На стене, у подножия лестницы, висел термометр, который показывал восемнадцать градусов — не самая лучшая температура для хранения вина, но для исследования самое то. Ректальную температуру он замерять не стал, сунул градусник под мышку. За этим занятием его и застала Лия.
— Ты что делаешь? — Она удивленно смотрела на Жукова.
— Температуру замеряю.
— Зачем?
— Ты лучше скажи, кто мог это сделать?
Игнат поднялся, осторожно вышел из подвала, достал из кармана пачку «Примы».
— И мне! — Лия потянулась за сигаретой.
— Кто?
— Я откуда знаю?
— Там ведь и тетя Витя. Ее тоже убили.
— О, боже!
— Ножом несколько раз в живот ударили…
— Вот уроды!
— Талый?
— Талый?! — задумалась Лия.
— Он мог?
— Не знаю…
— А ты хорошо подумай.
Игнат сходил в свою комнату, вернулся, а Лия все думала, приставив палец к щеке.
— Думай. Но не придумывай.
— И все-таки: зачем градусник?
Игнат кивнул, снова спустился в подвал, вынул термометр. Тридцать четыре и три. И это при температуре в подвале восемнадцать градусов. Игнат посмотрел на часы. Четыре часа пятнадцать минут.
— Убили в районе двух часов. Может, в половине второго.
— Ты откуда знаешь?
— В отделение меня доставили… Приняли в одиннадцать сорок… — Игнат помнил время, когда снимал с руки часы.
— И что?
— Пока ничего. Пока только думаю.
— Откуда Талый мог знать, где ты живешь? — спросила Лия и сама же догадалась. — Хотя…
— Что хотя?
— Ну, я подходила к твоему дому.
— Когда подходила?
— Я за кофтой ходила.
— Когда?
— Где-то в час ночи. Точно не скажу… Или нет, скажу… Я за кофтой ходила, мама вышла, сказала, что уже начало первого, мол, поздно уже, не ходи.
— Мама сказала?
— Я думала и тебе что-нибудь принести, подошла к дому, а там тихо. Ну, думаю, зайду, разбужу тетю Вику… И дяде твоему завтра на работу. Вот я заходить и не стала, а мама выглянула и упомянула, который час.
У ворот послышался шум, подъехала и остановилась машина, причем с включенным проблесковым маячком.
— Луноход подъехал, — тихо и совсем безрадостно объявила Лия.
Игнат не ошибся, и Сазонов подъехал, и Самойленко. Они шли от машины к дому, оглядываясь. Он вышел им навстречу.
— О, Жуков! — оживился старшина. — Опять ты что-то натворил.
— Двойное убийство, — мрачно глянул на него Игнат. — Тетю мою…
— Когда? Кто? — уставился на него Сазонов.
— В два часа ночи убили плюс-минус полчаса.
— Ты видел?
— Из участка?
— Кто видел?
— Никто… Случайно обнаружил.
Игнат провел Сазонова к погребу, показал на открытую дверь.
— Смотрю, замка на двери нет. Открыл дверь, а там…
— Труп там! — останавливаясь под самым козырьком, сказал Самойленко.
— Медведь! — покачал головой Игнат.
— Что?! — вскинулся старшина.
— То! Кровь у тебя под ногами! Смотреть надо!
— Это ты мне говоришь?! — вышел из себя Самойленко. — Морда уголовная!
— Уголовная! — Игнат спокойно, но твердо смотрел ему в глаза. — Но не морда… Старший лейтенант Жуков, краевое управление уголовного розыска, оперативный уполномоченный.
Игнат протянул Сазонову свое служебное удостоверение.
— Краевое управление?! — Тот озадаченно смотрел на него.
— Хабаровский край.
— А-а, Хабаровский! — повеселел капитан.
— Кто тут у вас оперуполномоченный? — Лия смотрела на Игната большими, как блюдца, глазами. И восторга в них совсем чуть-чуть, не больше капельки.
— Так это, а чего не сказал? — сделав глотательное движение, Самойленко тронул себя за кадык.
— Так на самом же деле подрался, нельзя так.
Не жаловали в этих местах органы, да и сам он в далеком прошлом терпеть не мог ментов. Ни тетя Игната не поняла бы, ни Лия. Для них так лучше сидеть, чем служить в милиции. Но сейчас это уже не имело никакого значения. Тетя мертва, и убийца не должен уйти от возмездия.
— Ну да, нельзя… А я смотрю, ты его… этого профессионально заломал… — мялся Самойленко, как будто не знал, как обращаться к Игнату, на «ты» или на «вы».
Все-таки краевое управление, оперуполномоченный. С бухты-барахты в управление не берут, это отличиться нужно, профессионализм свой показать. А у Игната с десяток раскрытых преступлений в условиях неочевидности, и это еще до работы в управлении. Школа милиции, правда, обычная, не высшая, но ведь он учится в юридическом на заочном. Потому и в отпуск домой только сейчас смог отправиться, а так только на сессию и отпускали.
— Талого! — подсказал Игнат.
Он тяжело и пристально смотрел на старшину. Знал Самойленко Талого, знал, с кем дело имеет. И Талого, и лысого, и самого Баштана он знал. И где Игнат живет тоже знал. Может, он и навел блатных на тетю Витю.
— Ну да, Талого.
— Талый куда-то делся. Меня в участок, а Талый тю-тю.
— Да куда-то подевался.
— Может, сюда?
— Куда сюда?
— Сюда! — Игнат ткнул пальцем себе под ноги.
