Дурман
9 августа 1892 года, 6 часов 11 минут
Некоторые элодейцы (Вещие) называют это чтением по облакам. Насколько я могу судить, это скорее искусство, чем наука. Если наблюдать в течение какого-то времени за скопищем облаков – бывает достаточно считаных секунд, но несколько минут более информативны, – можно по форме облаков, их узорам и тонким следам составить представление о том, где они побывали.
Покуда путешественница из Бостона и элодеец с берегов Жуткого моря удалялись от Соленого на северо-запад, тысячи людей южнее и западнее продолжали медленно перетекать на запад, в сторону Индейских территорий.
В некоторых местах этот прилив встречал врагов с Территорий. Тогда на обочинах оставался, так сказать, человеческий мусор. Тела, скорчившиеся под деревьями, притопленные в ручьях, уцепившиеся за валуны, не сумевшие защитить… Впрочем, большей частью наступление было медленным и неудержимым. Мерный топот солдатских башмаков на севере Кентукки отмечал продвижение ново-западного генерала Григгса; ему вторило эхо на северо-западе, где выдвигались из Виргинии войска генерала Джуна. Западнее стремились на юг, к стыку Нового Запада и Территорий, ручейки помельче. День и ночь между ними туда и сюда то бегом, то верхом сновали гонцы.
Вперед, вперед – к одной цели, к одному и тому же месту.
Будь у Софии возможность взглянуть на карту, она поняла бы, что и сама двигалась туда же. Нош мерным шагом нес ее в ту же самую точку. Но карты под руками не было, лишь природа кругом дышала напряженным ожиданием грядущего. Деревья прислушивались к отдаленному гулу шагов, ветра несли запахи людского множества…
Обычное человеческое восприятие не уловило бы этого ожидания, лишь обычную тишину.
Но даже и найдись нужная карта, Софии все равно недосуг было бы ею заняться. Нош монотонно шагал, Горькослад временами произносил несколько слов, составлявших его половину труднопостижимого диалога с лосем. София едва замечала тропу впереди. Девочка то и дело вздрагивала, чувствуя, что время очередной раз замедляется. Обычно, пользуясь этим, она пыталась осмыслить, что творится вокруг и какое все это имеет к ней отношение. В этот раз не получалось. Наплыв красного тумана, чудовищные видения на станции, ужас, пережитый, пока она пряталась и ждала, даже появление Горькослада и Ноша – как это уложить в картину привычного мироздания? София не могла даже сформулировать вопросы, которые следовало бы задать. В голове мелькали обломки мозаики, разрозненные и никак между собою не связанные.
Потом наконец забрезжило нечто осмысленное. Авзентинийская карта! Слова, давно впечатавшиеся в память! Почему она вспомнила о них только теперь?
В Городе Украденного Рассудка ты расстанешься с товарищами. Помни, что в твоей короткой жизни уже была встреча с Горем и ты в одиночку одолела его, но еще не встретила Страха. На Западе обитель его. Там след его на каждой тропе и тень на каждом пороге.
Там встретишь ты скитальца, в коем горечь и сладость, и вместе пойдете, и каждый новый шаг сплетет ваши судьбы…
– Вот все и случилось, – вслух проговорила она голосом, осевшим от изумления. – Все, как и обещала мне карта!
– Что случилось? Какая карта? – спросил сзади Горькослад.
– У меня карта есть, где все предсказано, – сказала София, – ну, что я со спутниками расстанусь. Я думала, как-нибудь получится этого избежать. Не вышло…
– От малинового тумана, коли уж он появился, не убежишь. В нем и выжить-то весьма непросто…
– Что же он все-таки представляет собой? – София выворачивала шею, пытаясь разглядеть лицо спутника. – Ты про цветок говорил… как такое возможно?
Горькослад медленно вздохнул:
– Остановимся ненадолго, а, Нош?
Лось послушно замедлил шаг. Сошел с тропы и плавно опустился наземь в тени яблонь. Как только Горькослад и София слезли с его спины, довольный Нош принялся подбирать падалицу. Горькослад сел рядом, прислонился к его боку.
София устроилась возле ствола ближайшего дерева. Вдохнула полной грудью. Пахло яблоками, травой, сыростью земли. В мыслях наконец наступила некоторая ясность. Соленый еще не вполне скрылся из виду, но кругом царил такой мир и покой, словно малинового тумана вовсе не существовало. Дорога тянулась на северо-восток, по сторонам расстилались кукурузные поля, луга клевера…
– Что тебе рассказывала обо мне Златопрут? – спросил Вещий.
