— А теперь будем играть в другую игру: «По орехи в мае мы пошли».
Ну, тут, по крайней мере, нет ничего зловещего. Прекрасная сельская забава, в одной очаровательной ботанической неточности — орехи в мае! — вся прелесть и зимы, и весны, и осени. Соседство орехов и мая — какая здесь жажда подняться над обстоятельствами! Какой вызов причинно-следственным связям! И какое торжество совпадения! Ведь причина и следствие обычно против нас, история колоколов Олд-Бейли из песенки — явное тому подтверждение; а совпадение всегда на нашей стороне, оно учит нас: провести судьбу и два раза войти в одну реку можно! Рука совпадения поистине всемогуща! Схватиться бы за нее и не отпускать!
Тем временем собственной рукой мистер Рамбольд взмахивал в такт задорной музыке, а ногой подстукивал ритм. Дети оживились, осмелели, запели слаженнее, раскованнее. Игра пошла лучше некуда; пыл, страсти и темперамент ворвались в небольшую комнату, где сидел мистер Рамбольд. Волны звуков втекали густыми клубами дыма, они обволакивали все вокруг и похищали разум, отравляли его сладкими испарениями, легкими дуновениями заставляли его воспламеняться. Мистер Рамбольд ощутил прилив воодушевления.
Слух его обострился — потому что временно присмирели, оставшись без работы, другие органы чувств — и начал воспринимать новые звуки; к примеру, имена детишек, которых тянули в свою команду маленькие капитаны, имена этих капитанов. Для слушателей результаты борьбы оставались неясными. Удалось ли Нэнси Прайс перетащить Перси Кинэма в свой отряд? Возможно. Взял ли Алек Уортон верх над Мейзи Дрю? Кто-то явно одержал легкую победу: состязание длилось чуть больше секунды и тут же — взрыв смеха. А Вайолет Кинэм? Неужели она положила на обе лопатки Хорейса Голда? О-о, тут борьба шла не на жизнь, а на смерть, сопенье перемежалось с пыхтеньем. Внутренним взором мистер Рамбольд видел, как два капитана, раскачивая взад и вперед, тянут в разные стороны белый неподвижный платок, личики их покраснели, сморщились от натуги. Вайолет или Хорейс, кому-то из них суждено проиграть; возможно, Вайолет крупнее Хорейса, зато он мальчик; так что игра шла на равных, уступать никто не хотел. Но чья-то воля обязательно ослабнет, тело обмякнет, и тогда — распад, сдача на милость победителя. Выходит, и в этой игре было что-то неистовое, отталкивающее. Кто-то из детей, Вайолет или Хорейс, уже страдал; и даже плакал от унижения — ведь его перетянули!
Игра началась заново. На сей раз в детских голосах звенело нетерпение: сейчас встретятся два бывалых бойца — это будет битва гигантов. В песенке запульсировал военный клич.
Кого мы выберем в жертву себе,
В жертву себе, в жертву себе;
Кого мы выберем в жертву себе
Холодным морозным утром?
Его выберем, Виктора Рамбольда, Виктора Рамбольда, Виктора Рамбольда, до чего мстительные у них голоса, неужто они жаждут его крови?
Кого мы пошлем за жертвой своей,
За жертвой своей, за жертвой своей;
Кого мы пошлем за жертвой своей
Холодным морозным утром?
Раздался ответ — призывный звук горна, боевой клич:
Мы пошлем Джимми Кига за жертвой своей,
За жертвой своей, за жертвой своей;
Мы пошлем Джимми Кига за жертвой своей
В сырой и туманный вечер.
Возможно, последнюю строчку изменили с учетом погодных условий, поближе к реальности. Но мистер Рамбольд скорее всего не слышал, что его хотят еще и похитить. Лицо «жертвы» уже побледнело, голова откинулась на спинку кресла…
— Вина, сэр?
— Да, Клатсем, бутылку шампанского.
— Очень хорошо, сэр.
Мистер Рамбольд осушил первый стакан залпом.
— Кроме меня, кто-нибудь сейчас будет ужинать, Клатсем? — поинтересовался он.
— Нет, сэр, уже девять часов, — с укором в голосе ответил официант.
— Извините, Клатсем, перед ужином я был не в форме, вот и решил поспать.
Официант смягчился.
— Я сразу заметил, сэр, что вид у вас не очень. Надеюсь, никаких дурных вестей?
— Нет, ничего. Немного устал с дороги, вот и все.
— А в какую погоду вы уезжали из Австралии? — полюбопытствовал официант, чтобы доставить удовольствие мистеру Рамбольду — тот явно хотел поговорить.
— Погода была лучше, чем здесь, — ответил мистер Рамбольд, опустошая второй стакан и примеряясь глазом к остатку жидкости в бутылке.
По стеклянной крыше равномерно тарабанил дождь.
— Добрый климат — это еще не все, — заметил официант. — В гостях хорошо, а дома лучше.
— Вы правы.
— Во многих уголках земли хоть что готовы отдать за один хороший дождичек, — убежденно заявил официант.
— Безусловно, — ответил мистер Рамбольд, чувствуя, что этот разговор его убаюкивает.
— Вы много рыбачили, сэр, когда жили за границей? — продолжал допрос официант.
— Случалось.
— Вот, значит, и вам дождь нужен, — провозгласил официант, будто доказал что-то важное. — А в Австралии рыбу от браконьеров не охраняют, как здесь?
