– Но скрыть факт рождения двойни императорской крови, поселить их в Лефортово – зачем?
Адам Александрович закрыл свои бесцветные глаза и вздохнул.
– Предположим, они хотели иметь козырь в случае смерти Петра.
– Какой, к черту, козырь?
– Петр умер бездетным. Тогда на руках у Брюсов будет, во-первых, живой царевич. А во-вторых, целая пара его детей – тоже наследников.
– Все это ужасно странная и нечеловеческая конструкция! – отрезал Дубельт. – Какой-то извращенный план! Если Роман Брюс действительно скрыл от Петра рождение двойни, если он передал детей Якову, а тот поместил их в Лефортово и дал имя Эльгиных. А потом их еще назначили сторожить своего же собственного отца…
– Вряд ли они знали, кто их настоящий отец. Но да, в этом есть какое-то извращение.
Дубельт вынул из портфеля папку.
– Вот. Это я успел надергать из бумаг «Нептунова общества» из кладовки.
Он достал пожелтевшие страницы и пробежался по ним глазами.
– Тут Брюсы указаны как члены. Все Брюсы из линии Романа.
– Тебя должно волновать не только это, – мягко сказал Сагтынский. – Послание де Ротсея ты перехватил. Это хорошо. Но как сам барон вернется в Лондон и обнаружит, что оно не доставлено?
Леонтий Васильевич пожал плечами:
– В любом случае будет уже поздно.
– Да, но я абсолютно уверен, что британцы обязательно захотят проверить: а вдруг в России остался кто-то прежней царской крови?
Дубельт устало махнул рукой.
– Это очень маловероятно. Прошло столько лет… Но ты все же прав. Нутром чувствую. Что-то слишком много возни вокруг всей этой истории. Поэтому, Адам, не будем останавливаться в Москве. Поедем сразу в Лефортово. Оглядимся там, а далее уже в эту Чертову обитель. Похоже, мой Горнич заигрался на первом же задании. Надо ему хорошенько всыпать.
Дневник
Снег выпал очень рано. До Рождества еще далеко, а хочется, чтобы оно наступило поскорее. Я попрошу у Господа – не давай мне ничего. Только верни отцу спокойствие душевное. И чтобы мама больше не плакала из-за того, что он много пьет и стал совсем как чужой. Вчера ночью он разбудил меня диким криком. Метался по всему дому, потом замер внизу, в прихожей, напротив старого герба. Я спустился со свечой и видел, как мама пытается его успокоить – гладит по рукам, хочет прижать голову к своей груди. Но отец все время вырывался от нее, что-то бормотал и взмахивал руками. Мама увидела, как я спускаюсь, и замахала рукой – чтобы уходил. Я вернулся в кровать и долго не мог уснуть. Казалось, что холодно. А потом я понял, что дрожу от страха. Но чего я боюсь? Отца? Его безумия? Или того, что я его сын и безумие перейдет ко мне по наследству. В библиотеке есть одна немецкая книга, где говорится о таком.
В доме холодно. Мама топит печь и камин, но отец ей не помогает. После той ночи прошло три дня. Он не встает со своей постели. Мама отпаивает его отварами и долго сидит рядом. Он не ест даже бульона, который она сварила из курицы, принесенной из деревни. Я спросил ее – что с батюшкой? Она написала в блокноте, мол, это простуда. Но я не верю. Стоял рядом с отцом и пытался привлечь его внимание. Один раз он посмотрел на меня, потом поморщился и отвернулся, как будто мой вид ему противен. Я ушел к себе и долго думал – чем же я разозлил отца? Может быть, он узнал о моей тайне? Но откуда? Даже мама не знает про… нет, не буду писать ее имя. Мне хочется шептать его вновь и вновь. И кажется, если я напишу его – то имя потеряет все очарование и всю нежность.
Сегодня я решил понять, почему отца так тянет к выпивке. Пошел в гостиную, вынул из шкафа бутылку настойки – там, где осталось еще больше половины, и унес ее в свою комнату. Вкус мне не понравился, а вот тепло, которое разлилось по телу, – да. Оставил бутылку у себя – буду пить понемногу перед сном, чтобы согреться.
Пишу ночью при свече. Не могу спать. События прошедшего дня крутятся в голове, как раскрашенный волчок. Попробую коротко описать. Уже начало темнеть, когда внизу раздался стук в дверь. Я посмотрел в окно – во дворе стояла карета и еще несколько всадников в шубах и мохнатых шапках. Дверца кареты была распахнута, но того, кто стучал, мне было не видно – мешал козырек крыльца. Я быстро привел одежду в порядок и спустился. Внизу отец и мать. А с ними – какой-то вельможа. Он сбросил меховой плащ матери на руки и странно посмотрел на нее – долго, пристально. Потом повернулся к отцу и тут на лестнице заметил меня. «Это он?» – спросил вельможа и поманил пальцем. Я взглянул на отца. Но тот только кивнул. Мне кажется, он едва держался на ногах. Я спустился и подошел к вельможе. От него исходил густой запах фиалок – вероятно, это была эссенция, потому что откуда же зимой фиалки? Да и букета в его руках не было.
Он высокий и дородный. Но вот лица вспомнить я никак не могу. Наверное, потому, что мне было неловко и я потупил взгляд. Как досадно, что я не разглядел его лица!