— Зачем?
— Ну, я же в камере, меня не достать, а отомстить хочется… Между прочим, у тетушки деньги водятся.
— Деньги?
— И где тетушка? — спросил Сазонов.
— На веранде… Там лежит, — вздохнул Игнат. — Так просто не обойти. Да и следы там, как бы не затоптать.
— Это правильно, следы нужно сохранить.
— Но глянуть все равно надо. Вдруг преступник под кроватью прячется!
Чтобы зайти в дом, совсем не обязательно было переступать через труп тетушки. Можно было войти и другим путем. Игнат отодвинул шкаф в своей комнате. Дверь за шкафом обычная, замок простой, а ключа нет.
— У вас там шомпол в кобуре, — сказал Жуков, обращаясь к Сазонову.
Этим шомполом он замок и взломал без особых трудностей. Капитан с подозрением глянул на него.
В доме все вверх дном, шкафы сдвинуты, вещи разбросаны. Преступник обыскивал дом грубо, как граблями греб — мощно, напористо. И бездумно. Но, возможно, с умыслом.
— Тетя Вика здесь жила, а свои дома сдавала, — сказал Игнат, пытаясь держать себя в руках.
— Дома?
— Два дома.
— Деньги водились, — кивнул Сазонов. Он даже не стал спрашивать, кому тетя Витя сдавала дом. — Я думаю, деньги пропали.
— Не знаю, — пожал плечами Игнат. — Профессионалы так не работают. Вор-профессионал чувствует, где лежат деньги, знает места, где деньги прячут. Он нюхом чует, а не граблями грабит…
— Значит, не профессиональный вор.
— Значит, мог и не найти.
— Но искал!
— Но искал.
— Значит, знал, что деньги водятся.
— Но где лежат, не знал.
— А кто-то мог и знать. — Сазонов повернул голову к Игнату, но глянуть на него не решился.
Он снова попросил у Жукова удостоверение. На этот раз рассматривал его долго, как будто под лупой. Не верил он Игнату, думал, «ксива» липовая.
— Я в этом доме никогда не был. Девять лет меня не было. А приехал только сегодня утром.
Сазонов вернул ему «корочку» и принялся разглядывать отпускной билет. Понять его можно. Игнат мог повздорить с дядей Валей, сгоряча убить и его, и тетушку. Убить и ограбить. Или сделать вид, что убийство произошло с целью ограбления. А может, он действительно решил поживиться за счет родной тетки, уж кто-кто, а Игнат знал, как это бывает.
А еще сколько вопросов появится, когда следствие узнает, что свои дома тетушка завещала Игнату. И ему, и его матери, потому как больше у нее из родных никого не было. Два дома у моря — это по нынешним меркам целое состояние. А Игнату до маленькой пенсии не так уж и много, восемь лет он уже отслужил, осталось двенадцать, и это без учета льготной выслуги лет. А в Хабаровском крае климат суровый, специальное постановление это подтверждает.
— Сначала дома у родителей, затем сюда.
— В Ростове родители.
— В Ростове.
— Сюда поездом?
— Билет показать?
— Да нет, не надо… Пока не надо.
Так же осторожно, как и заходили, они покинули дом. Но на свежем воздухе Игнату легче не стало. Даже, наоборот, навалилась смертная тоска. Стало трудно дышать, но вместе с тем захотелось сесть и закурить. Но он вернулся к подвалу. Сазонов за ним.
— Я думаю, убийца с моря зашел, — сказал Игнат, глядя на бетонную дорожку, которая, пересекая огород, тянулась до самого забора, за которым начинался обрыв.
— А мог с моря?
— И через обрыв мог, и по тропинке. Вдоль забора.
Тропинка эта тянулась по самой кромке обрыва — от дома к дому, на всю длину Виноградной улицы.
— Откуда по тропинке? — спросил Сазонов.
— От реки.
Тропинка со стороны улицы за домом дяди Вали уходила вправо, а затем раздваивалась — одна нитка спускалась к реке, а другая шла в обход участка, продолжаясь по кромке обрыва на всю длину линии. На эту же тропинку можно было выйти, обойдя крайний на улице дом. И в каждом доме на Виноградной имелась калитка со стороны моря, на тропинку к обрыву мог выйти любой, даже курортник. И напрямую к пляжу — через обрыв, рискуя сломать себе ноги. И такие случаи были. Именно поэтому хозяева домов запирали калитки.
— А мог и с улицы зайти, — пожал плечами Игнат.
Он направился к летней кухне, перед которой бетонная дорожка сворачивала вправо под прямым углом. Метров через пять Игнат снова свернул — опять же вправо на девяносто градусов — и вышел к Сазонову, который стоял у входа в погреб. Перед ним Игнат и остановился.
— Убийца мог сделать круг, выйти к подвалу. А тут Валентин Георгиевич. Не знаю, что он делал в подвале. Выходил он без вина. Знаю, что он вышел из подвала и наткнулся на убийцу. И тот его ударил несколько раз в живот. А потом втолкнул обратно в погреб и закрыл за ним дверь. А замок так и остался лежать на полочке. — Игнат бросил взгляд под козырек.
— Откуда ты знаешь, что Валентин Георгиевич был без вина? — Сазонов сверлил Жукова взглядом.
Он совсем не прочь был обвинить его в убийстве, но у Игната железобетонное алиби.
— А в чем он мог его нести, в стеклянной банке? Где осколки? Где вино?… В кувшине? Где обломки?