– Но за что?!
– За твои особые заслуги! – и, не дожидаясь очередного вопроса, добавила: – завтра утром ты должен будешь убить полковника Троффа!
Глава третьяОчень много предательства
Все перепуталось в голове у разбойника Шмела.
Вот он на Тощей поляне стреляет из арбалета в высунувшегося из-за дерева жандарма и видит, как тот стреляет в него, а уже через мгновение слышит клацанье, и вместе с нахлынувшей болью понимает, что, к сожалению, не носит такой же кольчужный пояс, какой имеется у атамана…
А вот он вместе со своим другом Никодимом Кореневым очухивается на скале, окруженной водой. Оба они абсолютно голые, и оба абсолютно уверены, что, перепив накануне паленой водки, в бесчувственном состоянии были обчищены до последней нитки какими-нибудь бандюганами, которые ради злой шутки перевезли и бросили их на незнакомом острове Можайского водохранилища. И будучи уверенными, что похмелье сопровождается галлюцинациями, они, поддерживая друг друга, спускаются к мосту, переходят через него на землю, и в это время их накрывает жесткая сеть, и слышатся смех и улюлюканье каких-то отморозков…
Вот его подвешивают вверх ногами на сук яблони, и кто-то спрашивает у кого-то, вывалятся ли у этого доходяги кишки, если вытащить стрелу…
А вот он, Сергей-Шмел тащит в Тусклом лесу раненого в ногу Никодима-Корепана на своем горбу, спасаясь от преследования жандармов, после того, как они вдвоем грабанули телегу, везущую продукты в герцогство…
И тут же разбойник Шмел чувствует, как разбойник Корепан снимает его с той самой яблони и уносит в лесные заросли, и последними каплями воды из фляги промывает кровоточащие раны и накладывает повязки и шепотом просит держаться и не подыхать…
Может быть, он все-таки сдох? А если нет, то, как объяснить видение, будто он, разбойник Шмел, лежит на носилках, которые за передние ручки держит друг Корепан, а за задние – самая красивая девушка на свете?! Будто бы при свете всего лишь одного солнца они несут его на носилках через лес и приносят в дом, и промывают и обрабатывают мазями его раны. А потом он будто бы видит, как Корепан и самая красивая девушка на свете занимаются любовью на соседней кровати, и на полу, и на столе…
Все перепуталось в голове у разбойника Шмела, но одно он знал точно. Он знал, что это произошло, и что ЭТО он запомнит на всю оставшуюся жизнь. На всю свою оставшуюся жизнь он запомнит, что после того как, вооружившийся до зубов, друг Корепан накинул серый плащ и захлопнул за собой дверь, самая красивая девушка на свете подошла к его кровати, откинула легкое одеяло, стянула с него штаны, подождав чуть-чуть, двумя жаркими руками сжала его мужское достоинство и сказала:
– Ты еще повоюешь, дружок.
А потом наклонилась, так что распущенные светлые волосы закрыли лицо, смачно чмокнула и сказала еще:
– Мы с тобой вместе повоюем…
– Вот скажи мне, дружище, Фролм, сколько раз в своей жизни ты шел наповоду у женщины?
Сначала Фролу показалось, что эту фраза ему приснилась. Но, открыв глаза, понял, что Никус действительно это сказал. Небо, а на самом деле – потолок посветлел, значит, второе солнце уже зажглось, значит, закончилась еще одна ночь его пребывания в мире за стеной, в мире, которого не должно было существовать, но в котором, тем не менее, Фрол прожил уже несколько долгих дней.
– Наповоду у женщины? – переспросил он, хотя прекрасно понял суть вопроса.
– Я про то, что порой наши поступки, как бы не хотелось нам это признать, в большинстве своем сообразуются с желаниями женщин. Тех женщин, которые нам неравнодушны…
– Которых мы-ы… любим? – уточнил Фрол.
– Не обязательно, – не согласился Никус. – Любить не обязательно, достаточно просто захотеть женщину и к своему несчастью дать ей это понять. Ты врубаешься? Дать женщине понять, что ты к ней неравнодушен…
– Врубаюсь, врубаюсь…
– Ага! И когда она тоже все поняла, а на самом деле понять это очень просто, то начинает спекулировать создавшейся ситуацией. Говоря проще, начинает вить из мужика веревки.
– Ты к чему это все? – рассматривая далекое небо-потолок, спросил Фрол.
– Я вспомнил свою первую, и очень надеюсь, что не последнюю жену. Наутро после первой же нашей ночи любви, когда я вновь захотел секса, она воспротивилась. Я тогда ее чуть ли ни силком принудил отдаться. Но на следующее утро – та же самая история, не интересно ей было сексом по утрам заниматься. Но я – ее полюбил, и готов был простить многое. В том числе и отказ от секса по утрам. Какой же я был идиот!!!
– Ты позволил себе в отношении нее слабинку…
– Да! Сдал позицию, которую после так и не отыграл! Вот и с тобой так же получается…
– Не понял?
– Вот смотри. Когда мы нашли тебя привязанного к дереву, ты был, скажем так, в моей полной власти. Но потом ты сначала мне просто возразил, затем убедил не убивать Клюгка, затем из-за тебя нам пришлось сражаться с горными и потерять больше половины шайки, пролить кровь самим и прятаться, рискуя быть пойманными и казненными. И это еще не все! Теперь мне приходиться ломать себе голову, с кем вступать в сомнительные переговоры, чтобы каким-то немыслимым способом преодолеть стену! Всего за пару дней я стал от тебя зависим, и мне это не нравится, разбойник Фролм. Что ты на это скажешь?
