. – Понятно, нужно установить знаком земли к статуе. И тогда… что-то произойдет. Какой из них знак земли?
– Не помню, – растерянно произнесла девушка.
Галер раздраженно уставился на нее.
– Как не помните? – закричал он в отчаянии. – Как вы можете не помнить! Ведь это важно! Что за дурацкая отговорка?
Он с силой стукнул кулаком по каменному кольцу и тут же, застонав, сморщился от боли. Девушка стояла с каменным лицом.
– Может, вы все-таки вспомните хоть что-то еще?
Луиза вздохнула.
– Они объединяются в шестиконечную звезду.
– Нарисуйте.
Девушка присела на корточки и в пыли пола изобразила шестилучевую звезду. Доктор склонился над ее рисунком.
– Знаете, – пробормотал он, – тут ведь должен быть какой-то простой смысл. Во всем сложном, как правило, прячется довольно простой смысл. Смотрите. Эта звезда как бы сложена из двух треугольников. Один смотрит вершиной вверх, а другой – вниз.
– Да.
– Теперь так… Вверху у нас небо, то есть воздух. Внизу – земля. Поэтому нас интересуют только те два треугольника, которые расположены вертикально. Треугольник с вершиной внизу – это и есть знак земли.
Доктор тут же вскочил и бросился к колодцу.
– Они все нарисованы по кругу, значит, окружность – основание их расположения. Нам нужен вот этот! – Галер указал на треугольник с черточкой, указывавшей вершиной на провал колодца. – Помогите мне!
Они вдвоем взялись за круг и с трудом повернули его так, чтобы знак земли оказался самым близким к статуе. Тут же послышался подземный удар. Потом – снова тишина. Луиза тяжело осела на пол, опершись спиной о стенку колодца.
– Все напрасно, – сказала она с унынием.
Доктор оперся локтями о каменный круг и свесил голову. Но тут что-то заставило его насторожиться.
– Вы ничего не слышите? – спросил он.
– Нет. Хотя…
Луиза встала и повернулась к отверстию колодца. Действительно, звук становился все громче.
– Назад! – скомандовал доктор. – Мало ли что это, давайте отойдем к стене.
– Как будто что-то кипит… – прошептала девушка, позволяя увлечь себя подальше от колодца.
– Скорее бурлит.
Звук нарастал, а потом затих. Доктор осторожно подошел к колодцу и взглянул на него.
– Господи! – сказал он. – Давайте скорее флягу!
Лефортово
Деревенька была маленькая – всего несколько дворов. И называлась вполне понятно – Выселки. Марфа Ипполитовна сразу заметила незнакомого парня в просторном коротком пальто и с диковинной широкополой шляпой на голове. На ремне через плечо странный юноша нес большую деревянную раму с подвязанной к ней треногой. Но на плотника он похож не был. Марфа поставила ведро с помоями для свиней, которое несла через дорогу в свинарник, сложила руки на груди и бесцеремонно стала разглядывать парня, шедшего в ее сторону. Из двора выбежал старый Полкан и замер у ноги хозяйки. Когда юноша приблизился, Полкан заворчал.
– Нишкни, – приказала ему бабка.
Прохожий подошел и остановился.
– Здравствуй, мамаша, – сказал он. – А можно ли тут на постой встать?
– Зачем? – спросила Марфа Ипполитовна.
– Места тут у вас красивые. Хочу пожить немного. Не за просто так, ты не думай, я заплачу.
– Места как места, – равнодушно ответила бабка. – А тебе зачем?
– Рисовать буду, – ответил Федя. – Я, мамаша, обучаюсь рисованию. Вот, решил выбраться на… – он вспомнил слово, которому его учил отец, – на пленэр.
– На что?
– На природу.
Полкан утратил интерес к пришельцу и ушел на двор. В свинарнике недовольно захрюкали ожидавшие корма чушки.
– Природы тут полно, – кивнула Марфа Ипполитовна. – А уж что ты с ней делать будешь, это твое, милок, дело.
– Так возьмешь на постой?
– А чего и не взять? Живу одна, как мужик мой помер.
Федя снял с плеча мольберт.
– Я тут по дороге дом видел, – сказал он как можно спокойней. – Старый такой. Красивый. Чей он?
– Какой? Красивый? – усмехнулась бабка. – Развалюха эта? Это Агаты Карловны-то дом? Только она тебя к себе не пустит. Строгая. Наша деревня-то к ее усадьбе отписана, да только сын ейный, покойник, нам вольную дал, прежде чем на флот податься. Волю дал, а сам утонул. Ну, пойдем, что ли, покажу тебе сени. Ты не бойся, они у меня теплые.
