– Это он приказал вам подвешивать за ноги убитых и сдирать с них кожу? – спросил Дубко.
– Да, – нехотя ответил Коллинг. – Приказали ему – он приказал нам. Это армия, и это война.
Соловей что-то хотел возразить, но Богданов сделал ему знак рукой: не надо, мол, какой в этом смысл… Наше дело – добыть как можно больше фактов и умело ими распорядиться. А всяческие моральные принципы… У нас и у этого Коллинга разные представления о морали. Соловей понял Богданова и сделал ответный знак рукой.
– Что ж, – сказал Богданов. – Соловей и Рябов, уведите пленного. И сразу же возвращайтесь. Потолкуем.
– Вот так дела! – развел руками Илья Семенович, когда пленного увели. – Как говорится, не думал и не гадал… Сидел себе, занимался наукой… А тут такие страсти! Такая мерзость!
– Жалеете, что связались с нами? – улыбнулся Богданов.
– Ничуть, – возразил профессор. – Сожаление о том, что уже свершилось, вообще дело бессмысленное. Ведь оно уже свершилось, и изменить его нельзя. Для чего же тогда и сожалеть? Здесь дело в другом… Как бы поточнее выразиться… Понимаете, это совсем другая сторона бытия! Во всяком случае, для меня. Такое ощущение, будто я угодил в какой-то параллельный мир. Эти несчастные люди в джунглях, эти солдаты-звери… Вся эта действительность…
– Мы вас понимаем, – сказал Дубко, вздохнув. – Для нас это тоже, можно сказать, параллельный мир. Просто мы уже привыкли к таким прыжкам по мирам. Из нормального мира – в мир с упырями. Туда – обратно, туда – обратно… И, вообразите, каждый параллельный мир населен упырями. В каждом мире – свои упыри. Так что отчасти для нас это привычный образ жизни.
– А мы, соответственно, некто вроде охотников за вурдалаками, – улыбнулся Богданов. – Не позволяем им проникнуть в наш, нормальный мир…
– Я вас понимаю, – печально произнес профессор и вдруг просиял. – Эк, как вы удачно выразились! – он посмотрел на Богданова. – Охотники за вурдалаками, которые не позволяют им проникнуть в наш мир! Какая образность и какая, доложу я вам, поэзия! Нет, юноша, вам непременно нужно заняться наукой! Оставить ваши охотничьи подвиги и приключения и засесть за науку! Уверяю вас, у вас получится!
– А кто же тогда будет стоять на страже мира и защищать его от проникновения в него вурдалаков? – спросил Богданов.
– Ну кто-нибудь постоит… – пожал плечами профессор. – Допустим, вот он, – Илья Семенович указал на Дубко. – Или другие ваши товарищи…
– Покорно благодарю за доверие и за точное указание места в моей жизни! – шутливо поклонился Дубко. – Тем более что…
Он не договорил, потому что вернулись Рябов и Соловей.
– Пускай наш герой посидит в яме, – сказал Рябов. – Вместе с другими. Думаю, сейчас они его засыплют вопросами: что, да как, да почему… А он им ответит и тем самым их напугает. Как ни крути, а в одном эти вурдалаки правы: иметь дело с напуганным противником куда как проще. Но теперь напуганы они, а не мы…
– А мы посовещаемся, – сказал Дубко.
– Я, должно быть, на вашем совещании буду лишним, – неуверенно предположил Илья Семенович. – Ну так, может, я пойду… Пообщаюсь с народом. Позанимаюсь наукой…
– Ни в коем случае! – запротестовал Богданов. – Вы непременно должны остаться. Речь пойдет о психологических моментах и аспектах, и потому нам непременно понадобится ваше мудрое слово. Да и потом: далее последуют другие допросы, и кто же будет переводить?
В ответ на такие слова профессор лишь вздохнул.
– И что будем делать дальше? – спросил Соловей.
– Допрашивать остальных, что же еще? – ответил Богданов.
– Сержанта, я так думаю, оставим напоследок, – сказал Дубко. – Во-первых, потому что он как командир должен знать больше своих подчиненных и подвести итог рассказанному подчиненными. А во-вторых… – Дубко помолчал и многозначительно повертел в воздухе пальцами.
– У тебя возникла какая-то идея? – спросил Богданов.
– Ну идея не идея, а кое-какие мыслишки имеются, – признался Дубко. – Вот, скажем, военный человек получил приказ и тотчас же принялся ругаться. Громко, самозабвенно, в присутствии подчиненных… И что это может означать с точки зрения психологии? А, Илья Семенович?
– Ну… – поразмыслив, сказал профессор. – В первую очередь это означает, что человек не согласен с тем приказом, который он получил. Допустим, он не знает, как его выполнить. Или не согласен с приказом в силу каких-то своих убеждений. Но изменить ничего не может. Поэтому и ругается. Ругань и прочие бранные слова – это всегда признак бессилия. И еще – признак несогласия. К тому же ругань – это еще и признак некоторой, скажем так, примитивности натуры. Высокоорганизованная личность не станет ругаться в знак своего несогласия. Она выразит протест как-то иначе. Есть много способов, помимо примитивной ругани…
– Вот! – многозначительно произнес Дубко. – Я думаю точно так же. Возможно, и во мне присутствуют какие-то научные ростки и наклонности. Так что зря вы, профессор, записали меня вот так с ходу в примитивные истребители вурдалаков! Сознайтесь, что вы дали маху.