– Что сказать на это, я не знаю. Но знаю на сто процентов, что все мы по-настоящему зависим лишь от одного человека, который в недалеком будущем собирается отбросить копыта. И я хорошо представляю, что вслед за ним через очень непродолжительный отрезок времени отбросят копыта все те, кто не успеет перебраться через стену…
– Самое интересное, что ты вновь меня убедил, разбойник Фролм, – сказал атаман. – Я здесь кое-что придумал и готов рискнуть. Но давай, обсудим все за завтраком…
Однако позавтракать в тот день им не удалось…
– Атаман, он сбежал, сволочь! – Ушац ввалился в комнату, где Никус и Фрол все еще продолжали валяться на кроватях. Окровавленная рука Ушаца была прижата к левому уху, из глаз текли слезы.
– Чего?! – Никус вмиг оказался на ногах.
– Клюгк! Сволочь, скользкий, как уж!
Оттолкнув его, атаман, и за ним Фрол выскочили за дверь и вбежали в соседнюю комнату. На полу, прислонившись спиной к кровати, сидел побледневший Михыч и держался за бок. Бросившись к своему старому другу, Никус потихоньку отвел его руки. Рана, к счастью, была неглубокой, резаной, но кровь необходимо было остановить немедленно.
– Простынь! – крикнул атаман Фролу. Без лишних слов тот схватил простынь и начал рвать ее на ленты. – А ты – рассказывай! Только без лишнего базара!
– Я решил отомстить гаду за свое ухо, – всхлипнул Ушац. – Договорился с Михычем. Навалились на него вдвоем, Михыч его за руки схватил, а я – с кинжалом. Но у Клюгка тоже нож оказался, наверное, у Марты украл – столовый… Он вывернулся и ножом Михыча в бок! А потом на меня навалился. Сволочь, второе ухо отрезал! Убью, убью, убью…
– Фролм, перебинтуй этого придурка! – скомандовал атаман, в то время как сам потуже накладывал повязку Михычу. – Что, правда, отрезал?
– Не все. Только верхнюю половину… – сказал Фрол.
– Сволочь! – взвыл Ушац.
– Не ори! Куда он делся-то?
– Убежал…
– Придурок! Понятно, что убежал! Но куда: в лес, в сторону кремля, а, может, к герцогам подался? В любом случае, теперь нам здесь долго оставаться нельзя. Вообще нельзя. Госпожа Марта!
– Атаман! – хозяйка таверны, словно только этого и ожидала, возникла на пороге. – Сюда скачут бойцы герцога Делибалта.
– Ага! Понятно! Сколько их?
– Человек десять, – всплеснула руками хозяйка таверны.
– Мы сдаемся! – мгновенно принял решение Никус и, сняв с себя кольчужный пояс, бросил его Марте. – Это плата за прием и за все остальное.
– Слишком много, атаман, – сказала та, ловя солидный денежный эквивалент.
– Тогда считай, что часть этого – аванс, – подмигнул ей Никус и обратился к Фролу и Ушацу. – А вы – бросайте оружие.
– Ты уверен? – подступил к нему Фрол.
– Именно об этом я и думал всю ночь…
«Мушкетер на всю жизнь» был единственным фильмом, в котором снялась Наташа Завьялова. В хите сезона она сыграла роль принцессы высоких кровей, которая полюбила простого мушкетера. Полюбила и связала с ним жизнь, пожертвовав своим положением в обществе и вообще всем. Критики говорили, что роль удалась, и что Наташу ждет большое будущее. Хм, будущее…
Наташа очень беспокойно спала минувшую ночь. И это несмотря на то, что времени на сон, как таковой, выпало немного. Большую часть ночи она занималась сексом с Его величеством королем Гурлием. У него была перебинтована нога, а левая рука привязана к туловищу, но это особо мешало. Она старалась, и он рычал от удовольствия. А еще – обещал, что сделает ее новой королевой Лесного королевства. Вот так вот – из принцессы в кино – в королевы мира за стеной. Мира размером в половину комнаты. Мира, в котором постоянно идут войны, в котором женщины, как правило, умирали при родах. Мира, из которого невозможно вернуться к нормальной жизни, невозможно убежать.
Наташа почувствовала, что стало светлее, и открыла глаза. Теперь она знала, что это зажглось второе солнце, а на самом деле – включилась вторая лампочка в комнате Максима Николаевича, так называемого, Творца. Несколько дней назад Наташа заявилась к нему, ожидая услышать заманчивое предложение сыграть новую роль в сериале. Она ничего не услышала. Старик, открывший дверь, молча впустил ее в крвартиру, молча наставил на нее какой-то пульт и все. После этого ее жизнь превратилась в страшное кино, в котором она играла роль «игрушечки». С ней «играли» сначала капитан Горного королевства, затем он же вместе с каким-то бароном, затем хотел «разделить ложе» граф и вот теперь «поигрался» король.
Сейчас король, раскинувшись и прижав ее к стенке, похрапывал во сне. Лежать Наташе было неудобно, но она не хотела шевелиться, чтобы не разбудить Гурлия. Какие же все-таки у них дурацкие имена! Вот и Гурлий стал называть ее Ташенькой, и это имя, наверняка, к ней привяжется. Пусть. И если король сдержит данное в экстазе слово и действительно сделает ее королевой – так тому и быть. Если уж быть чьей-то игрушкой, так лучше – игрушкой короля.