София раскрыла сумку, вытащила древесный кружок и отломок рога.
– Мне досталось вот это, – сказала она. – Рог хранит воспоминания о тебе.
Нош повернул голову. Горькослад взял обе вещицы, с интересом рассмотрел.
– Ясно. Ты умеешь их читать?
– Разве что немножко. Златопрут учила меня. Когда я ей пересказала увиденное – про лося и твой домик в лесу, – она сразу поняла, что речь идет о тебе. А потом – что это твою семью она пыталась разыскать в Бостоне.
– И не нашла, – сказал Горькослад. – Я слишком поздно об этом узнал. А вот о том, что с ней позже случилось, мне совсем ничего не известно.
– У нее даже шанса не было кого-то найти. Только прибыла, тут-то на нее и напали. Потом она несколько месяцев проспала. А после того… – София перевела дух. – Долгая история. Так вышло, что мы съездили за океан и только несколько дней назад на Новый Запад вернулись.
Горькослад кивнул, как будто удивляться здесь вовсе нечему.
– Поиски, – сказал он, – были очень долгими и бесплодными. Никто ничего так и не выяснил. Хотя раз или два мне казалось, что я уже близко… – Он откинул голову на теплый мохнатый бок. – Моя сестра Дурман, моя мать Соландра и дедушка Чилига пропали без вести на востоке, куда уехали минувшей зимой. Это очень странно, ведь обычно мы легко обмениваемся новостями даже на больших расстояниях…
София кивнула:
– Златопрут мне рассказывала о климах.
Теперь Горькослад удивился:
– Ага. – Вещий пристально взглянул на Софию. – А говорила она, что наш с некоторых пор замолчал?
– Да, она это заметила, как только мы выехали из Нового Орлеана. А что означает его молчание?
– Это длится уже не первый день, а что значит – не ведаю. Я могу только подозревать. Клим утратил равновесие, и последний месяц был самым тяжелым. Эти мусорные облака…
– Мусорные облака?
– Да, желтые, из которых сыплется пепел и всякая дрянь.
София кивнула:
– Мы их видели. На Новом Западе они повсюду. Люди называют их наковальней. Потом, пока мы ехали на поезде в Соленый, начал падать пепел. Мусора, правда, не было.
Горькослад наклонился вперед, обхватив согнутые колени. София отметила про себя, что штаны на коленях давно порвались, да и башмаки носили следы неоднократной починки. Черные волосы Вещего были острижены так коротко, что над правым ухом виднелась родинка в виде вопросительного знака. Зеленые пальцы правой руки вдавились в ладонь левой.
– Ты видела дар Златопрут?
– Ты о цветах, что вырастают у нее на ладонях?
Горькослад улыбнулся: неуклюжее описание его позабавило.
– Да, о них. Мой дар – лоза… ты его наблюдала в Соленом. А моей сестре Дурман дарованы красные цветы граммофончиками. У основания цветки бледные, почти белые, выше лепестки темнеют и по концам становятся ярко-малиновыми. Красота редкостная… – Горькослад еще крепче сжал руки. – И такая же редкостная отрава. Если проглотишь, можно погибнуть, запах же влияет на разум. Человек начинает бредить и уже не может отличить фантазии от реальности.
София затаила дыхание.
– Так малиновый туман…
Горькослад нахмурился, глядя на свои сцепленные руки.
– Дело в том, что моя сестра очень рано – едва ходить научившись – усвоила, как не допустить, чтобы ее цветы причиняли вред людям. То, что именно она – причина тумана, для меня очевидно. Но я знаю и то, что сестра пошла бы на подобное только при оттаянном принуждении.
Он говорил совершенно обычным тоном, но София с изумлением увидела у него на глазах слезы. Горькослад тихо добавил:
– Меня ужас берет, как подумаю, что с нею делали, чтобы поторопить ее руку… Она с ума должна была сходить от ужаса!
– Мы с Ношем продвигались вслед за туманом, – продолжал Вещий. – Он постоянно появлялся весь прошлый месяц, пока клим был выведен из равновесия. К сожалению, мы почти всегда опаздывали. Иногда, как сегодня, нам удавалось поспеть к началу тумана, и тогда я пытался найти ее. Соленый – город не маленький, я знал, что сестру, скорее всего, не найду. К тому же Ношу втемяшилось непременно заняться тобой.
Горькослад вытянул руку, рассеянно погладил громадную голову спутника. С сожалением добавил:
– Нош, как обычно, знал лучше.