– Вы утрируете мои слова! – оскорбленным тоном произнес Илья Семенович. – То есть упрощаете их. А упрощенное понимание приводит к тому, что…
– Тихо, тихо! – поднял руки Богданов. – Научные дискуссии отменяются. Во всяком случае, в их теоретической плоскости. Сейчас мы все – сугубые практики. И перед нами стоит практическая задача по имени сержант Кларк, которую нам нужно успешно решить. Так что развивай свою мысль дальше, – Богданов глянул на Дубко.
– Продолжаю, – вздохнул Дубко. – Я вот что думаю… Если этот Кларк с самого начала был не согласен с полученным приказом, то, может, он не так и безнадежен, как этот Коллинг. Может, в нем что-то осталось… И, может, нам нужно нащупать это самое «то», которое в нем присутствует, и сыграть на этом?
– Честно сказать, я ничего не понял! – пробурчал Рябов. – Нащупать, сыграть… ты можешь сказать яснее?
– Могу и яснее – специально для закоренелых истребителей вурдалаков, – усмехнулся Дубко. – Я имею в виду перетянуть на нашу сторону.
– Завербовать, что ли? – спросил Рябов недоверчиво.
– Ну можно сказать и так, – подтвердил Дубко.
– И зачем он нам нужен? – продолжал упорствовать Рябов.
– Враг на нашей стороне – это в любом случае лучше, чем враг, который смотрит на тебя сквозь прицел, – сказал Дубко. – Может, и здесь тебе нужно что-то расшифровать и разжевать?
– Спокойно, – вмешался в разговор Богданов. – Предложение и впрямь дельное. Если мы перетянем этого сержанта на нашу сторону, то только представьте, какие перспективы перед нами открываются. Ведь нам нужно хоть что-нибудь узнать об этой операции, которую они затеяли. Кто затеял, в чем ее конечная суть… И как мы это собираемся узнавать? А вот если в рядах противника у нас будет свой человек…
– Невелик гусь – сержант! – возразил Рябов. – Большая ли помощь будет от него.
– Ну так никого другого в нашем распоряжении все равно нет, – сказал Богданов. – А так – хоть сержант.
– Красивая теория, – махнул рукой Рябов.
– Да, теория, – согласился Богданов. – Которую нам нужно применить на практике. Вот и давайте подумаем, как это сделать.
– Ты глянь, вернулся! – невесело хмыкнул Хоккеист, когда Коллинга спустили в яму. – А мы-то думали, что уже все. Увели тебя на какую-нибудь показательную казнь. На сдирание с тебя шкуры с вьетконговскими плясками вокруг дерева. А ты живой.
– Велели передать, что начнут с тебя, – так же мрачно ответил Коллинг. – Так что готовься.
– Ну-ну… – проворчал Хоккеист, не зная, что сказать.
– Что спрашивали? – сержант Кларк очнулся от оцепенения и открыл глаза.
– Все, что полагается в таких случаях, – ответил Коллинг.
– И что же, рассказал? – нехорошо прищурился Хоккеист. – Я спрашиваю – рассказал?
– Попадешь туда – расскажешь тоже, – ответил Коллинг. – Там умеют спрашивать. Специалисты…
– Слякоть… – процедил сквозь зубы Хоккеист.
– Посмотрим, каким героем ты вернешься, – отмахнулся Коллинг. – Тогда и поговорим на равных. А пока заткнись.
– Кто они такие? – спросил сержант.
– Я спрашивал, но они не сказали, – ответил Коллинг. – Сказали, что вьетконговцы. Пошутили, значит… Похоже, что русские.
– Сколько их? – спросил Кларк.
– Откуда мне знать? – раздраженно ответил Коллинг. – Допрашивали меня пятеро. Четверо крепких парней и один старичок. Может, где-то есть и другие. Не знаю, в общем.
– Старичок? – удивленно спросил Кларк. – Что за старичок?
– Обыкновенный старичок, – пожал плечами Коллинг. – Не из вьетконговцев. Похоже, что тоже русский. Он там вроде переводчика. Английский язык знает хорошо. Я так не знаю, как он. – Коллинг помолчал и добавил: – На профессора похож. Терпеть не могу таких…
– И что будем делать? – спросил до сих пор молчавший Шуберт.
Но на этот вопрос никто ничего не ответил. В самом деле – как на него ответишь, когда от тебя ничего не зависит? Ну или почти ничего.
– Сержант, надо что-то придумать! – в голосе Шуберта послышалось отчаяние. – Ведь убьют нас!
– Я даже знаю, как именно, – ухмыльнулся Коллинг. – Они мне объяснили… Сказали, что стрелять в нас не будут. Отдадут толпе вьетконговцев – вот как. Веселая будет смерть. И ведь отдадут, если что…
– Я думаю, с ними можно договориться, – сказал Шуберт. – Это с вьетконговцами ни о чем нельзя договориться. А с другими можно… Сержант, что же вы молчите?
– Коль ты считаешь, что можно, то и договаривайся, – равнодушно ответил Кларк. – Посмотрим, что у тебя получится.
– Но договаривается всегда старший! – уже не сказал, а крикнул Шуберт. – А кто из нас старший в этой яме?
– Никого, – все так же равнодушно ответил сержант. – Здесь все равны.
– А! – в отчаянии воскликнул Шуберт и замолчал.
– Пожрать, что ли, перед смертью? – хохотнул Хоккеист. – Вот глядите – спускают еду. Налетайте на вьетконговские деликатесы! Сержант, что же вы медлите? Ведь все съедим и ничего не оставим! Как вы мудро заметили, здесь все равны.