— Нет.
— Значит, и браконьерства нет, — философски заключил официант. — Каждый отвечает за себя, вот и все.
— Да, в Австралии именно такой порядок.
— Не бог весть какой порядок, — поддел его официант. — Законом его не назовешь.
— Смотря что понимать под законом.
— Как что, мистер Рамбольд? Ясное дело, сэр. Взять преступность. Допустим, вы там в Австралии ухлопали человека — то есть убили, — вас бы повесили, если бы поймали?
Мистер Рамбольд помешал шампанское плоским концом вилки и снова пригубил.
— Могли бы и повесить, если не нашлось бы смягчающих вину обстоятельств.
— А если бы нашлись, могли бы отвертеться?
— Мог.
— Вот я про это самое и говорю, — заявил официант. — Ведь закон, он и есть закон; если вы его преступили, будете наказаны. Я, конечно, не имею в виду лично вас, сэр, я говорю «вы» как бы для примера, для наглядности.
— Да, разумеется.
— А когда закона нет, а есть, как вы говорите, порядок, — развивал свою мысль официант, ловко убирая со стола остатки цыпленка, — учинить над вами расправу может любой. Кто угодно, к примеру, даже я.
— Но почему же у вас или у кого-то другого, — спросил Рамбольд, — возникнет желание учинить надо мной расправу? Ни вам и никому вокруг я ничего не сделал.
— Обязательно возникнет, сэр.
— Но почему?
— Как же мы будем спокойно спать в своих постелях, сэр, зная, что вы, убивец, гуляете на свободе? Возьмете да еще кого пристукнете. Вот кто-то вами и займется.
— А если некому?
— То есть как?
— Допустим, у убитого нет ни родственников, ни друзей; он просто исчез, никто и не знает, что он умер.
— Раз так, сэр, — сказал официант, торжествующе подмигивая, — ему самому придется пойти по вашему следу. Он не будет спокойно почивать в могиле, сэр, нет, ни в коем разе, зная, что за него некому вступиться.
— Клатсем, — внезапно перебил его мистер Рамбольд, — принесите мне еще бутылку, только безо льда.
Официант взял выпитую бутылку со стола и поднес к свету.
— Да, сэр, эта приказала долго жить.
— Приказала долго жить?
— Да, сэр, окочурилась; пришел бедняге конец.
— Вы правы, — согласился мистер Рамбольд. — Конец ей.
Время подошло к одиннадцати. Гостиная снова была в полном распоряжении мистера Рамбольда. Клатсем вот-вот принесет кофе. И что это судьбе вздумалось донимать его случайными напоминаниями? Неблагородно с ее стороны, все-таки он первый день, как вернулся. Ох, неблагородно, бормотал он, а огонь тем временем грел подошвы его шлепанцев. Но шампанское было великолепно; оно ему не повредит; остальное довершит коньяк, который сейчас принесет Клатсем. Клатсем — миляга, чудесный слуга старого покроя… чудесный дом старого покроя… От вина мистер Рамбольд разомлел, мысли его пошли гулять сами по себе.
— Ваш кофе, сэр, — сказал голос у него над ухом.
— Спасибо, Клатсем, очень вам обязан, — рассыпался в благодарностях мистер Рамбольд, от винных паров впадая в чрезмерную вежливость. — Вы замечательный малый. Побольше бы таких.
— Стараюсь, сэр, будем надеяться, — произнес Клатсем несколько невпопад, отвечая на оба замечания сразу.
— Что-то никого не видно, — переменил тему мистер Рамбольд. — В гостинице постояльцев хватает?
— Очень даже хватает, сэр, все люксы заняты, да и обычные номера тоже. Каждый день приходится кому-то отказывать. Только сегодня звонил один джентльмен. Сказал, что подъедет позже — вдруг повезет. Да где там — птички улетели в дальние края.
— Птички? — переспросил мистер Рамбольд.
— В смысле, что номеров-то свободных нет, хоть тресни.
— Весьма ему сочувствую, — сказал мистер Рамбольд с неподдельной искренностью. — Да любому, хоть другу, хоть врагу, кому приходится бродяжничать по Лондону в такой вечер. Будь у меня в номере лишняя кровать, я бы его приютил.
— Она у вас есть, — заметил официант.
— Верно. Какой я бестолковый. Н-да. В общем, жаль мне этого несчастного. Жаль всех бездомных, Клатсем, странников земли нашей.
— Полностью с вами согласен, — вставил богопослушный официант.
— А взять докторов, которых за полночь вытаскивают из постели. Нелегкая у них жизнь. Вы никогда не задумывались, Клатсем, какая у докторов жизнь?
— Как-то не приходилось, сэр.
— Так вот, жизнь у них нелегкая. Можете мне поверить.
— Когда позвать вас к завтраку, сэр? — спросил официант, не видя особых причин прекращать разговор.
— Не надо меня звать Клатсем, — скороговоркой пропел мистер Рамбольд, словно запрещал официанту называть себя Клатсемом. — Когда проснусь, тогда и проснусь. Не исключено, что как следует поваляюсь в постели. — Последние слова он произнес, причмокивая от удовольствия. — Хорошо поспать — что может быть лучше, верно, Клатсем?
— Вы правы, сэр, спите хоть до вечера, — поддержал его официант. — Вас никто не потревожит.