Федя пошел вслед за бабой. Старушка явно не обратила внимания, что и одежда, и все снаряжение было у юноши новое – только из лавки. Еще в доме у Прохора Федор подумал, что проще всего прикинуться молодым художником – занятие, которое не должно показаться молодой барышне неприличным или недостойным. А там как пойдет. В любом случае как художник он мог выбирать любые ракурсы для наблюдения за домом и его обитателями. А дальше… Федя надеялся, что придумает, как поступить.
Обитель
Вероятно, поворот круга открыл в подземелье клапан, который позволил колодцу наполниться холодной и чистой водой подземной реки. Галер быстро вылил прямо в пыль остатки из фляги и наполнил ее из колодца. А потом без всякого стеснения наклонился и стал пить сам.
– Пейте, – сказал он, выпрямляясь, – свежая!
Вода стекала по его подбородку, капала на грудь. Луиза зачерпнула воду ладонями и быстро выпила, но глаза ее не отрывались от стены за статуей Деметры.
– Дверь не открылась, – заметила она, напившись. – Мы где-то ошиблись?
Доктор пожал плечами.
– Значит, придется ждать тех, кто ломает стены. Конечно, это провал предприятия, но мы хотя бы останемся живы.
– Не думаю, – мрачно ответила девушка, – посмотрите на воду.
Галер взглянул на колодец – вода начала постепенно уходить вниз – мокрый след в колодце сначала был тонким обручем, но заметно расширялся.
– Черт! – сказал он. – Надо срочно набрать ее во что-нибудь!
Он принялся лихорадочно рыться в своем мешке, стараясь отыскать способ запастись водой.
– Вы тоже ищите, быстрее! – бросил он Луизе. – Надо намочить одежду…
– Нет, – сказала девушка, не двигаясь. – Ничего не надо. Смотрите!
Вода уходила все быстрее, но за ее шумом можно было уловить рокот механизма, открывавшего дверь в стене.
– Ага! – воскликнул радостно Галер. – Все-таки сработало!
– Деметра напоила нас и открыла дверь, – тихо произнесла Луиза. Она подошла к статуе, погладила мраморное бедро и, прислонившись, прошептала так, чтобы доктор не услышал: – Спасибо, мама!
И, подхватив сумку, побежала за Галером в новый коридор.
Квартира Крылова
Крылов лежал на кровати. Толстое ватное одеяло едва прикрывало объемный живот. Ночной колпак сбился, из-под него торчали лохмы седых волос. Желтые бакенбарды висели по обвислым щекам как старые щетки. Несмотря на распахнутое окно, в воздухе явственно ощущалась вонь сигар. Дубельт сидел на стуле у стола и проглядывал бумаги. Доверенные жандармы методично обыскивали комнату, перелистывая книги в шкафу, переворачивая белье и простукивая стены.
– Ваше благородие! – В комнату заглянул один из людей Дубельта. – Прислуга тут, как приказали. И дворник.
Тот кивнул и взял новый лист с мелким неразборчивым почерком баснописца. Целые строфы были зачеркнуты и переписаны заново.
– Надо же, – пробормотал Леонтий Васильевич, – а ведь кажется, что он писал так легко, сразу! Ан нет, кропотливая работенка! Что это? «Рыбья пляска»?
– Прислугу сюда звать? – спросил жандарм от двери.
– С ума сошел? – раздраженно откликнулся Дубельт. – Неужели я буду при покойнике ее опрашивать? Сам сейчас приду.
Он поднялся и снова кинул взгляд на мертвеца. Тот и при жизни не был красавцем, но смерть сделала его настоящим страшилищем.
– В какие игры ты играл, Иван Андреевич? – спросил Дубельт.
Это действительно беспокоило Леонтия Васильевича. Крылов казался всем неопрятным, но забавным поэтом, своеобычным, с редким, ныне забытым искусством настоящего французского острословия, родившимся еще при дворе Людовика Четырнадцатого и дошедшим до России только к середине царствования Екатерины. Но Дубельт знал и о другой стороне Крылова – ловкий агент с математическим складом ума. До смерти Архарова он не раз участвовал в самых головокружительных интригах. И если под конец жизни Крылов решил затеять очередную… да еще с его, Дубельта, участием… Это страшно нервировало.
Он встал и прошел на кухню – просторную, с большой плитой и разделочным столом, выскобленным и вымытым. По стенам на крюках висела кухонная утварь, на подоконнике громоздились горшки. Посуда была аккуратно расставлена в горке. На табуретке сидела с заплаканным лицом полнощекая девушка Саша, удивительно похожая на покойника. Дубельт из рапортов знал, что Саша – дочь кухарки Крылова, которая умерла пять лет тому назад, – Иван Андреевич оставил девушку при себе, заботился как родной отец, кем, вероятно, и являлся. Леонтий Васильевич долго рассматривал девушку, отметил и белую кожу, и крупную грудь под платьем. Он прищурился и огладил усы… Может, стоит отвезти ее в особую квартиру на Васильевском и допросить тет-а-тет? Не в таком она положении сейчас, чтобы привередничать…