«Неплохо, – сказал вельможа, – не вижу признаков вырождения. Крепкая кровь. Ну, пойдем, расскажешь, что с тобой приключилось». Я даже дернулся вперед, полагая, что он обращается ко мне. Но тут увидел, как вельможа берет за руку моего отца. Они пошли в залу. Я долго ждал, когда они выйдут, но мама отослала меня – очень настойчиво. Тогда я засел у окна и долго смотрел на всадников, которые спешились, но в дом не входили, а топтались у кареты. Потом вельможа вышел, запахнул свой плащ и залез в карету. Они уехали. Я кубарем скатился с лестницы и бросился с расспросами к отцу, но тот не захотел мне отвечать. Он уже сидел с очередной бутылкой. А мать пыталась всунуть ему в руку хлеба с куском колбасы. Тогда я прямо спросил – не Благодетель ли это приезжал. Он посмотрел на меня как на врага, а потом махнул рукой – иди, мол, спать. Или читать. Но я уверен, что это был именно Благодетель. Я вернулся к себе. Было так холодно, что решил достать бутылку, припрятанную с прошлого раза, и сделал несколько глотков. Потом еще несколько. Стало намного лучше. И тут мне в голову пришла мысль, которая теперь не дает уснуть. А что, если Благодетель – мой настоящий отец? Который отдал меня на усыновление? Я читал и об этом тоже – причем несколько книг. Там герои могли долго лет воспитываться в бедной семье, а потом вдруг оказывалось, что это не его родные родители, а усыновители. А на самом деле он – знатного рода. Я должен в лепешку разбиться, но выяснить все у матери! Господь не дал ей речи, но дал доброе сердце! Я буду умолять ее, буду плакать, буду в ногах валяться, но выпытаю все!
Лефортово
Он рассказал Луизе все – прямо там, на бревне за старым фонтаном. Сначала пытался сделать недоуменное лицо, перевести все в шутку, но очень неумело. К тому же девушка сразу предупредила:
– Не думай, что я такая уж дура. Я сопоставила все, что ты рассказывал. И ничего не сходится. Вывод только один – ты не тот, за кого себя выдаешь. А значит, у тебя есть какая-то цель.
Теперь, закончив рассказ, Федя Скопин сидел понуро, не глядя на Луизу, чувствуя, как земля плавится под его ногами. Юноше было стыдно. И даже прежнее стремление выполнить задание, данное ему неведомыми друзьями, теперь казалось глупым.
– Поклянись, что ты рассказал все честно, – ровным голосом произнесла Луиза.
– Клянусь.
– Повернись ко мне.
Он поднял голову. Тогда она обхватила ее руками и поцеловала юношу прямо в губы. От неожиданности он широко распахнул глаза.
– Что?
Но она снова поцеловала его. И он ответил ей – они целовались страстно, не умея этого, но с пылкостью подростков. Наконец Луиза отстранилась, но рук с его лица не убрала.
– Значит, ты хочешь украсть бумаги моей бабки? – хитро прищурившись, улыбнулась она.
– Да… то есть я хотел…
– А я для тебя – просто возможность пробраться в дом.
– Нет! – он схватил ее за пальцы и сжал их крепко. – Вернее, я так думал раньше. Но теперь нет, и больше не будем об этом, бог с ними, это теперь не важно.
– Бумаг в доме нет, – сообщила Луиза.
– И хорошо! – воскликнул Федя. – Не нужны мне теперь никакие бумаги!
Но ее взгляд тут же выразил разочарование.
– Почему? Ведь если ты их получишь, то сможешь отомстить за отца!
Юноша поник головой.
– Я совсем запутался, – признался он. – Хочу отомстить за отца. Но и обижать тебя не хочу. Ты…
– Как я бы хотела отомстить за своего отца, – вздохнула Луиза, – и вовсе не туркам, которые потопили его корабль. Нет – бабке, за то, что отказалась признать его брак с мамой. Когда бы не ее сумасшествие, мама была бы жива. Нет, ты не должен отказываться!
– Но если бумаг нет в доме…
Она встала и потянула Федю за руку.
– Я принесу тебе их. Скоро. Бумаги не здесь, они в другом месте, куда я должна буду отправиться. Тебе не надо ничего делать, только ждать.
Юноша вскочил и тут же попал в объятия Луизы.
– Сегодня вечером, – шепнула она ему на ухо, – приходи под мое окно. Я хочу, чтобы ты нарисовал меня еще раз. Обнаженной.
Она с жаром поцеловала его, потом подобрала юбку и быстро побежала в сторону дома.
Федя рухнул на бревно – сердце гулко колотилось в груди.
10Зал Овна
Дневник
Как ужасно, что я могу только писать об этом, но не смею сказать ни матери, ни отцу. Впрочем, говорить отцу что-либо просто бесполезно! Кажется, он просто-напросто сошел с ума. И если посмотреть отстраненно, то жизнь моя, наверное, плоха. А между тем я счастлив! И даже не потому, что сижу у окна, смотрю на снег и попиваю из бутылки. Нет! Я счастлив, потому что влюблен! Да, я отчаянно влюбился в Настеньку Гаврилову, ах, боже мой, как странно, что мы раньше не встречались, ведь они живут так недалеко! Да и неважно! Что мне до прошлого, когда я счастлив в настоящем!
Постараюсь по порядку. Поскольку отец теперь почти не выходит из дома, мне приходится самому запрягать кобылу и ездить в Останкино, обходить этот старый громадный дом со статуями. И отказаться невозможно – отец взял с меня клятву. А мать, как приходит срок ехать, собирает меня и просто выталкивает на улицу. Что за странные люди! Впрочем, я посещаю этот Чертов дом не без пользы. У меня там обустроен тайник в одном из залов. Сначала просто хотелось иметь такое тайное место. А теперь я точно понял – зачем. В тайник я потихоньку приношу ценные безделушки, которые еще остались у родителей. И когда наберется достаточно, мы с Настенькой сбежим! Я мог бы, конечно, посвататься к ней, но боюсь, что ее отец, отставной бригадир, даст мне от ворот поворот. Он и так был груб со мной, когда кри