София внимательно наблюдала за Вещим. Туман породил немало боли и ужаса, но на долю Горькослада пришлась мýка особого рода. Девочка припомнила, как в Папских государствах Златопрут ей рассказывала о способностях элодейцев и о том, как некоторые были вовсе не прочь прибрать к рукам их могущество и употребить во зло.
«Так вот о чем она говорила…» – с ужасом подумала София.
– Туман страшно поражает людей, но растительную жизнь лишь питает, – продолжал Горькослад. – Помнишь, как быстро разрастались горько-сладкие плети паслена?
София задумалась.
– Если туман так способствовал росту твоего паслена, повлияет ли он сходным образом на цветы Златопрут?
– Почти наверняка. Златопрут подвержена воздействию тумана, но должен многократно усилиться и ее дар.
Согласно авзентинийской карте, Софии следовало держать путь дальше вместе с Горькосладом. Однако теперь, когда голова у нее полностью прояснилась и она узнала, что туман происходил от рук насмерть перепуганной девушки, ей очень хотелось вернуться в Соленый.
– Ты подумываешь, не вернуться ли в город и не поискать ли Златопрут, – наблюдая за ее лицом, сказал Горькослад.
– Верно, – удивилась София.
– Мысли читать я не умею, – улыбнулся Горькослад. – Я не виноват, что они так отчетливо у тебя на лице проступают!
– Да? Правильно… Мне как-то не по душе уезжать, не выяснив, что с моими друзьями произошло.
Вещий нахмурился:
– Древний больше не говорит со мной, однако Нош по-прежнему слышит его мысли, – примерно так же, как я читаю твои. И сейчас он заверяет меня, что Златопрут и остальным ничто не грозит.
– Значит, нам тем более следует вернуться и поискать их, – сказала София.
Поднявшись на ноги, она вышла из-под яблони. Вдали по-прежнему виднелся Соленый: темное скопище домиков на равнине. Небо хмурилось, но не так давяще, как все прежние дни. В нем плыли самые обычные белые облака, рваные, медлительные. София смотрела на город, гадая, что сейчас происходило на железнодорожном вокзале. Успели агенты Лиги сбежать? Может, они захватили ее друзей и увели их с собой? А может, все потерялись и никак не могут один другого найти?..
Когда в небе появилась темная точка, София едва не запаниковала: «Дракон!..» Пришлось хорошенько тряхнуть головой, гоня зловредную мысль. «Нет на свете драконов!..»
Точка между тем росла – и мчалась прямиком к Софии. Девочка внимательно следила за ее приближением. Вот она обрела крылья и наконец спикировала.
– Сенека!.. – закричала София.
Сокол заверещал, заложил круг у нее над головой и что-то бросил из клюва. Повернулся и улетел туда, откуда явился. К ногам Софии упал побег золотарника – растения Златопрут. Она быстро подняла его.
– Это от Златопрут! – сказала она подошедшему Горькосладу. – Понимаешь, карта предрекала нам разлучиться, вот мы и договорились: она весточку мне пришлет в знак того, что с ней все в порядке!
Горькослад посмотрел вверх, туда, где стремительно исчезал из виду Сенека.
– Рад, что она сумела передать тебе весточку. Значит, все обстоит так, как говорит Нош.
– Все равно как-то неправильно…
София посмотрела на стебелек, вытащила из сумки альбом, бережно вложила золотарник между листами.
– Что может быть правильного там, где туман побывал?
– Уехать без них…
Горькослад с сочувствием смотрел на нее:
– Нам надо продолжать путь.
София вздохнула.
– «В Лес Затиший, где под звон безмолвного колокола прорастает спящее семя», – процитировала она. – Так моя карта предсказывала.
Брови Горькослада поползли вверх: он понял.
– Все ясно…
– В самом деле?
Нош вскинул голову, нетерпеливо хрюкнул.
– Да, Нош, именно так ты и говорил, но, прости, временами ты выражаешься довольно расплывчато, – ответил Вещий.
Затем подставил руки и помог Софии вскарабкаться на лосиный хребет.
– Так ты понял, где это место?
Горькослад занял место у нее за спиной. Нош привстал сперва на колени, потом – во весь рост.
– Да, понял. Нам нужно в Оукринг, что у берегов Жуткого моря.
– Это далеко?
– Дня четыре ехать. Если погода не слишком помешает…
Нош снова хрюкнул, возвращаясь на дорогу.
– Прости, прости, – усмехнулся Горькослад. – Никто и не думал сомневаться в твоем проворстве. Ты прав: три дня!